Свой перелет мы посвятили людям, которые помогли нам в осуществлении наших дерзаний, и, достигнув цели, мы телеграфировали:
"Экипаж первого воздушного поезда имени "Комсомольской правды", закончив перелет, поздравляет боевой орган комсомола с девятилетней годовщиной. Готовы к дальнейшей борьбе за победы советского планеризма.
Симонов, Анохин, Шелест, Федосеев, Эскин".
Мы получили кипы газет, телеграммы. Сыпались восторженные поздравления. И к нам пришла яркая, благоухающая и такая же непрочная, как цветы на столе, спортивная слава.
Кстати, о грозе.
В середине тридцатых годов на всех планерных слетах бывал синоптик авиаметеослужбы Бердоносов - высокий, сутуловатый, обаятельный человек, великий энтузиаст службы погоды и планерного спорта; этим двум кумирам он был всегда верен. Непоколебимым он оставался даже тогда, когда теплым вечером до его слуха доносились слова черной неблагодарности:
Бердоноc дает прогноз:
Либо дождик, либо снег
Либо будет, либо нет!
Бердоносов часто помогал планеристам в освоении всех видов парения. Мне помнится, не то он придумал способ парения перед грозовым фронтом, не то был его ярым приверженцем. С большим увлечением он рассказывал:
Идет гроза. Перед страшной ее массой двигается длинный, закрученный колбасой облачный вал. Вот тут-то, перед этим валом, и держитесь! Здесь спокойный восходящий поток, теплый воздух вытесняется вверх клином холодного, наступающего. Однако в грозу - ни шагу! Там шутки плохи. Потоки в ней так велики и сумбурны, что от планера могут остаться только щепки.
У него появились ученики и последователи; в числе первых были планеристы Бородин, Романов, Малюгин, Карташов.
Перед грозовым фронтом парить действительно великолепно.
Вся задача - подняться вовремя: не слишком рано и, конечно, не поздно, в "затишье перед бурей". Спокойный теплый воздух бережно возносит вас на большую высоту. Но не подходите слишком близко к косматому седому валу. За ним небесный хаос из молний, мрака, бешеных вихрей, воды.
Обычно гроза мчится со скоростью 50-70 километров в час, и, если парить перед ее фронтом, можно улететь довольно далеко.
На практике, правда, все оказалось много сложнее. Фронт, двигаясь, меняет свои очертания. Сталкивается с другими грозами. Планерист может оказаться в плену у туч.
С большими приключениями протекал один из первых грозовых полетов смелого планериста Виктора Бородина на планере ДК-3 (Д. Н. Колесникова). Тогда, для 1934 года, он стал рекордом дальности - 97 километров.
Пилот увлекся и попал в грозу. Там его планер бросало и закручивало так, как будто это клочок газеты, уносимый вихрем.
Бородин уцелел, можно сказать, чудом. Его планер выдержал страшные перегрузки и был выброшен из облаков над штормовым морем, далеко от берега.
Воля пилота помогла ему вновь войти в грозовые облака. На этот раз планер Бородина счастливо вынырнул из тучи у Керченского пролива.
Блестящим по своей подготовке и смелости был полет Ивана Карташова на планере Г-9 перед грозой 21 июня 1935 года.
Стартовав на буксире навстречу грозе уже поздно вечером (около девяти часов), пилот встретил такой интенсивный восходящий поток, что через две с половиной минуты его вознесло на высоту 3000 метров.
Карташов разумно двинулся вдоль фронта, не входя в облака. Но темень ночи кошмарно усложнила полет, а молнии только слепили. Стало невозможно ориентироваться среди грозовых туч. Не мудрено, что Карташов несколько раз попадал в них и был вынужден выскакивать оттуда крутым пикированием.
Лавируя перед грозой, Ваня Карташов все же продолжал поразительно смело двигаться вперед. И победил.
В первом часу ночи он приземлился в темноте. На рассвете Карташов понял, как ему посчастливилось: планер остановился в 20 метрах от крайнего дома деревни.
