В адрес слета пришла телеграмма из Америки: "За любую цену покупаем кинопленку, фиксирующую этот неслыханный эксперимент".
Увы! К общей досаде, такой кинопленки не существовало. На слете мы не имели тогда авиационных киноаппаратов, да и другой регистрирующей аппаратуры было весьма немного.
И все-таки авиационная наука получила ценнейший экспериментальный материал, подтверждающий расчеты профессора Ветчинкина.
- Будем трогаться? - сказал Адам.
Я стянул рюкзак и бросил взгляд на долину. Найдутся снова молодые энтузиасты неба!
Мы покатили вдоль горы. Опустились к морю, в Коктебель, называемый Планерским. Разве что в память о прошлом?
Песок пляжа усыпан загорелыми телами. Искупались, оставили мотоцикл возле пляжа и пошли пешком в сторону Карадага.
Там, где была дача "Адриана", ничего не осталось.
- Вот на этом месте, - сказал Адам и стал мерить шагами площадку.
В тридцатые годы дача была в распоряжении Высшей летно-планерной школы. Мы, летчики, приезжали сюда по воскресеньям к морю - отдыхать. Дача была построена в античном стиле и выгодно выделялась среди скудных построек Коктебеля. Война не пощадила ее.
Мы шли, каждый был занят своими мыслями. В памяти мелькали эпизоды, подобные кадрам кинохроники. Люди, события, моменты из нашей жизни, быть может, и приукрашенные восприятием юности.
...Вот заключительный, праздничный ужин по случаю окончания слета, не помню какого. Году в тридцать четвертом. Председательствовал Леонид Григорьевич Минов. Среди наших гостей были художники и поэты. Здесь рождались веселые эпиграммы Арго, прекрасные шаржи Кукрыниксов. Позже все это стало широко известным, но в тот вечер наши восторги были первой благодарностью талантам.
Среди планеристов была Сабиха, красивая хрупкая девушка, ученица нашей школы, дочь президента Турции Ататюрка. В Коктебеле она научилась прекрасно летать, парить.
Или вот еще... День рождения спортсмена и планериста, фотокорреспондента Виктора Тюккеля. В тот вечер ему исполнился 31 год. Собрались инструкторы школы, знакомые. Виктор взгрустнул, прощаясь с молодостью. А нам было очень весело - каждый из нас имел в запасе по десятку лет в сравнении с ним.
Я улыбнулся, вспомнив это теперь: тридцать один - и уже прощание с молодостью. Чудак!
В воздухе было тихо и знойно. Расположились на балконе с видом на море. На столе большой самовар, у каждого на плече полотенце, сидим без рубах. В сумерках загар кажется еще темнее. Пьем чай с виноградным вареньем.
Никодим Симонов, щурясь, говорит:
- Дорогой наш "фотомототюккель"! Пусть твои снимки сохранят на годы улыбки нашей юности и улыбки тех, кто пойдет за нами!
Мы жили в угловой комнате на втором этаже. Нас было несколько, в том числе Макс Аркадьевич Тайц - чрезвычайно подвижной, черный как смоль, веселый и остроумный. Он работал тогда в техкоме слета. По утрам, делая зарядку, Макс Аркадьевич напевал песенку, из которой запомнились слова: "Дай нам бог иметь, что бог имеет!"
И он, Макс Аркадьевич, действительно имел то, что авиатору иметь надо: глубокие знания теоретика и пытливый ум. Еще в молодые годы он стал известным в стране ученым-аэродинамиком.
Особенно проявил Тайц свой талант при подготовке известных всему миру перелетов Чкалова и Громова из Москвы в Америку через Северный полюс.
Здесь же, на даче "Адриана", жили многие участники слета - конструкторы и ученые: О. К. Антонов, С. В. Ильюшин, С. И. Стоклицкий, В. К. Грибовский, В. П. Ветчинкин и другие.
Профессор Владимир Петрович Ветчинкин был блестящим ученым, последователем Н. Е. Жуковского. Его знали как оригинального человека. В памяти многих авиаторов найдется какой-нибудь интересный случай из его жизни. Макс Аркадьевич рассказал нам, как профессор "помог" ему однажды опоздать на свидание.
