«Стремление тогдашнего КГБ проникнуть во все поры и щели государства и привело во многом к его омертвлению и в конечном итоге к краху. Были потеряны гибкость, острота мышления, способность к точной и немедленной реакции. Вместо этого тысячи сотрудников занимались только тем, что просто искали, чем себя занять и как доказать себе и начальству свою нужность. А то, в свою очередь, стремилось сделать то же самое перед еще более высоким начальством. Я думаю, что в масштабах СССР, наверное, добрая треть личного состава Комитета была таким вот балластом, который к моменту, когда в стране полыхнула «демшизовая революция», просто давно омертвел, деградировал и был не способен ни на какое сопротивление» [7.26. С. 3].
Проиграть может каждый, но важно, чтобы потом вернуть утраченные рубежи. Важно, чтобы в целом результат в работе был положительный. Но этого нет. Даже гений И.В. Сталина был иногда бессилен, и он сам это признавал. Говоря о троцкистах, он указывал: «Мы не могли предположить, что эти люди могут пасть так низко. Но это не объяснение и тем более не оправдание, ибо факт промаха остается фактом. Чем объяснить такой промах? Объясняется этот промах недооценкой силы и значения механизма окружающих нас буржуазных государств и их разведывательных органов, старающихся использовать слабости людей, их тщеславие, их бесхарактерность для того, чтобы запутать их в свои шпионские сети и окружить ими органы Советского государства. Объясняется он недооценкой роли и значения механизма нашего социалистического государства и его разведки, недооценкой этой разведки <…> На какой почве могла возникнуть эта недооценка?
Она возникла на почве недоработанности и недостаточности некоторых общих положений учения марксизма о государстве» [7.27. С. 599–600]. Вот честное признание не догматика, а глубочайшего диалектика!
Поэтому прав тот, кто увидел работу советской основной спецслужбы со стороны: «Я раньше думал, что все-таки КГБ мощная организация. Оказавшись на Западе, я увидел, что огромное количество его агентов очевидные халтурщики. Дали бы мне пять талантливых ребят, да я бы с ними сделал больше, чем пятьдесят тысяч советских агентов. Они делом не занимались, не видели того, что нужно было видеть» [25. С. 19].
Надо признать, что ошибки прошлого все же учитываются. В настоящее время рекомендации по работе спецслужб даются, исходя из представлений о необходимости «учитывать при организационном проектировании специальных служб в современных условиях. Специальные службы должны иметь свойства «открытой» системы, у которой цели управления изменяются в соответствии с изменениями внешней среды, а стратегией является адаптация к изменениям среды, своевременное распознавание угроз развитию, не только ограждаемых объектов, но и самих этих систем. Организационные структуры должны быть гибкими, меняющимися в зависимости от внешних факторов, стратегий, используемых методов, качественных показателей кадрового состава. Механизмы преимущественного контроля в управленческой деятельности специальных служб должны уступать место механизмам выявления новых проблем и разработки новых эвристических решений. Сегодня необходимо в разумных пределах внедрять новые структуры управления — децентрализацию. Насущным требованием является также стимулирование развития новых качеств работников специальных служб, а именно — ориентация на индивидуальную ответственность, инновационность, стремление к повышению квалификации и т. д.» [4. С. 200].
Как мы говорили выше, основными разработчиками разгрома СССР являлись мозговые центры США, и RAND-Corporation прежде всего. Отсюда неизбежно возникает чуть ли не центральный для понимания случившейся с нами трагедии вопрос: были или нет в числе объектов пристального внимания КГБ «мозговые центры» США? Литературы о КГБ СССР на сегодняшний момент достаточно, но ответы — и то косвенные — я нашел лишь дважды. В одном случае дело касалось совместной программы ЦРУ и Колумбийского университета по научно-техническому шпионажу против СССР. После успешной операции КГБ завладел всеми документами [7.28. С. 83–89]. В другом — речь шла о двух разведчиках-нелегалах КГБ: выходце из Чехословакии Людеке Земенеке, внедренном на Запад в январе 1957 г., проживавшем в США, и его сыне, посвященном в профессию отца и подготовленном в Москве к разведработе, в 1976 г. получившем задание: в Джорджтаунском университете, куда он только что поступил, предстояло выявить преподавателей, работающих в Центре стратегических исследований. 2 мая 1977 г. Л. Земенек был задержан агентами ФБР по обвинению в шпионаже [7.29. С. 320–321].
