Святое небо, зачем ты снова караешь меня?! Зачем заставляешь видеть все это? Да, это был мой друг. Но если бы не глаза и не тоненькие усики над верхней губой, я вряд ли признал бы Сурена. Его заостренные тонкие черты лица, его смуглая гладкая кожа, его узкие вечно скривленные в ироничной ухмылке губы. Где они? Куда подевались? Вместо всего этого моему взгляду открывалось изжаренное как на сковородке мясо. Вместо рта черная трещина, вместо носа бесформенный комок рыхлой массы. Живыми остались только глаза. Но, о ужас, эти глаза глядели на меня с лютой ненавистью.

Отшвырнув оружие, я прыгнул на грудь Сурену. Он хотел меня ударить, но ни хрена не вышло. У него-то и при жизни этот фокус редко выходил. Издержки интеллигентского воспитания. Зато я, дитя ленинградских подворотен, прекрасно усвоил уроки улиц. Не раздумывая ни секунды, залепил Сурену звонкую пощечину, а затем еще и еще одну.

– Сурен, приди в себя! Это же я, Алексей! Вспомни меня! Я твой друг!

– Убью, сволочь! Ненавижу! Вор! Ты пришел, чтобы ограбить меня.

Сурен орал как буйно помешанный. А собственно говоря, почему как? Он и был самым натуральным буйно помешанным. Разум его не выдержал пытки дьявольским золотым зельем. Я со злостью огляделся по сторонам. Отовсюду лился мерзкий желтый свет. Казалось, это именно он, а не радиоактивное излучение изжаривает беззащитные человеческие тела.

В тот же миг мне жутко захотелось защитить, закрыть, спрятать своего друга от этого смертоносного сияния. Но как? Где найти такое место? Ага, знаю! Я пробежался взглядом по веренице железных дверей. Где-то там, в тридцати шагах впереди существует комнатушка, в которой, по словам ее владельца, золото долго не задерживается.

Скрипя от боли зубами, я поднялся на ноги. Вцепился в склеившуюся грязную шевелюру Сурена и потянул вверх. Не успел тот встать на ноги, как тут же получил коленом под дых. Нанести такой удар для меня оказалось настоящим испытанием. Я чуть не потерял сознание от боли, но собрал остатки воли и все же устоял.

– Пошел, засранец чертов! – я навалился на Сурена сверху, зажал его голову у себя под мышкой и поволок вперед.

Голова, прибитая над дверью, встретила нас выпученными от удивления глазами. Я не стал с ней особо деликатничать:

– Где кладовая китайца, Чен Фу? Это она? – палец свободной руки указал на дверь справа от апартаментов Рамиреса.

Голова не прореагировала.

– Тогда может быть эта? – я ткнул в сторону двери, расположенной слева.

Голова часто-часто замигала.

– Вива Куба! – в приветствии я поднял вверх крепко сжатый кулак. – Спасибо за помощь, камарада.

Рывком отшвырнул дверь и впихнул внутрь брыкающегося Сурена. Только я сунулся следом, как получил по башке увесистым самородком, тем самым, в форме башмака, который я милостиво пожаловал в фонд китайского народа. И когда только Сурен успел его подхватить? Вот так, делаешь человеку добро, а в ответ он только и норовит насрать тебе в душу. Такая черная неблагодарность меня просто взбесила. Не дожидаясь второго удара, выбил золотой булыжник из руки приятеля. Я не дал Сурену вновь обзавестись чем-либо подобным, захлопнул дверь и сразу приступил к воспитательным мероприятиям.

– Это тебе за мои сломанные ребра! А это за «сволочь» и добавка за «вора»!

Я сыпал ударами как заправский боксер. Правда, существовало одно маленькое различие. Боксеры стремятся лишить человека сознания, моя же цель была диаметрально противоположной – вколотить его обратно, туда, где этому самому человеческому сознанию и положено находиться.

– Это тебе за позабытую жену, за дочек сироток, а также за короткую убогую память!

Сурен упал на пол и обреченно закрыл голову руками. Он больше не сопротивлялся, он безропотно сносил мои остервенелые удары. А я, ослепленный гневом, все не мог остановиться. Жестокая терапия могла продолжаться еще бог знает сколько, но вдруг до меня долетел тихий сдавленный шепот:

– Леха, все… хватит.

