Алёша не мог противится этому чарующему голосу, и утвердительно кивнул.

Лишь несколько часов (а им показалось что мгновений) — провели наши герои во дворце Авины. В эти часы Алеша и Ольга все время были вместе — ходили по березовой роще, купались в озере, лежали на траве и смотрели на близкое небо, разговаривали о чем-то незначимом, но таким приятным, словно музыка, в устах близкого человека…

Дубрав разговаривал с Авиной, их можно было видеть неспешно идущими средь березовых стволов: прекрасная, так похожая по своей грациозности на лебедя дева, с длинными-длинными до самой земли прядями белых волос, и рядом с ней старец, высокий, с такими же белыми волосами. И больше говорила Авина, Дубрав же лишь иногда задавал ей какие-то вопросы…

Так пролетали в величественном светлом вальсе эти счастливые часы. Пролетела ночь…

Наступившее утро залило светом березовый лес на брегу Хрустального озера. Подуло свежестью, принесенной с просторов дальних цветастых лугов…

В небе, среди облаков танцевали белые лебеди. Среди них была и Авина — она любила так, в обличии лебедушки подняться к сияющим синевой небесам и с милыми братьями своими искупаться в лазуревом сиянии восходящего солнца. Но вот кончился этот дивный танец и лебеди белыми хлопьями опустились, и поплыли по водной глади. Опустилась и фея Авина, но она коснулась теплой травы на берегу и зайдя за стволы березок, через мгновенье вышла в облике стройной, младой девы — она направилась к уплывающим от неё гостям…

Неподалеку от них на воде замер огромный белый лебедь — по крайней мере, с первого взгляда, казалось что — это лебедь — при внимательном же рассмотрении оказывалось что это не лебедь а ладья, такая, впрочем, изящная, такая единая во всех своих тонких белесых формах что и не грех было ее спутать с огромным сказочным лебедем.

Авина подошла, и, мягко улыбнувшись, молвила:

— Эта ладья живая, в ней есть душа и она сама вольна плыть, куда пожелает, но я позвала ее и она исполнит мою просьбу — довезет вас до Ледовых полей. Для вас я приготовила теплые одежды, а о припасах вам не стоит беспокоится — ученый кот сделал вам хороший подарок — скатерть-самобранку…

Пришла пора прощаться.

Авина обнимала их всех по очереди: Алешу, Ольгу, старца Дубрава, провела рукой по гриве подбежавшего Вихря, приласкала огненного Жара. Затем они перебрались с брега на борт живой ладьи, и тут же поднялся её парус, который был почти что прозрачен — в нем жили неясные блики, он трепетал и, казалось даже говорил что-то.

И вот ладья поплыла, рассекая озерную гладь; белые лебеди окружили ее и плыли рядом, провожая.

Странно — они отплыли уже достаточно далеко от берега и фигурка Авины стала совсем маленькой, слилась уже почти с белеющим за ее спиной березовым лесом, но голос её по прежнему звучал так, будто она невидимкой плыла в воздухе рядом с ними…

…Плыли по синей речке, по берегам которой раскинулись луга, не огромные и необъятные, но такие уютные! Два белых единорога подошли к берегу и смотрели теперь большими своими небесными глазами на проплывающих, а на ветвях склонившейся над водой вербы сидела русалка, помахивая в воздухе мокрым чешуйчатым хвостом. Она напевала что-то и задорно смотрела на ладью. Когда же ладья поравнялась с нею русалка резко взмахнула хвостом, и не поднимая брызг, погрузилась в воду.

…Быстро неслась ладья и вскоре берега Лукоморья остались позади. Сверху раздался прекрасный голос Авины:

— Прощайте, и пусть удача сопутствует вам!

В небе мелькнуло, и исчезло белое пятнышко — словно далекое облачко и затерялось где-то в глубинах воздуха… Тут обдал их неожиданный порыв ветра, показавшийся холодным и резким, словно бьющим наотмашь…

Посмотрели они по сторонам и увидели, что только покрытое пенными барашками море окружает их со всех сторон…

Алёша и не понял, как оказался он в Мёртвом мире. Кажется, спустя некоторое время плавания, его стала сковывать усталость, голова всё время клонилась, глаза полнились тьмою — пение морских валов переходило во всё усиливающийся, каменный скрежет; нарастал пронизывающий, ледяной ветрило.

