Исследования Мэри Ковер Джонс считаются провозвестниками бихевиоральной терапии (то есть применения принципов научения для корректировки неадекватного поведения). Она провела их почти за пятьдесят лет до того, как эта методика приобрела широкую популярность. Мэри Джонс долгое время проработала в Институте благосостояния ребенка при Калифорнийском университете в Беркли. В 1968 году она получила престижную награду «За выдающийся вклад в психологию развития ребенка».

Традиционное представление о процессе мышления заключалось в том, что мысли зарождаются в мозге «настолько слабыми, что ни один нейронный импульс не проходит через моторные нервы к мускулам, а следовательно в мускулах и железах не происходит никакой реакции» (Watson. 1930. P. 239). В соответствии с этой теорией, поскольку процесс формирования мысли происходит при отсутствии мускульной реакции, мышление недоступно для наблюдения и проведения экспериментов. Мысль рассматривалась как нечто неуловимое, чисто ментальное и не имеющее физических контрольных точек.

Система бихевиоризма Уотсона предприняла попытку свести мышление к неявному моторному поведению. Уотсон утверждал, что мысль, как и другие аспекты функционирования человека, представляет собой сенсомоторное поведение определенного рода. Он предполагал, что поведение мышления должно включать неявную речевую реакцию или движение. Таким образом, он свел мышление к беззвучному разговору, в основе которого лежат такие же мышечные движения, которые мы усваиваем для привычной речи. По мере того, как дети взрослеют, это «мышечное поведение» становится неслышимым и невидимым, потому что родители и учителя не позволяют детям громко разговаривать самим с собой. Следовательно, мышление превращается в способ беззвучной внутренней беседы.

Уотсон предположил, что основными точками приложения большей части этих неявных поведенческих привычек являются мускулы языка и гортани (так называемая голосовая коробка). Кроме того, он учитывал и мысли, выражаемые жестами, — такими, например, как движение бровей или пожатие плеч, что по сути является внешне проявляемой реакцией на раздражения.

Основным источником уверенности Уотсона в правильности своей теории мышления послужил тот факт, что большинство людей вполне осознают разговор с самим собой в процессе мышления. Например, исследование интроспективных отчетов студентов колледжа выявило, что 73 процента мыслей, записанных в ходе эксперимента, формировались в ходе внутренней беседы (Farthing. 1992).

Однако такое свидетельство оказывается недоступным для бихевиориста, поскольку оно содержит интроспекцию. А Уотсон никак не мог допустить интроспективной поддержки своей бихевиористской теории. Бихевиоризм требовал объективных свидетельств неявного поведения или движения, а потому были предприняты попытки экспериментально записать движения языка и гортани в процессе размышления.

Эти измерения выявили слабые движения, происходящие в тот период, когда подопытные думали. Показания, снятые с пальцев и рук людей с пониженным слухом в процессе размышлений, также продемонстрировали некоторое движение. Несмотря на неспособность добиться более убедительных результатов, Уотсон сохранил веру в существование неявного речевого поведения, демонстрация которого станет реальностью в будущем при наличии более чувствительного лабораторного оборудования.

Почему же смелые выступления Уотсона завоевали такое огромное число приверженцев его идей? Разумеется, подавляющему большинству было совершенно безразлично, что одни психологи выступали за существование сознания, а другие утверждали, что психология утратила здравый смысл, что одни психологи были убеждены в том, что мысли формируются в голове, а другие считали, что в шее. Все эти разногласия порождали ожесточенные дискуссии в среде психологов, но вряд ли это сильно интересовало всех остальных.