Мы стояли на коленях, один напротив другого. Молчали. Сурен потому, что еще не оправился от шока, а я потому, что не находил слов. Мы так и замерли как две коленопреклоненные статуи, уткнувшись лбами и крепко сжимая друг другу руки.

Не могу передать, что творилось в душе. Водоворот чувств, гремучая смесь, коктейль Молотова. Да, именно, подходящая аналогия. Словно бутылка с горючей смесью я вот-вот был готов вспыхнуть. И не просто вспыхнуть, смертоносный огонь я желал выплеснуть на все это ненавистное царства зла. То, что здесь творится, не должно существовать никогда! И всему виной жадность, золото это проклятущее!

Я скосил свой единственный глаз и поглядел на три кучки тускло поблескивающих самородков. Странно, в кладовой не было источников света, но, тем не менее, внутри не было темно. В воздухе висело какое-то желтоватое свечение. Наверняка, это светились кучи золотого металла. Видать он никак не хотел отпустить Сурена из своих грязных лап.

– Погоди, браток, у меня тут есть одно дело.

С сумасшедшей поспешностью я принялся разматывать самодельные бинты, которыми была прикрыта дыра на месте моего левого глаза. Конечно же, они были грязными, пропитанными свернувшейся кровью, но не время и не место перебирать харчами. Воспользуемся тем, что есть.

– Сейчас я тебе замотаю глаза, – повелительно сказал я другу. – Не вздумай снимать повязку, пока не скажу.

Сурен ничего не ответил, и продолжал молчать все то время, пока я старательно делал из него слепого. Однако, как только я закончил, он, едва шевеля губами, прошептал:

– Зачем? Зачем все это? Разве уже не все равно?

– Тебе еще раз двинуть для пущего ума? Все равно ему, видите ли! А вот мне не все равно!

Я вскочил на ноги и кинулся вышвыривать из кладовой то немногое золото, которое Чен Фу все-таки удалось сюда понатаскать. Не смотря на острую боль в перебитых ребрах, я трудился как очумелый, и уже через несколько минут внутри пещеры не осталось ни кусочка этой заразы. Затем я приволок оружие. Мой ледоруб и кирка Сурена нам еще могли пригодиться.

Напоследок я откинул взглядом золотую гладь озера Коцит и не обнаружил ничего подозрительного. Нас вроде как оставили в покое. То ли нечистая сила и впрямь не утруждает себя контролем, всецело полагаясь на всемогущую власть золота, то ли специально затихла и наблюдает, чего такого занятного выкинет этот неугомонный русский. Ладно, не парьтесь, сволочи! Русский обязательно чего-нибудь выкинет. Вот только посидим, подумаем, и, будьте уверены, получите свой подарочек.

Я кровожадно ухмыльнулся, затем захлопнул оглушительно лязгнувшую дверь и начал колдовать с замками. Они почему-то не работали. Вот невезуха, у этих китайцев даже на том свете в ходу полное дерьмо!

– Леха, оставь, все равно ничего не получится, – Сурен услышал мои проклятья и понял, кому они адресованы. – Ты их закрыть не сможешь, никто не может. Замки запирают только приходящие.

– Ладно, – я тут же бросил молотить по засовам и заблокировал дверь старым проверенным способом, запихнув кирку под массивную дверную ручку. – Снимай повязку. Уже можно.

Я сам с неописуемым облегчением сдернул с глаза свое пластиковое пенсне. Проморгался. Вроде как ничего. Никаких кровожадных желаний, а главное, золото в моем восприятии продолжало вызывать лишь чувство отвращения, можно даже сказать гадливости. Вот и славно. Значит, будем жить! Ну, если не жить, то хотя бы пытаться это сделать.

Я подковылял к Сурену и сел рядом.

– Леха, значит, и ты… Значит, и тебя сюда тоже… – Сурен комкал в руках обрывки моей тельняшки.

– А куда же меня еще, безбожника этакого? В раю, говорят, такие не нужны.

– А я тут давно. Уж и не помню сколько, – Сурен говорил медленно и тихо.

– Пятнадцать годков минуло с того самого дня, как ты ушел от нашего пирса.

– Пятнадцать говоришь… – мой друг закрыл лицо обезображенными ладонями.

– Да… Искали мы тебя долго, да только все в пустую.