И неожиданно понял Алёша, что стоит он на каменной поверхности, и что бьёт, стегает его исступлённый ветрило. Сразу обернулся назад, и увидел разлитое там, в окружающем мрачном, клубящемся хаосе ровное сияние Лукоморья. Ветер подталкивал его — беги мол туда, спасайся, что же ты?! Неужто думаешь вступить со мною в схватку?!

— Нет, Алёша — туда ты больше не можешь вернуться… — разлился над головою переливчатый голос Чунга. — …Да — там свет, но ведь сердце твоё отравлено, ты разливаешь вокруг себя мрак, и… мне ли тебе об этом говорить?.. Ты ведь всё помнишь!.. Так повернись же грудью к этому ледяному ветру!.. Прорывайся на север, ко Вратам!..

Алёша задрал голову, и увидел, что Чунг уже не такая едва приметная, словно бы выжатая вуаль, каким был он после бури — он сиял над ним сильным, трепетным светом, и, казалось, что — он часть Лукоморья, которая отправилась вместе с ним, Алёшей, в дорогу.

— Да, да… — предотвращая его вопрос, проговорил друг. — Я тоже отдохнул, набрался света в Лукоморье, фея Авина, хоть и не заметно от вас, общалась и со мною. Так что — во мне много сил, и в этой дороге я буду помогать тебе… Ну, что же ты стоишь? Не ты ли говорил, что теперь дорого каждое мгновенье?!..

— И правда — что же это?!

Алёша быстро повернулся навстречу стегающему ветру, и, чуть прикрыв ладонью глаза, взглянул вперёд. До самого горизонта простиралась поверхность каменного моря, она дыбилась — не так сильно, конечно, как при шторме, но всё же Алёшу подкидывало то вверх, то вниз, и трудно было устоять на ногах, иногда, из общей массы вылетали отдельные камни, били его в грудь, в плечи, в голову… Горизонт не был отдалённым — ведь мрак сгущался, наползал.

Но над этим мраком, над всем Мёртвым миром высились величественные, неизменные влекущие к себе Врата — из-за их створок выливалось блаженнейшее сияние — тончайшие струны его были разлиты в этом ледяном воздухе, и хотелось закричать: "Что же вы не подхватите, не унесёте меня разом из этого ада?!.. Ведь я же так жажду обрести вас вновь!!!"..

Но Алёша сжал кулаки, и, бешено рассмеявшись, закричал иное:

— Ну что — теперь совсем немного до нашей последней встречи осталось!.. Ведь ты боишься!.. Боишься нас — ха-ха-ха!..

Камень ударил его в губы, разбили их в кровь, Алёша сплюнул, и, выкрикнув ещё несколько угроз, и, продолжая бешено смеяться, бросился вперёд. Волнение усиливалось, его метало из стороны в стороны, но он пылал, он жаждал поскорее добраться до цели, а потому, каким-то образом умудрялся сохранять равновесие и продолжать своё стремительное движенье.

Вокруг клубились, выли дико и яростное постоянно меняющие хаотичные свои очертания тёмные демоны. Их плоть разрывалась, выступали оттуда клыки, когти, шипастые щупальца, они бросались на Алёшу, но Чунг вспыхивал могучим солнцем, разил их холод потоками живительного тепла, и демоны, распадаясь на части, с пронзительными воплями разлетались — тут же собирались вновь, и вновь повторялось тоже самое…

Должно быть — это продолжалось очень долгое время. Алёша, не обращая внимание на удары камней (только глаза прикрывал), не обращая внимания на хлещущий, всё возрастающий ветер — всё бежал и бежал — его то в пропасть метало, то подбрасывало вверх, но Алёша не обращал на это внимание. Шаг за шагом — рывок за рывком… А потом понял, что вокруг скрипят канаты, огляделся — оказывается, совсем уже близко выпирал острыми, светло-серыми углами причал. Работали многочисленные механизмы, и отползали на них в разные части мёртвого мира каменные «корабли». Такой же серой была и окружающая местность — топорщащиеся сотнями острых граней светло-серые кристаллы — всё это мерно, мертвенно мерцало, и от мерцания этого болели глаза. Тогда же Алёша почувствовал, что сейчас вот будет возвращён, и, делая могучие последние рывки, понёсся к этой пристани, на разбитом его, окровавленном лице зияла дикая усмешка. Вот он вцепился в леденящие острые грани, цепляясь за них, стал взбираться, и всё выкрикивал при этом: