— Я здесь любимый мой, — голос Оли стал еще чище, еще возвышенее, и в то же время он не был холоден — он был живым, еще более живым, более свободным чем когда бы то нибыло. — Я все знаю… все что ты пережил сейчас… знай Алеша, что теперь я всегда буду с тобой. Ну а теперь вперед, кажется все в сборе…

И что же: здесь был и Чунг, здесь был и Жар: теперь одетый настоящим ярким пламенем — он приветствовал Алешу громким лаем и выпустил изо рта, словно змей, языки пламени. Здесь был и Вихрь; черный конь с неукротимым сиянием в глазах, подлетел к Алеше, размахивая черными крылами, встал перед ним и в нетерпении ударил по льду копытом высекая в воздух снопы искр.

— Оля знала бы ты…

— Да я все знаю, не надо слов…

— Да я… да я ничего и не могу говорить… не могу выразить это словами. — и вдруг закричал громко, вскакивая на Вихря, — Вперед!

Алеша двигался вперед сразу в двух мирах и чувствовал и видел сразу все вместе, смешанное меж собой: он поднимался нечеловеческим усилием в ледяном гроте от тела Оли, все еще роняя капли крови, все еще клоня голову. И в тоже время он садился на крылатого Вихря в Мертвом мире; слышал голос Оли и видел Врата…

Все ближе и ближе врата; Алеша чувствовал и видел как поднимается к ним Вихрь, как летит рядом с ним, воспламеняя воздух Жар, и Ольга, сильная как буря, и Чунг, похожий на грозовое облако. Он летел и шел по каким-то ледяным гротам, взлетал и взбегал по лестницам; и весь пылал от счастья: "Она здесь, со мною!"

А врата всё приближались: Алеша видел лучащиеся, переливающиеся волнами тепла и любви барельефы: солнце и луна и звезды, и пейзажи. И еще высоко-высоко вделаны были во врата кольца, за которые надо было дернуть, чтобы они открылись.

Алеша влетел и вбежал в огромную залу, стен которой почти не было видно, а полом служило глубокое, промерзшее до дна озеро. В дальней части залы высился трон из ослепительно черного льда, по обе стороны от него кружили два снежных вихря, на троне же восседала сама Снежная Колдунья.

Когда в зале появились Алеша, Ольга и все остальные — Колдунья вскочила, и оказалась огромной: в десятки метров высотой, с крутящимся стремительно и завораживающим темно-снежном платье. Из глаз ее посыпался снег, изо рта, когда она заговорила, подули морозные ветры. От голоса её холодела кровь и слабела воля.

— Ты пришел!.. Не буду спрашивать зачем ты пришел — вон они вороты твоего мира — ты видишь их прямо за моим троном! Ну что же, человечек, попробуй получить свой мир обратно ха — я посмеюсь!.. — И она крикнула двум снежным вихрям, что ревели у ее трона:

— Разорвать его на кусочки, а сердце принести мне!

Вихри, слегка накренившись вперед, сорвались с места и, словно два зверя, бросились на Алешу.

— Протяну руку! — выкрикнул Чунг и обратился в золотой, горячий меч. Алеша схватил его, и меч стал продолжением его руки. И вороной крылатый конь Вихрь взвился навстречу вихрям снежным. Жар, в нетерпении испуская плавящие лед языки пламени, был рядом, здесь же и Оля… Они столкнулись со снежными вихрями, разорвали, разодрали их на отдельный безвольные снежинки и тогда сама Снежная колдунья бросилась на них…

Она выросла еще больше, поднималась уже на сотни метров, так что трудно было охватить одним взглядом всю ее, к тому же фигура ее с каждым мгновеньем все меньше и меньше напоминала человеческую. Сотни переплетающихся буранов понеслись из нее — они в упоении вгрызались в лед, разрывали его, полнили воздух глыбами, словно змеи извивались, тянулись распростертыми, стремительно вращающимися глотками.

