Особую роль должны были сыграть люди, являвшиеся выходцами из Советского Союза, особенно «свежие», только что оттуда прибывшие и согласные добросовестно (если здесь, конечно же, уместно оперировать понятием «совесть») помогать Штатам. При этом мы понимаем, что и без них среди советологов было много русских, потомков выходцев из России, и не только потому, что им лучше, чем кому бы то ни было, известна фактура, но и потому, что престиж русских исследователей всегда был очень высок. Кто-то из них оказался за границей по стечению самых различных обстоятельств, а кто-то, особенно из «третьей волны», — в итоге спланированной игры спецслужб по выдавливанию их из СССР, или, согласно модному термину, «утечки мозгов». Среди них — А.Г. Авторханов, И.Я. Бирман, М.С. Восленский, И. Г. Земцов, А.А. Зиновьев (который все доказательства своего прямого использования при разгроме СССР приводит сам [4.149. С. 10, 30; 4.150. С. 4; 23. С. 71, 191; 25. С. 18–19]), И.Б. Калмыков (псевдоним — Г.П. Климов, автор знаменитых книг «Князь мира сего» и «Красная каббала»), В.А. Лефевр, А.С. Шевченко, В.Э. Шляпентох и др.

Понятно, что не только бывшие граждане СССР интересовали заокеанскую сторону, но также и ученые из стран Восточной Европы. Ситуация еще больше усугублялась тем, что созданные ими труды автоматически попадали в закрытые спецхраны, и советские ученые не могли ими пользоваться.

Теперь зададимся вопросом: для чего, собственно, создавались мозговые центры? Или, говоря языком кибернетиков: что у них было «на выходе»?

Прежде чем начать говорить о методах, которые использовала внешнеполитическая часть госаппарата США по отношению к СССР во второй половине 1980-х гг., нужно обратить внимание на то, что сами русские подходы в области мышления и образования существенно отличаются от американских. Русско-германская школа, как в прошлом, так и в настоящем, стремится к раскрытию факта, выявлению его причинно-следственных связей, его позитива и негатива, структурности. Это относится ко всей гуманитарной сфере образования. В Англии и Америке сам стиль мышления иной. Они сильнее в анализе, особенно многостороннем. Они сильнее в синтезе. Причем если в России мышление построено в рамках всей системы, то в США будут рассматриваться более детально отдельные явления, случай и т. п., но на таком уровне, когда что-либо добавить будет трудно — скорее это будет уже повтор. Поэтому когда в советской прессе писалось, например, что и взрослые, и школьники не знали о Второй мировой войне наипростейших вещей (когда? где? кто против кого? и т. д.), то это неудивительно: они знают другое — не владея фактурой, они могли продемонстрировать при раскладе событий совершенно парадоксальный вывод. И тогда пришлось бы удивляться тем, кто знал только факты: под таким углом хорошо знакомое явление рассматривать не приходилось.

Теперь перейдем к теме. RAND Corporation в основном пользовалась понятием «исследования и разработки» (Research and Development — в дальнейшем сокращенно: R&D), поэтому мы не будем изобретать свое, а шаг за шагом последуем за «рэндовцами».

В общем понимании R&D — это совокупность методов по получению, перепроверке, обработке, изменению состояния, доведению до готовности к потреблению информационного продукта. R&D различается по тем средствам, с которыми исследователь собирается работать и чаще всего носит методологический, общенаучный характер. R&D — это прежде всего работа по сбору информации. В дальнейшем — это перепроверка полученных сведений, как правило, сверка с уже имеющейся информацией (методически-обобщенного характера или же экспериментально-исследовательским путем). Затем создаются модели целенаправленных систем, и их удачное построение свидетельствует о безошибочности прежних подходов.

Следующий этап — это анализ полученной информации. Созданное делится на законченное число составляющих, заполняются ячейки с неполной информацией. Этот момент широко известен как анализ. Затем через полученные ранее результаты осуществляется сбор и окончательное слияние полученной информационной системы, изучение внешней среды. (Таким образом производится синтез.) В том случае, если все предыдущие операции были выполнены верно, появляется возможность сделать прогноз на перспективное будущее. Для этого вся лишняя информация отбрасывается. Остается лишь та, которая удовлетворяет трем требованиям: «ограниченность — точность — локальность».

Из всего полученного и переработанного массива информации выбирается, как правило, востребованная. Именно она, соответствующим образом обработанная, т. е. разбитая на рубрики, с учетом психологии человеческого восприятия, соответственно подтвержденная, оформленная стилистически с наглядным материалом, предлагается для потребления следующему пользователю. Причем делается это достаточно оперативно — когда последний в этом нуждается. Такова обобщенная картина. Но у каждой R&D имеются свои отклонения от этой картины.

R&D — это прежде всего работа мозга человека, отсюда, даже при самых лучших результатах, она будет связана с известным ограничением возможностей, с которыми борются, как правило, двумя способами: первый — применяя компьютерную технику, второй — путем коллективного творчества. Таким образом облегчается работа, обеспечивается достаточное качество, расширяются возможности одного индивидуума, совершается переход на уровень следующего звена (самого подготовленного) в работе с информацией. В работе временного творческого коллектива, специально созданного для написания документа и т. п., могут быть использованы нижеследующие методы.

Возможно употребление выражения близкого к синониму: «системный подход» — System Approach. Прежде чем дать какие-то определения, считаю нужным провести небольшое сопоставление советского системного подхода и американского System Analysis. В СССР тоже были неплохие системные познания, но наши школы разительно отличались. Советский системный подход, если судить по открытым материалам, весьма мало занимался проблемами именно военного системного анализа, не открывал те возможности, что имеет эта наука для противодействия двух и более систем. Советская школа больше всего внимания уделяла вопросам устройства системы, ее целостности, управления, принятия решений, в том числе и в условиях неопределенности с применением математического аппарата, теории развития системы, информатики, прогнозирования, вопросам сложности систем, их функционирования и самоорганизации, энтропии и упорядоченности, моделирования, искусственному интеллекту и т. п. При этом ссылались и клялись в верности историческому материализму. В СССР абсолютное большинство трудов начиналось с простых объяснений: есть некая система, что это такое, ее окружает внешняя среда, что это такое, а теперь… И дальше шло объяснение какого-то частного вопроса. (Я, естественно, значительно упрощаю картину). Советские ученые были заняты искусством решения своих проблем (но никак не создания проблем другому.) Из всей известной советской литературы по системам лишь немногие избрали своей темой показать возможности прикладной диалектики [4.151—4.156]. Я сужу, повторяю, по открытым источникам. Нисколько не сомневаюсь, что ученые-систематики вносили непосредственный вклад в разработки оружия, ракет, особенно в область сложных математических вычислений, знаю некоторые фамилии, но, повторяю, как прикладная диалектика системный подход рассматривался недостаточно. Я не упоминаю никаких фамилий в отрицательном контексте: в этом мало кто виновен. Советский системный подход, чьи корни уходят к трудам великого русского философа А. А. Богданова (Малиновского) [4.157], так сложился исторически. Никто и никогда не ставил перед советскими учеными задания: разработать план захвата всего мира через уничтожение главного противника — США. Разработка таких планов— всегда функция агрессора.