Когда ремонт закончили, продолжать полет было поздно, поэтому самолет вместе с экипажем и грузом остался на аэродроме. Во время обычных полетов экипаж летит 15 часов, а потом спит. Все, кто летал на этих воздушных грузовиках, говорят, что шум в них зачастую просто изматывает людей. Некоторые из членов экипажей затыкают уши, другие слышат гул моторов много дней спустя после приземления.
На третьи сутки С-124С сел в Ньюарке (штат Делавэр). Это была первая остановка в Соединенных Штатах. Таможенный досмотр и проверка виз закончились быстро. Трое французов и Джерри пошли чего-нибудь перекусить. Когда они вернулись, то «Ныряющее блюдце» не обнаружили, оно исчезло.
— Mon Dieu! — воскликнули в унисон Гастон и Андре.— Как в воду кануло!
После тщательных поисков они нашли груз вместе с «Блюдцем» на складе. Новый экипаж решил, что все надо выгрузить, и, пока наши друзья пили кофе, ретивые летчики сделали свое дело. Джерри пришлось долго убеждать экипаж, что все необходимо погрузить снова. Этот эпизод до такой степени расстроил Гастона, что он больше не оставлял «Блюдце» без присмотра ни на минуту. Андре был спокоен, а Каноэ, я уверен, считал, что все американцы тронутые.
И лишь утром на четвертые сутки они, усталые и издерганные, добрались до Калифорнии. Когда мы приехали в Лонг-Бич, длительное путешествие наконец закончилось. Все теперь шло гладко. Фред Уиллет сделал на судне нужные приготовления, чтобы разместить «Ныряющее блюдце».
Аппарат с трейлера мы сгрузили при помощи 22-тонного гидравлического крана, установленного на «Хью-Тайде». В роли крановщика выступал Фред. Мне оказали сомнительную честь быть пассажиром «Блюдца». Вскарабкавшись на раскачивающийся аппарат, я крепко держался за трос. Крановщик свое дело знал хорошо: быстрое точное движение — и мы очутились над водой, поворот — и мы на палубе судна-базы. «Ныряющее блюдце» вместе с тележкой, с которой сняли колеса, приварили к стальной палубе «Хью-Тайда», поближе к крану, чтобы осталось свободное пространство.
Когда я увидел «Хью-Тайд» в первый раз, мне показалось, что места на нем достаточно. В передней части судна находилась надстройка, достигающая середины палубы. За ней был грузовой люк и открытая палуба. Но когда на левом борту установили один из фургонов размером 2,4х2,4 метра, кран занял пространство 3,6х4,5 метра, близ него разместили «Ныряющее блюдце» диаметром 3 метра да еще 5-метровый баркас «Бостон», стало тесновато, если не сказать больше. «Хью-Тайд» строился как вспомогательное судно, но предусматривалось, что он будет использоваться и для океанографических работ. Осадку судно имело достаточную и было вполне мореходным. Помещение для экипажа оказалось просторным. Правда, судно не было идеально приспособлено для наших работ (нам бы палубу попросторнее), но месяц мы могли бы перебиться, а позже из Мексиканского залива должно прийти более крупное судно «Бэрч-Тайд».
Из-за тесноты на «Хью-Тайде» мы не осуществили многие свои планы. Единственный фургон служил нам одновременно лабораторией для проявления пленки, хранилищем фото- и киноаппаратуры, а также мастерской для ремонта электронной аппаратуры и механического оборудования. Для строения размером 2,4х2,4 метра этого было более чем достаточно. И действительно, случалось нередко так, что фургон походил на телефонную будку, куда, укрываясь, от дождя, набилось множество людей. В фургоне вдоль одной стены стоял верстак длиной 2,4 метра с выдвигающимися ящиками внизу. Специальные стеллажи занимали всю стену напротив до самого потолка. В дальнем углу оставалось небольшое пространство для холодильника, в котором хранился запас пленки. Двери были чересчур широкими, 1,5 метра — для фотолаборатории недопустимая роскошь, но в очень сжатые сроки мы не смогли придумать ничего другого. Основная часть оборудования и продуктов размещалась в трюме, туда же сложили 6 или 8 громоздких металлических ящиков с запасными частями для аппарата. В трюм судна попадали через широкий люк. Весь груз, который было небезопасно оставлять на палубе (устройство для зарядки батарей, запасные батареи, легководолазное снаряжение и др.), погрузили в трюм и кормовой кубрик. Поскольку командный мостик был невелик и забит навигационными приборами, эхолот пришлось установить в кормовом кубрике под палубой. На судне такого рода следовало бы иметь лабораторию для научной аппаратуры, но мы не могли позволить себе этого, так как на палубе требовалось свободное пространство.