Они метнулись вперед и вверх навстречу снежной колдунье; они вгрызались в водовороты, вихри, в которых стремительно вращался снег такой же острый как битое стекло, они закручивались с чудовищной скоростью вокруг водоворотов — росли вместе с ними…

— Мерзавец!!! — рев снежной колдуньи ледовыми клыками вгрызся в Алёшин череп и проломил его… Но он все еще летел вперед…

Вот вспыхнуло все и он обнаружил, что тонет в тянущимся от горизонта до горизонта болоте; болоте из тощих, изувеченных человеческих тел; их было бесконечное множество, все мироздание было заполнено этим смердящим болотом…

А Оля оказалась в огромной толпе. Сверху безжалостно пекло солнце, стояла невыносимая жара, и мириады человеческих голосов сливались в один мученический стон… Толпа — бесконечная, плотная, нескончаемо перемешивающаяся, нескончаемо говорящая что-то… Она давила, она швыряла Ольгу из стороны в сторону и не было из нее выхода. И тут Ольга услышала детский, зовущий ее голосок… Оля жалостливо вскрикнула и, рассекая толпу руками, подныривая, протискиваясь, побежала на этот детский голосок.

И вот она увидела её — маленькую, сидящую на крошечном пятачке раскаленной поверхности. Каким-то чудом, плотным потоком шныряющие вокруг ноги, не задевали ее; девочка держала в руках цветные кисти и рядом с ней нарисовано было улыбающееся солнышко и задумчивая луна.

— Мама! — нежно прошептала девочка и протянула навстечу Оле свои тоненькие ручки, — Мама! — засмеялась она, когда Ольга подхватила ее на руки… Оля плакала и смеялась, и осыпала девочку поцелуями, а та зашетала ей на ухо:

— Возьми меня отсюда к солнцу и луне!

— Хорошо, хорошо, родненькая моя, — засмеялась, все еще плача, Оля и почувствовала, что за спиной ее выросли крылья и она облаком взмыла, оставив навек ревущую, скребежущую преисподнюю.

Алеша уже наполовину погрузился в вязкое болото человеческой плоти — с ужасом понял он, что все эти несчастные еще живы, шевелятся слабо, стонут, веками погружаются ко дну и затем веками всплывают…

Перед Алешей в воздухе появился летающий ковер — совсем небольшой, только для одного человека, и открылось окно за которым золотились врата. Стоило только взобраться на ковер, полететь, встретить там Олю и… Он рванулся к этому ковру, но тут услышал рядом с собой слабый женский стон:

— Помогите моему мальчику…

Он обернулся: женщина изувеченными руками прижимала к исхудалой, впалой груди, грудного младенца…

И Алеша забыл тогда о своем счастье, ЗАБЫЛ ОБ ОЛЕ, ради того, чтобы спасти эту женщину и младенца, который, когда вырастет, быть может станет лучше и его, и Оли.

С радостью он помог им взобраться на ковер — с радостью хоть и знал, что впереди его ждут долгие века мучений, в которых он будет медленно растворяться в этом болоте, сходить с ума, превращаться в ничто, и никогда не увидит он больше Оли и родины своей…

Вот ковер унес их и Алеша остался один в болоте.

Но это продолжалось лишь краткий миг — затем болото завертелось, и распалось на ледяные обломки, которые со звоном поглотились одним из кровавых буранов…

Вновь он был у Ворот; и почувствовал, что Олина воздушная рука, коснулась его руки, слилась с нею воедино…

Тут Алеша понял, что они не летят больше вверх — нет, они растут, стремительно — становятся двумя великанами. Две души их, словно два бесконечно растущих дерева, для которых века проносятся в мгновенья — все выше и выше взмывали вверх, распускались могучими кронами…

А снежная колдунья вдруг сделалась маленькой — стала снежным комом под их ногами, завизжала испуганно — и уползла в какую-то нору, исчезла без следа…

Не было теперь слабости в их телах, напротив полнились они силой великой; взглянул Алеша на Мертвый мир, как на поверженного врага — жалкой, раздавленной, холодной лепешкой лежал он под его ногами…

Чунг был теперь огромным пышущим золотым светом облаком. Здесь же был и Жар — стихия огненная преданная и гневная; и Вихрь, распустил свои черные крылья…

— Ну вот мы и пришли. — голос Оли пролетел над Мертвым миром, сотрясая его…

Теперь врата были в один рост с Алешей — он протянул руку к их створкам. Едва коснулся вделанных в них колец, как они сами плавно стали перед ним раскрываться; нежный полнящий свет коснулся его лица…

— Прощай, прощай друг! — запело дождем и ветром золотистое облако, которое было когда-то Чунгом, — Меня ждет другой — мой бесконечный мир! И сейчас за створками ворот наши дороги разойдутся, но не на век — знай, что наши миры где-то пересекаются меж собой, и мы еще обязательно встретимся…