— А-а-а! Правдорубы, да, чертовы! — закричал Юра, вскакивая. — Слеза, да, ребенка? Слеза, да, ребенка, да, гады-ы-ы?!

Он яростно комкал и рвал «пресс-нятину», он топтал ее этими летучими ногами, он успевал с гадливостью утирать о спортивные брюки то одну, то другую руку.

Когда же он вымыл руки и лицо и снова налил себе чистого Ипатекинского напитка, то услышал, как позванивает о край любимой алюминиевой кружки горлышко бутылки, и увидел, что кусочки битой баккары укрыли пол, как манна. Юра понял, что разгневался, что самое время в полет, что теперь ему легко разозлиться при виде самого захудалого газетного киоска. Он решительно допил самогон.

И не надо упрекать православного человека, пришедшего в воскресенье утром для причастия после единоличной попойки сам на сам. Это его грех. Что век грядущий нам готовит, если мы, русские, не сумели полюбить друг друга и наше Отечество? Но если мы уже теперь будем жить с мыслью, что побеждены сатанинскими силами, то зачем нам вообще жить? Плачут дети-то, плачут своими слезами…

Позже мой Юра нашелся в дикой Украине. Под ником Горобец он дал о себе знать в рунете. Депутат Парамарибский позвонил мне, и мы кинулись на выручку. Тогда же и выяснилось, что виной всему происшедшему здесь с Юрой стали киевские вывески плюс патологическое доверие Юры к любому слову, написанному большими красивыми буквами. Если раньше говорили, что «язык до Киева доведет», то нынче держи ухо кулечком. Разинь-ка рот поширше, то есть поширее: нет ли налета на языке? А очередной налет нехристей-еретиков идет на Киев[11].

Что есть современная демократия? Это законное размещение чужого миролюбивого войска на территории твоего неправильного государства и ведение диффамационных боев на этой территории до тех пор, пока бывшие ее неправильные обитатели не начнут хоронить ближних своих в полиэтиленовых пакетах. Новояз в этой миролюбивой войне — первейшее оружие массового поражения туземного населения.

Поначалу-то Юра заблукал в Киеве, пытаясь читать вывески. Поначалу возникало ощущение, что еще два года — и все здесь будет, как в Париже. Потом возникли вопросы: как назывались исконные, до того, как Грушевский придумал букву «ї»? С каким флагом бегали люди по Украине до того, как австрийская императрица придумала им сине-желтый прапор? Но прошли сутки, затем и вторые — вопросы сыпались, как из кривого рога изобилия, вопрос вопросом погонял.

Тогда Юра вызвонил брата, наконец разобравшись с роумингом. Возле одного из шинков града Киева, который обозначил безденежный брат как место встречи, Юра увидел плачущего натуральными слезами дядьку под кустом искусственной бузины. Посмотрел Юра на усы — усы не обвислые, торчмя стоят. Уж не брат ли?

— Ты кто, да, грамадянин? — спросил он. — Давай знакомиться. Я — дядя, да, Юра Воробьев! В Киеве транзитом на Карпаты. Не могу ли быть, да, чем-то полезен?

— Тьфу! — сказал мужчина, не глядя на Юру.

Юра спешил, ему было не до политесов, он нуждался в еде и отдыхе, он потратил много сил. Однако он вложил остаток этих сил в мощный посыл:

— Эм! Тэ! Эс!

Этим букворядом Юра успокаивал себя, когда боялся улететь, а потом заметил, что сим воздействует и на других. Вот и мужчина — не перестал плакать, но, тем не менее, бодро и вполне миролюбиво отрапортовал:

— Инженер Николай Тихомиров я, благодетель ты мой. Нахожусь в служебной полугодовой командировке: Крым — Керчь — Киев. Для получения зарплаты и командировочных, по указанию начальника, мне необходимо оформить нотариально заверенную доверенность на получение денег и последующей пересылке их в место командировки. Доверенность нужна в городе Свердловск. Захожу я, дяденька, к нотариусу и детально объясняю всю проблему. Мне нотариус говорит: плати, кацапе, деньги и к вечеру приходи… Я, отец ты родной, прихожу. Выдают они мне доверенность, и я теряю дар речи при виде этой туфты, а могу изъясняться одними матами: доверенность-то моя на украинской мове!.. Потихоньку, кормилец, но речь ко мне возвращается. Я объясняю: в бумаге не мое имя, я не Мыкола никакой — это раз, на Урале украинский не понимают — это два, переводчиков там не держат, накладно — это, считай, три. Далее я опять потерял дар речи: оказывается у них в штате сидит переводчик с русского на украинский. Он, мерзавец, мое заявление за мои же деньги перевел на мову. «Мы, — говорят, — можем вам сделать обратный перевод!» Я и обрадовался: делайте, братцы! «Платите нам, — говорят, — деньги». «Деньги? Да за что, панове?» «За перевод вашей галиматьи с украинского языка на русский язык!» Тут я онемел в третий раз. Даже милостыни не могу просить уже третью неделю, а в пятак схлопотать — это элементарно. Пока ты, друг, не появился — я молчал. Бандеры проклятые, все до одного! Спасибо тебе, дедушка!

— Да не все тут бендеры, далеко не все. Ты хоть, да, раз бывал в Карпатах?.. То-то! Нельзя огульно охаивать, да, весь народ.

— Какой народ в этом дурдоме? Что это? — показал он на биг-борд, где в левый глаз Гузия кто-то воткнул трезубую вилку из нержавейки. — Это дурдом.

— В России, да, не лучше. И не надо, брат, плохо о дурдоме, — попросил добрый Юра. — Знаешь, как хорошо, как дружно было раньше у нас в Яшкино! Тебе, да, и не снилось… Здесь же диагноз, да, такой: украинская болезнь русских. Может, ты бы съел, да, сальца, а, брат?

— Дай, дай, дай покушать, добрый ты мой самаритянин!

— Просто там, где плохо русским, плохо, да, всем, даже если они каждый день едят сало в шоколаде, — сказал Юра и строго спросил: — А крещен ли ты, брат мой?

— Крещеный я, дядько, крещеный я!

— Перекрести, да, лоб!

Перекрестил. Добрый Юра тут же дал инженеру Тихомирову денег и пригласил беднягу в шинок. Но тут же подошел и наряд милиции. Увидели непорядок — деньги, взяли обоих под руки и повели их, родимых, в околоток.

— Ну, шо, кацапюри, всралися? — спросил туркообразный лейтенант Западлячко, усаживаясь за бюро.

Раньше его фамилия имела такое начертание: «Заподлячко» — но в связи с переориентацией общества на шпенглеровский захiд Европы, то есть на запад, он стал писать себя через первую «а». Что значит «туркообразный»? Туркообразный — это не то чтобы лицом схожий с янычаром, а фигурою похожий на турку, в которой варят кофий.

— Ку-ку-ку, кацапюрчики! Бе-бе-бе! Чiи гроши? — стал куражиться офицер.

После того как выяснили, кому принадлежат деньги, Юру принялись «дознавать». А инженера Тихомирова с огромными усилиями вытолкали из околотка взашей. Это несмотря на то, что он рассчитывал хотя бы на грузинский байховый чай, который грузинцы выменивают у азербайджанцев и перепродают славянам, и капэзэшную баланду, на которую вольная муха даже не присядет.

Из протокола задержания Юры Воробьева:

«…То, что на них, на этих ваших вывесках, написано — даже моему острому уму непостижимо!..» — записано по-русски в милицейском протоколе со слов г-на Юрко Горобца, гражданина РФ.

«Я с уважением отношусь ко всем языкам и наречиям, но, тем не менее, киевские вывески необходимо переписать. Нельзя же в самом деле отбить в окончании слова «гомеопатическая» букву «я» и после этого думать, что аптека мигом превратится из русской в украинскую.

Когда же наконец дойдет до каждого сукина сына, что это с его молчаливого согласия, а точнее — пофигизма, и происходит весь этот цирк? Нужно наконец-то условиться, как будет называться то место, где стригут и бреют граждан: «голярня», «перукарня», «цирульня» или просто-напросто «парикмахерская»! Слово-то нерусское, невинное! Мне кажется, что из четырех слов — «молошна», «молчна», «молочарня» и «молочная» — самым подходящим искомым будет пятое.