Брак сборщика в авиапромышленности — это упавший самолет, брак в подготовке офицера — проигранный бой, брак в тончайшей работе безопасности — это преданная и обобранная страна.
«Перестройка» и последующий период — не первая битва, проигранная КГБ. В 1953–1956 гг. значительная часть разведслужб претерпела чистку. В годы «перестройки» прием повторили. В 1982–1983 гг. из органов КГБ в МВД был переведен ряд сотрудников якобы для усиления последнего ведомства. Называется цифра — 150 человек. В 1981–1982 гг. в структуре КГБ СССР и на местах было воссозданы 4-е и 6-е управления и соответствующие отделы. Кроме того, в 1985 г. появилось новое правило: если ранее работник, имевший доступ к оперативной информации, мог запросить сведения о любом гражданине страны и получить их, то теперь это можно было сделать только через Москву. О чем это говорит? О том, что накануне очень важных событий из центрального аппарата были убраны как минимум полтораста способных комитетчиков. О том, что появилось много неопытных новичков и одновременно для карьеристов представился удобный момент для повышения. О том, что был затруднен доступ к агентурным делам разрабатываемых лиц.
Перед лицом новой реальности в годы «перестройки» разные представители спецслужб повели себя по-разному. И тут роли были распределены: с одной стороны, их весьма сильно демонизировали через СМИ, с другой стороны, некоторые высокие чины подыгрывали «перестройщикам». В прессе осмелились ругать грозный Комитет. Кто должен был дать команду встать на защиту честного имени органов, на разработку собственных активных мероприятий внутри страны? Вместо этого началась странная игра в молчанку. Вместо конкретных ответов на поставленные вопросы шла вялотекущая, ничего не значащая контрпропаганда. Система санкций сверху на любую инициативу была так строга, что никто из контрразведчиков — ни из центрального аппарата, ни из местных органов — так и не посмел, даже под псевдонимом, писать оправдательные статьи о ВЧК—КГБ, ни тем более навязать контригру. Для обывателя все это выглядело как противостояние органов и прессы, для посвященных тайн не было: они выступали заодно. Этот трюк в цирке называют борьба нанайских мальчиков.
Осуществлялось переориентирование аппарата на работу не по профилю основной деятельности. Комитет заняли не приемлемым для спецслужбы процессом массовой реабилитации. Кадры, как вы понимаете, тоже не резиновые, и вместо того, чтобы реально сдерживать процессы развала страны и разворовывания народного хозяйства, комитетчики работали на «Мемориал». При этом реабилитация била по их же престижу. Сделать это можно было, конечно, и через систему архивов — многие дела настолько устарели, что представляли интерес только для родственников и историков, но… Курировать эту работу выделили генерала И.П. Абрамова, до этого он работал по диссидентам, потом его назначили заместителем Генерального прокурора СССР. Таким образом, со всех сторон демонизированный КГБ СССР помимо своей воли работал на врага. В 1989–1990 гг. на выборах кандидату в депутаты любого уровня достаточно было громогласно объявить о преследовании со стороны КГБ или о репрессированном предке, и мандат был обеспечен. КГБ не контролировал течение событий, а послушно за ними следовал. Его заставляли тушить пожар бензином. «Специалисты КГБ были поставлены в такие условия, что не могли действовать на решающих участках информационной войны» [42. С. 9].