Когда все погрузили, «Хью-Тайд» стал похож на огромный неуклюжий цирковой фургон, который того и гляди перевернется. Получить разрешение на выход в море можно было после того, как судно испытают на остойчивость. Представитель страховой компании осмотрел подъемное устройство, после чего понадобилось доказать, что кран, подняв значительный груз, не создаст большого дифферента на корму. Тяжелый цилиндрический буй, использующийся обычно при таких испытаниях, в феврале, как всегда, лежал на причале. Считалось, что он весит около 10 тонн. Кран легко подцепил буй и стал «макать» его в воду на расстоянии 10 метров от кормы и под некоторым углом к диаметральной плоскости судна. Дифферент возникал, но он был настолько незначителен, что не вызвал опасений у инспектора. В конце концов все убедились, что грузоподъемное устройство вполне надежно и что тяжелый кран не нарушит остойчивости судна.
Значительную часть необходимого оборудования, которое не удалось разместить на борту «Хью-Тайда», пришлось оставить на причале. Оно пригодится, когда вернемся: к тому времени в нашем распоряжении будет «Бэрч-Тайд». Мы оставили компрессор для зарядки баллонов аквалангов, запасные баллоны, а также запасные грузы и масло.
К счастью, в программе первого месяца работ не предусматривались длинные переходы и сложные условия плавания. Мы радовались возможности научиться использовать снаряжение, приобрести навыки прежде, чем окажемся в более сложной обстановке.
Во второй половине дня пронзительно взвыла судовая сирена, матрос сбросил с кнехта последний швартовый конец и «Хью-Тайд» лихо отошел от стенки, держа курс на Сан-Диего, расположенный в ста милях южнее.
Мы втроем стояли на берегу и смотрели на необычное судно, на котором яркими пятнами выделялись оранжевый кран и желтое «Ныряющее блюдце». Судно двигалось вдоль длинного пирса к главному каналу. Мы отказались от предложения отправиться на борту «Хью-Тайда» (плавание должно было продолжаться 10 часов), так как решили провести это время в кругу семей, которым почти не уделяли внимания в течение последней недели с лишним. В Сан-Диего отправились на автомобилях. Мы считали, что успеем еще покататься на пароходе.
На следующее утро судно прибыло в порт Сан-Диего и ошвартовалось у причала Би-Стрит. Мы должны были занять место в углу причала рядом с Флипом[1] — специально оборудованным для института Скриппса плашкоутом. Это странное судно, похожее на гигантский карандаш длиной 106 метров, занимало весь конец причала. Ширина его около 4,5 метра. В носовой части судна находятся помещения для команды и машинное отделение, ее длина 15 метров, а ширина примерно 9. Когда Флип в море занимает вертикальное положение, эта часть оказывается над водой, а остальная погружается, что делает судно необычайно устойчивым. Благодаря этой особенности Флип — чрезвычайно удобная морская лаборатория, не боящаяся штормовой погоды: почти не ощущается качка, а вертикальное перемещение не превышает 0,3—0,6 метра. Кроме того, Флип служит превосходной платформой для прослушивания звуков под водой, так как на самом судне фактически не слышно никаких посторонних шумов.
К обеду на «Хью-Тайде, особенно на том участке палубы, где стояло «Блюдце», яблоку негде было упасть: столько на нем собралось ученых, техников, репортеров и просто любопытных, узнавших о нашем прибытии в Сан-Диего. Два или три техника, представлявшие лабораторию электроники, устанавливали приборы для измерения температуры воды, скорости течений, а также устройства для связи. Французы охотно помогали нам, но иногда было видно по их лицам, что они расстроены тем, что слишком много народа желает ознакомиться с «Блюдцем». А все потому, что отношение посетителей к аппарату было чисто потребительским. К числу требующихся доделок относился дополнительный ввод с сальником, который не пропускал бы воду. Он понадобился для обеспечения новых приборов, которые устанавливались снаружи аппарата. Таким образом, общее количество проводов, проходящих сквозь прочный корпус, стало 26. За вводами операторы следили особенно внимательно, поскольку от их прочности и водонепроницаемости зависела жизнь экипажа.