Как только стих скрежет камня, до моего слуха донесся звук приближающихся шагов. Шлеп-шлеп… то ли босые ноги, то ли… Все остальные «то ли» не предвещали нам ничего хорошего, поэтому с бешено колотящимся сердцем я вслушивался в размеренные шлепки.
Нет, не человек. Кто-то гораздо тяжелее и намного неповоротливее. Блин, вот невезуха! И ледоруб мой как назло далеко. Правда теперь нас трое. Если ринуться одновременно, кому-то может и повезти. Проскочит.
– Чен, – я зашептал на ухо китайцу. – Выбери самородок покрупнее и приготовься. По моей команде ударим все вместе. Метнем по камню и ходу. Эффект неожиданности может и сработать. Понятно тебе?
Не дождавшись ответа, я похлопал китайского инженера по плечу, а затем медленно, стараясь не шуметь и, не дай бог, не высунуться из-за золотой горы, переполз к Сурену.
Мой друг был настроен решительно и уже сам подыскал увесистый самородок. Когда я подполз, Сурен стал жестами показывать, что атакует слева, а мы с Ченом должны перейти в наступление на правом фланге. Сурен нервничал. Я видел, как у него подрагивают руки. Да я и сам наверняка выглядел не лучше. Такой настрой, да еще перед самой схваткой мне решительно не понравился. Тоже мне командир! А ну, живо, возьми себя в руки! Сейчас мы эту тварь, кем бы она ни была, на куски порвем.
Тянуть было нечего. Не долго думая, я схватил первый попавшийся под руки самородок и с криком «Вперед мужики!» поднялся во весь рост.
Я не испугался, испугались меня. Двухметровая чернокожая жаба выронила из лап несколько золотых камешков, которые до этого она любовно разглядывала. Огромные, как пушечные ядра, желтые глаза широко раскрылись и уставились на неожиданных гостей.
В этом создании не было ничего угрожающего, ни острых когтей, ни кровожадных клыков, и глядело оно на нас без намека на злость или враждебность. Поэтому моя занесенная для броска рука сама собой поползла вниз. Я же не зверь какой-нибудь, чтобы убивать, возможно, единственного положительного персонажа в театре тотальной злобы и ужаса. Мои товарищи последовали примеру командира. Камни метать не стали, хотя Чен руку так и не опустил.
– Вы… вы… вы что тут делаете? – наконец проскрежетала пришедшая в себя жаба.
– Гу… гу… гуляем.
Я отшвырнул бесполезный кусок золота и со всей возможной скоростью, на которую было способно мое многострадальное тело, кинулся за своим ледорубом. Как пить дать флегматичное пресноводное являлось не единственным обитателем девятого круга. Другие могли быть менее лояльны к трем беглецам. Когда отточенное оружие легло в руку, я сразу почувствовал себя намного уверенней.
– Ты кто такой? – я не стал долго рассусоливать и бульдозером попер на неведомое существо.
– Я Жиль, ремесленник, – стоящая на задних лапах жаба, попятилась.
– Зачем пришел? Золото хочешь забрать?
– Нет, – Жиль замотал своей приплюснутой мордой. – Золото уносит Анцыбал со своими лобастами, я же только проверяю его чистоту. – Чернокожее создание покосилось на мой ледоруб и при виде его похоже даже обрадовалось. – Я тебя знаю, человек. Ты очень хороший работник, и поэтому твоя кладовая всегда быстро наполняется. Скажи, удобно ли работать этим легким заступом? Когда я делал его, то ужасно сомневался. Но золото ведь очень мягкий металл, и для его добычи лучше иметь острый инструмент, чем тяжелый, ведь верно?
Вот это номер! Я поглядел на свой ледоруб, как будто видел его первый раз в жизни.
– Так это ты сделал? – мой голос хрипел от накатившей досады и злости.
– Я тут все делаю, – Жиль развел лапами как бы давая понять, что весь этот насквозь прогнивший и завонявшийся мир держится только на нем. – И тачки на колесах, и инструменты разные, и корзины плести умею, и…
– Вот так попали! – Сурен перебил хвастливого ремесленника. – Выходит, все это барахло местного производства.
Удар, разумеется, ошеломляющий, но я не привык так просто сдаваться:
– А материалы? Жиль, где ты берешь материалы? Железо, дерево, лозу для корзин… наконец, резину для колес? Я же сам видел резиновые колеса!
– Демоны приносят, – ремесленник сообщил об этом с привычно равнодушным видом. – Там, на берегах реки Ахерон, много всякой всячины валяется. Вот они ее время от времени сюда и таскают, в обмен на безделушки, которые я тут от скуки делаю.
– Все, Леха, тема закрыта, – заторопил меня Сурен. – Следует уносить ноги, пока сюда не заявились Анцыбал с этими своими, как их там…
– Лобастами, – подсказал Чен Фу.
– Вот-вот, – подтвердил Сурен. – Название какое-то мерзкое, словно рыбой тухлой от него так и прет.
– Лобасты… где-то я это уже слышал, то ли предания какие, то ли басни портовые. – Я снова и снова повторял название этих неизвестных тварей, пытаясь вспомнить.
– Русалками раньше были, а теперь лобасты, – попытался помочь мне Жиль.
– Русалки?! – вскричал я от радости. – Вот оно, русалки! Сурен, ты понимаешь, русалки! А русалки где живут? В море они живут. В море, Суренчик, в голубой чистой водичке. Вот оно! Вот, где смычка прорисовалась! – От своего открытия я чуть не запрыгал как двоечник, первый раз в жизни получивший пятерку.
– Да говорю же, не русалки это, – снова послышался скрежещущий голос ремесленника. – Лобасты. А лобастам и есть самое место в аду.
Жиль словно выплеснул на меня ушат ледяной воды. Твою мать, опять мимо! Что ж за невезуха такая! Я взревел и в порыве ярости стал молотить по груде ненавистного золота. Сверкающая шрапнель ударила в грудь и в лицо. Только благодаря этой хлесткой пощечине я и пришел в себя.
Золото! Мы пришли сюда совсем не потому, что искали импортеров горного инструментария. Мы искали тот самый грузовик, который, проседая под весом самородков, курсирует между двумя мирами. Мы хотели тихонько забраться под брезент и автостопом доехать, наконец, до родного дома. Так в чем же дело? Почему мы остановились?!
– Жиль, куда свозят золото? – я опять прессинговал безобидного мирного жителя адских глубин. Так надо, так он лучше соображает.
– К ямам, конечно, – ремесленник произнес это таким голосом, словно был удивлен, что мы не знаем таких элементарных вещей.
– Что за ямы такие? Как туда добраться? Говори же, скорее!
– Вам нельзя туда! – замахал лапами Жиль. – Анцыбал скормит вас червям. Вам назад надо.
– Это мы еще посмотрим, кто кого скормит, – я пропустил мимо ушей угрожающее, но, по всей видимости, крылатое выражение и демонстративно поиграл в руках острым ледорубом. – Рассказывай лучше как туда идти.
Меня прямо таки распирало от решимости и нетерпения. Остался последний рывок. Мы почти у цели. И я сделаю то, что задумал. Пусть даже сам Сатана станет на моем пути. Я пройду через него и не замечу!
– Ну же, Жиль, я жду!
– Как хотите, только не говорите потом, что я вас не предупреждал, – Жиль обреченно покачал своей жабьей головой. – Пересечете главный коридор, увидите широкий туннель, уходящий вниз. По нему и ступайте. Идите до конца, в боковые проходы не сворачивайте. Так и доберетесь.
Не сговариваясь, словно по команде, мы кинулись вперед. Жиль принял наш рывок на свой счет и перепугано шарахнулся в сторону.
– С дороги! – я отпихнул неуклюжее земноводное со своего пути и первым вывалился из тесной пещеры.
Задняя дверь кладовой выходила в широкий и довольно высокий сводчатый коридор, который исполинским кольцом опоясывал весь восьмой круг. Я догадался об этом, когда, заглянул в оба конца и увидел стены, уходящие по огромной плавной дуге. Именно в этот туннель и выходили потайные двери всех старательских пещер нижнего уровня. Прямоугольные каменные плиты располагались вдоль нашей стены через каждые пятнадцать-двадцать метров. Все они были оснащены мощными, но примитивными системами запирания. Ролики, блоки, рычаги… я даже не стал смотреть. На кой черт мне это надо! Ведь назад мы уже все равно не вернемся.
В туннеле можно было видеть не только благодаря уже знакомому мне призрачному желтоватому свечению стен. Прямо возле нашей пещеры на стене потрескивал зажженный факел. Наверняка Жиль приволок. Ах, какой замечательный, прямо таки живой свет, не то, что эта радиоактивная зараза! Однако, огонь горел как-то уж очень тяжело, маленькими язычками, словно не находил в себе сил вырасти, разбушеваться настоящим ярким пламенем. Ему как и нам было тяжело дышать. Влажный, пропитанный тошнотворными испарениями воздух парализовывал, давил, душил не только жизнь, но и даже саму мысль о ней.