В эту ночь был установлен новый всесоюзный рекорд дальности полета - 171 километр.
Блестящий по смелости и умению полет, вызывающий и теперь удивление, был одним из последних парящих полетов перед грозой.
Вскоре были открыты "облачные дороги хорошей погоды". Еще в 1933 году при парении в Крыму мы заметили, что образующиеся в солнечный день небольшие разрозненные кучевые облака указывают место восходящего термического потока. Так благодаря облакам проявились незримые восходящие потоки. Поняв это, планеристы легко находили их над равниной и без особого риска стали парить под облаками в любом направлении.
Полеты с грозой были забыты. Парение под облаками создавало славу новым мастерам спорта. Особенно в то время, в середине тридцатых годов, прославили Родину многими рекордами на дальность выдающиеся спортсмены Виктор Ильченко, Ольга Клепикова и Виктор Расторгуев.
Наш весенний перелет 1934 года пробудил живой интерес к воздушным поездам. Специалисты высказывали самые смелые прогнозы об их практическом применении. Однако никто не предполагал, что главное слово воздушные поезда скажут позже, в Отечественную войну, на десантных операциях.
В тот же год осенью воздушные поезда, как перелетные птицы, дружно потянулись на юг, в Крым. Их было уже девятнадцать. Еще через год в Крым летело тридцать два воздушных поезда, доставивших по воздуху почти все планеры очередного слета. А было их около семидесяти. Вызывала удивление творческая фантазия планерных конструкторов - каких только конструкций здесь не было!
За рекордными планерами с крыльями, длинными как ножи, шли бесхвостки в виде треугольников, парабол, стрел; планеры-утки, тандем, гидропланеры, "чайки", учебные, многоместные, серповидные - словом, самые разнообразные. И это не случайно. Планеризм был самодеятельной творческой лабораторией подготовки не только энтузиастов-летчиков, но и конструкторов-инженеров.
Талантливая молодежь проявила себя на поприще конструирования планеров, а потом блестяще продолжала свой труд в авиации. Лучшим примером этому могут быть имена наших знаменитых авиаконструкторов О. К. Антонова, С. В. Ильюшина, А. С. Яковлева.
Имя Владислава Константиновича Грибовского в тридцатые годы тоже было широко известным в авиации. Его отличные планеры и легкие самолеты пользовались признанием как начинающих пилотов, так и мастеров воздушной акробатики.
Сочетая в себе качества конструктора и летчика, Владислав Константинович обычно предпочитал сам испытывать свои машины. Этим достигался верх творческого взаимопроникновения между создателем техники и ее испытателем.
Впрочем, как знать? Не становился ли он подчас на порог раздвоения личности? Могла же в нем разыграться иногда жаркая схватка: конструктор считал первоначальный проект непогрешимым, а летчик требовал улучшить качества самолета или планера.
Как разрешал Грибовский в таких случаях спор, неизвестно. Но машины его, как правило, оказывались удачными.
С точки зрения чисто летного искусства, Владислав Константинович заслужил признание мастеров своего дела.
Летать на самолете учился он в трудных условиях. Грибовский рассказывал, что их инструктор предпочитал наблюдать учебные полеты за чаепитием, с веранды собственного дома. Когда же он оказывался с учениками в воздухе, то брался показывать только левый вираж. Относительно правого честно признавался: "Знаете, милейший, сам делать не умею. Что я могу посоветовать? Делайте так, чтобы правый вираж был похож на левый, и тогда будет все хорошо".
Действительно, настойчивые опыты приносили некоторым ученикам удачу.
Грибовский стал одним из пионеров буксирного полета. В 1932 году он вместе с В. А. Степанченком поднял планер в воздух с помощью троса, прикрепленного к самолету. Нам выпала честь эту методику развить, расширить. За самолетом стали поднимать по три, пять, семь и даже одиннадцать планеров.
Буксировка сблизила планерный спорт с моторной авиацией. Их разделяла теперь только длина троса: 50, 100 метров.