Как-то вечером торопившийся на свидание Макс Аркадьевич встретил у калитки Владимира Петровича. Как в таких случаях бывает, когда нужно что-то сказать при встрече знакомому человеку, деликатнейший Макс Аркадьевич спросил: "Который час, Владимир Петрович?" Увы, он тут же пожалел об этом. Ученый достал из кармана часы и посветил спичкой - часы показывали пять часов с минутами.
- Капельку терпения, - любезно предупредил он, - сейчас подсчитаем.
Как потом выяснилось, Ветчинкин, купив в молодости эти часы, ни разу не перевел их, щадя механизм, и вносил поправки по формуле, выведенной им самим. Подсчет велся в уме на полном серьезе, и Макс Аркадьевич почувствовал, что дело его плохо - он опаздывает.
Тайц попытался улизнуть, но не тут-то было. Ветчинкин, удерживая его за руку, просил еще и еще минутку терпения...
Наконец он радостно объявил:
- Девять часов тринадцать минут!
Тайц смущенно поблагодарил и, махнув рукой, исчез в темноте.
Все эти пустяки наплывали на меня, пока мы шли знакомым берегом. Не сговариваясь, совершенно не отдавая себе отчета, куда влечет нас, мы с Адамом вдруг остановились у калитки дома Волошина. Адам заметил:
- Что за уютный дом!..
Действительно, как и при жизни поэта, здесь людно, весело, в саду и на террасах молодежь.
Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленных известкой,
Вздыхает ветр, живет глухой раскат
Волны, взмывающей на берег плоский,
Полынный дух и жесткий треск цикад.
А за окном расплавленное море...
Этот дом вместе с "Литфондом" - зеленый оазис Коктебеля. Мне особенно памятен теннисный корт. В тридцать пятом году планеристам случалось тут играть с Борисом Андреевичем Лавреневым. Мариенгоф сам не играл - любил смотреть игру. В "Литфонде" отдыхал Михаил Зощенко. Запомнился он более серьезным, чем представляешь, читая его рассказы. Мог, например, прогуливаться по пляжу в черной паре, при галстуке, не замечая любопытных взглядов. Невысокого роста, худощавый, в обществе очень высокой красивой блондинки, а солнце старается выпарить остатки влаги из всего живого.
Зощенко называл себя почему-то фаталистом. Уверял, что верит в гадание и подобные штуки. Однажды он сказал:
- Флюиды во мне сегодня как-то беспокойны.
- Вот как? - переглянулись друзья.
- Да, не было б чего!..
- Например?
- Скандала, драки...
Все посмеялись, приняв за шутку. А вечером, когда во время танцев кто-то действительно стал дебоширить, Михаил Михайлович больше всех поразился такому совпадению.
Направляясь в сторону Карадага, мы поднялись теперь на холм, чтобы оттуда еще раз посмотреть на Узун-Сырт. И тут Адам вспомнил про Монайку, красавицу цыганку, которой было лет восемнадцать, когда она, как уверял Адам, безусловно первой из цыганок, поднялась в воздух на планере.
- Тебе это не лишне знать для истории, - заметил Адам. - Ты бывал в Карасубазаре?.. Помнишь там базарную площадь?..
Я не помнил базарной площади в Карасубазаре, но все же кивнул головой.
- Тем лучше, - сказал Адам, - тогда ты знаешь, как она выглядит.
Пришлось закусить губу.
- Так вот... "Воздушное крещение" моей "авиа-кармен" состоялось на той самой площади в двадцать седьмом году... Однажды летчик Шарапов, мой начальник, - ты его должен помнить по слетам, - говорит: "Езжай, Адам, в Карасубазар, найди там шофера Кобзаря. В кружке построили планер, но не умеют летать. Так ты, - говорит, - осмотри планер, выбери площадку, испытай его в воздухе и покатай кружковцев". - "Планер двухместный?" - спросил я Шарапова. "Нет, одноместный. Но у него не фюзеляж, а ферма открытая. Так что за твоей спиной может примоститься цепкий парнишка..."
Легко сказать: "Езжай!" От Симферополя там километров сорок. Автобусов не было, да и денег тоже... Зашагал я, "солнцем палимый".
В маленьком городишке этого Кобзаря оказалось найти не трудно. На редкость толковый парень, и "срубили" они планер крепко. Учебный, типа "Пегас", сиденье на "жердочке"... Материя на крыльях покрыта крахмалом: где им было взять аэролак?.. Ничего, летать можно.