Общественность была взбудоражена призывом Уотсона создать общество, базирующееся на научно обоснованном управляемом поведении, свободное от мифов, обычаев и традиций. Его теория давала надежду людям, которые разочаровались в старых идеях. По своей страсти и убежденности бихевиоризм оказался чем — то сродни религии. Среди сотен книг и статей, посвященных новому научному течению, была и книга «Религия по имени бихевиоризм» (Ttc Religion Called Bchavionsm) (Berman. 1927). Эту книгу прочитал двадцатитрехлетний молодой человек, которого звали Б. Ф. Скиннер. Он сделал обзор книги и послал его в популярный литературный журнал. «Они нс стали публиковать [мой обзор], — писал Скипнер позднее, — но в ходе написания этой работы я впервые более или менее определился как бихевиорист» (Skinner. 1976. P. 299). Скипнеру было суждено уточнить и развить положения Уотсона.

Возбуждение и восхищение, вызванные идеями Уотсона, хорошо видны на примере газетного обзора его книги «Бихевиоризм» (Behaviorism) (Watson. 1925). Обозреватель газеты «Нью — Йорк Тайме» драматически восклицает: «Это новая эпоха в истории интеллектуального развития человечества!» (2 августа 1925 года). Газета «Нью — Йорк Геральд Трибун» назвала книгу Уотсоиа «самой важной из когда — либо написанных книг». «Мы замираем на мгновение, ослепленные великой надеждой!» (21 июня 1925 года).

Надежда отчасти произрастала на почве убежденности Уотсона в решающей роли воспитания и окружающей обстановки в раннем детстве для формирования поведения, а также его стремления минимизировать влияние наследственных склонностей. Для подтверждения такой точки зрения часто цитируется следующий параграф из книги «Бихевиоризм»:

Дайте мне дюжину здоровых, нормально развитых младенцев и мой собственный, специальный мир. в котором я буду их растить, и я гарантирую, что, выбрав наугад ребенка. могу сделать его специалистом любого профиля — врачом. адвокатом, художником, торговцем, даже нищим или вором — карманником — вне зависимости от его склонностей и способностей, рода занятий и расовой принадлежности его предков. (Watson. 1930. P. 104.)

Эксперименты Уотсона с условными рефлексами убедили его, что эмоциональные расстройства взрослых невозможно свести исключительно к сексуальным факторам, как утверждал Зигмунд Фрейд. Уотсон отстаивал мнение о том, что проблемы взрослых связаны с обусловленными реакциями, сформированными еще в детстве или в подростковом возрасте. А если расстройства у взрослых являются следствием неправильного воспитания в детстве, то правильная программа воспитания должна предотвратить появление расстройств в более старшем возрасте.

Уотсон был убежден в том, что такой практический контроль за поведением детей (а следовательно, и за поведением взрослых) был не только возможен, но и абсолютно необходим. Он разработал целую программу оздоровления общества — программу экспериментальной этики, основанную на принципах бихевиоризма.

Однако никто не дал Уотсону дюжины здоровых младенцев, чтобы он мог доказать на практике правильность своих утверждений, а позднее он признавался, что, делая такие заявления, он выходил за рамки реального. Однако тут же он отмечал, что те люди, которые не соглашались с ним, те, кто считал влияние наследственных факторов более сильным, чем влияние факторов окружающей среды, хотя и утверждали свою точку зрения в течение тысячелетий, но также не смогли привести ни одного реального примера для ее подтверждения.

Следующий отрывок из книги «Бихевиоризм» отражает ту живость, с которой Уотсон описывает свою программу построения жизни в рамках системы бихевиоризма. Знакомство с ним поможет объяснить, почему такое огромное количество людей уверовало в бихевиоризм как в новое религиозное учение.

Бихевиоризм должен стать наукой, которая готовит мужчин и женщин к пониманию принципов их поведения. Он должен заставить их страстно возжелать преобразования своей жизни, а особенно страстно возжелать воспитать своих детей правильным и здоровым образом. Хотел бы я нарисовать вам, какую удивительную и богатую личность можно сделать из любою здорового ребенка, если только мы дадим ему возможность правильно развиваться и создадим для него такой мир. в котором он сможет упражнять свое тело. — мир. свободный от легенд о событиях тысячелетней давности; свободный от отвратительной политической истории: свободный от глупых обычаев и правил, которые не имеют никакого значения сами по себе. но все — таки сковывают личность подобно тугим стальным обручам.