Председатель. – Обратило ли на себя ваше внимание то обстоятельство, что для охраны этого капитала нужен, опять таки в интересах сохранения этого капитала, чисто военный шпионаж?

Хвостов. – Я и говорю, что для охраны немецкого капитала во время войны мне казался необходимым военный шпионаж, который и существовал в действительности… Первое мое внимание было обращено – еще когда я был в Государственной Думе (как я уже показывал, и это, кажется, записано в моем показании) – на историю воссоздания русского флота… Мое внимание обратила на себя ревизия сенатора Нейдгарта… После моей речи о синдикатах я имел случай получить от одного лица всеподданнейшую докладную записку Нейдгарта – сводку о данных его ревизии. В этой всеподданнейшей докладной записке Нейдгарт указывал на существование синдиката судостроительных операций, который образовало «Общество русских судостроительных заводов» вместе с разными немецкими фирмами, например, Виккерс и др… Смысл этого синдиката был тот, чтобы отдельные фирмы не могли брать дешевле тех цен, которые назначит это «Русское Судостроительное Общество». При чем в синдикате было сказано откровенно, что прибыль должна быть чуть ли не 100% – ровно» рубль на рубль! Нейдгарт находил, что раз существует синдикат, который себе гарантирует 100%, это является помехой для воссоздания флота, потому что, если Государственная Дума ассигнует 500 миллионов или один миллиард, то можно было сто кораблей построить; а при таких условиях, что нужно нажить рубль на рубль, можно построить только 50, т.-е. вдвое меньше… Нейдгарт находил необходимым чуть ли не предать военному суду деятелей этого синдиката… Это меня заинтересовало, и когда я стал ближе подходить к этому вопросу, то оказалось, что «Русское Судостроительное Общество» финансируется… Синдикат устраивается так: несколько обществ назначают условия относительно технических средств постройки: одни дают патенты на оборону, другие патенты на миноносцы… Но необходимо, чтобы банковые учреждения финансировали это предприятие. Взялся финансировать их «Международный банк». Когда я ближе подошел к «Международному банку», то выяснилось, что за месяц до войны главным акционером банка был Ландсгаузен,[*] который имел огромное количество паев этого «Международного банка»… Мне один знакомый принес отчет собрания, где, до войны, свободно печаталось, кто сколько паев представил, – и было синим карандашом подчеркнуто: фамилия Ландсгаузен[*] – столько-то… У него было больше, чем у остальных… Меня спросили: как мог Ландсгаузен[*] или тот же «Международный банк» до 1912-13 г. руководить воссозданием этого флота?… Я заинтересовался, кто является представителем… Оказалось – австрийский подданный – Заруба! Меня это поразило тем более, что, как потом оказалось, этот австрийский подданный отбыл за границу со всеми секретами, вместе с двумя директорами этого банка: Шульцем и другим – фамилию я его не помню, – но оба оказались иностранными подданными…

Председатель. – А вами была прослежена связь между этим «Русским обществом судостроительных заводов» и какими-нибудь придворными или безответственными кружками?

Хвостов. – Нет, этого я не прослеживал… В данном случае я следил только за «Международным банком», и тут мне представилась странной связь «Русского Общества» через Зарубу, который был австрийский подданный… Затем меня интересовали электрические предприятия. Мне давали справки: когда заказывали столько-то фирме «Сименс и Гальске», и они в срок не исполняли, то неустойка с них не взыскивалась, а перекладывалась на дальнейшее; когда же другие фирмы, более русские, пробовали выполнять такие заказы, с них взыскивалась неустойка, и им не давали дальнейших заказов…

Председатель. – Раз вы интересовались этим вопросом, не останавливались ли вы на том, кто стоит за акционерами этих банков: не было ли там членов из безответственных кругов?

Хвостов. – Я пробовал всячески подходить к этому, но видел, что всякие попытки напрасны… Например, я интересовался «Электрическим Обществом 1886 г.», но все попытки мои коснуться этого общества сейчас же пресекались…

Председатель. – Что же вы не пытались этот факт расшифровать?

Хвостов. – Для меня было ясно, что здесь что-то неладно… Я пытался узнать, что именно? – но ничего узнать не удалось! Но все-таки я могу назвать двух лиц, которые давали мне ценный материал по этому делу: это Павел Ратнер, известный электрический деятель, задержанный заграницей: он явился ко мне и, будучи совершенно разных взглядов и убеждений со мной, передал мне эпизод, как его задержал во время войны в Берлине директор «Дейтч-Банка». Последний просматривал списки и вредных для немецкой промышленности лиц задерживали. Другой – был профессор Свешников…

Председатель. – Вы говорите: ваши попытки бороться с этим влиянием всякий раз пресекались. Не можете ли вы назвать конкретный случай, когда ваша попытка была пресечена и кем?

Хвостов. – Ко мне приехал Свешников, когда я был министром внутренних дел, и заявил мне категорически, что такой-то немецкий деятель объявил, что так как я начал поход против «Электрического Общества» и туда назначил своим представителем Шадурского, который ведет себя неприлично (с их точки зрения), то я выскочу вон…

Председатель. – Кого вы назначили?

Хвостов. – Шадурского, который, как судебный человек, взялся за это дело и был моих взглядов. Я ему указал на необходимость борьбы. Когда приехал Свешников и сказал, что «ваш представитель ведет себя неприлично», то я попробовал назначить двух представителей в эту комиссию «Общества 1886 года»…

Председатель. – Что же именно вам сказал Свешников?

Хвостов. – Он сказал, что немцы говорят, что «вы вылетите вон, потому что вы пошли дурным путем», – но так как он сообщал и раньше разные сказки, то я подумал, что он шутит… Я пробовал послать туда Ратнера, специалиста (а Шадурский не владеет техническими знаниями), но князь Шаховской, бывший министр, категорически мне отказал и вошел в спор с советом министров. Министр внутренних дел не имеет, дескать, права иметь двух представителей… А почему я не имел права? – Один представитель с правом голоса – для юридических соображений, а другой для чисто технических… Мне, однако, в этом отказали. Поэтому Шадурскому было трудно спорить по этому вопросу. Ратнеру сказали, что он остается в Берлине. Он был потрясен. (Он был директором «Электро-передачи», которая основывалась на американский капитал и имела целью использовать силу финляндских водопадов.) Когда Ратнера задержали в Берлине, сюда дают приказ экстренно созвать собрание общества «Электро-передачи»; Ратнера выкидывают вон из директоров, и без него постановляют возвратить всем американцам капитал, как ненужный, и, таким образом, использование водопадов не состоялось, а арендует их немецкое общество… Все это ясно.

Председатель. – У вас был прежде отдельный экземпляр записки Нейдгарта, – а теперь он в вашем распоряжении?

Хвостов. – Я не могу его найти… Может быть, он где-нибудь у меня спрятан. Но у меня, при моем уходе, был произведен обыск. А ранее – в виду того, что у меня имелись документы Распутина, – меня предупреждали, что я должен все, что касалось Распутина, передать или уничтожить, – иначе все будет пересмотрено: будет обыск… В это время я уничтожил все документы и даже частные, домашние счета пришлось рвать… При чем с меня взяли подписку, которую с министров не берут, что у меня – такого-то – ни одной строчки о Распутине не остается…

Председатель. – Кто вам об этом заявил?

Хвостов. – Ко мне явился сам Штюрмер и передал высочайшее повеление о том, что я должен все вернуть…

Председатель. – Изустное высочайшее повеление?

Хвостов. – Да… И взял расписку…