Никто к ним утром так и не приехал — ни с обыском, ни чтобы увезти в тюрьму. Но страх с рассветом из квартиры так и не исчез. Казалось, он поселился в углах квартиры навечно.
Скуластый сидит напротив и читает газету. Теперь уже он не притворяется пьяным: ни к чему! Кстати, Ирина столкнулась со Скуластым в коридоре. Говорит, даже запаха спиртного от парня не чувствуется. Вот так! Хитер Скуластый…
Но хитрить и претворяться Скуластому сейчас незачем. Он уже все объяснил «клиентам». Те должны понимать, что сбежать им — некуда. А что их ждет в поезде «Совгавань — Хабаровск», и без того ясно…
Кому приходилось выбираться с острова паромом, знают этот поезд. От Совгавани через Ванино он ползет всю ночь на север, к Комсомольску — на — Амуре, через глухие места, потом поворачивает на запад — и снова идет через дальневосточную тайгу — к Хабаровску. Двое суток в дороге, две ночи на колесах… Сколько пассажиров не добралось до Хабаровска, уезжая с деньгами с Сахалина! Был человек — и нет его… А потом путевые обходчики поднимали из-под откоса тела тех, кого выбрасывали на полном ходу в открытые двери вагонов, выбрасывали на верную смерть — туда, в ночь, в ничто, в никуда… Гиблая это дорога — Совгавань — Хабаровск! Впрочем, и на вокзале в Ванино пассажирам с деньгами тоже не легко…
Страх накладывается на тяжелое похмелье, и вот она — та самая тоска смертная, которой нет меры. И вот уже воображение рисует страшные в своей безвыходности картины. Они с женой сидят в Ванино, на вокзале, ждут поезда, и вдруг подходит Скуластый:» Земеля, можно тебя на минуточку — поговорить?» Шитов отказывается, и тогда Скуластый хватает Ирину за руку: «А ты что здесь, Светка / Нинка, Зинка — все равно/ делаешь? Тебя дома муж ждет, дети плачут, а ты здесь с каким-то мужиком ошиваешься. А ну, пойдем домой. Пойдем, пойдем!» Он тянет Ирину на улицу, Шитов — за ними… А что будет там, на улице, ясно без слов.
Кричать, звать на помощь милицию? А что она сможет сделать? Даже если милиция и посадит их на поезд, сопровождающего-то им — не дадут! Впрочем, до Хабаровска Скуластый ждать не будет. Зачем ему ждать до Хабаровска? Он успеет и до Комсомольска — на — Амуре с «клиентами» все решить.
Ох, тоска, тоска смертная…
Жена сидит рядом. Деньги у нее под курткой, пакет затянут ремнем, который ей дал Шитов. Жена прикрыла глаза, словно бы дремлет, но нервы у нее натянуты до предела. Шитов держит ее руку и чувствует, как бешено колотится пульс.
Уже восемь. До Ванино еще часа три. Ничего, может быть, доплывем, Шитов?..
… В понедельник они пошли на работу: Ирина — к себе на радио, а Шитов — в редакцию. И первым, с кем он столкнулся в редакционном коридоре, был Валера Буравчик.
— Слушай. Шитов, интереснейший же я матерьяльчик надыбал! Изюминка! — Буравчик был, как всегда, в своем амплуа. — Мне сейчас только ребята звонили из… Ну, не важно, откуда. Представляешь, на днях они на целую группу рэкетиров вышли, которые сахалинских предпринимателей данью обкладывали. Ну и задержали одного… И знаешь, кто этим рэкетиром оказался? Баба! Вот-те крест, — Буравчик даже перекрестился, зараза. — Но материал писать, правда, рановато… Так что имей в виду, Шитов: я эту тему застолбил.
— Да пиши ты хоть о чем!.. — Шитов попытался говорить спокойно, но это ему плохо удавалось. Он пришел в свой кабинет и уселся за стол. Нужно было что-то писать, сдавать Локтееву какой-то материал… Господи, где сил на это взять?! Бедная, бедная Ирина!
Но Шитов все-таки позвонил туда, сюда и взял парочку информаций. Хреновенькие, правда, но сойдет… Отнес информации на машинку, заглянул к Локтееву.
— Ты что такой бледный? Случайно вчера — не того?.. — спросил ответсек и щелкнул себя по кадыку.
— Да что ты, Николай Иванович! Ни капли. Честно! — сказал Шитов. И поспешил уйти в свой кабинет, от чужих расспросов подальше.
И почти сразу к Шитову заглянул Валювич, да не один, а с какой-то старухой. Глаза у старухи были не то очень злые, не то — просто сумасшедшие.
— Слушай, ты поговори с этой бабушкой, она вроде бы тебя спрашивала, — сказал Валювич и скрылся в коридоре.
— Что у вас такое случилось, бабушка? — мягко, как только мог, спросил Шитов. Такие вот бабушки в редакциях газет — не редкость. Чаще всего они звонят и жалуются на все и всех по телефону, но иногда приходят и персонально — излить свои старческие проблемы на голову очередного журналиста. — Садитесь, рассказывайте…
Но старуха присесть к столу не пожелала.
— Шпион у нас в доме поселился. Иностранный, — сказала старуха внятно и громко. — Примите меры.
— Шпион? Какой шпион? — Шитову показалось, что он — спит и не может проснуться.
— Японский шпион. Он меня со свету сжить хочет! — старуха буквально пронзила Шитова своими злыми до дрожи глазами. — Поселился — и живет. И все ходит, и ходит, все тайны выпытывает… У нас, дураков, выпытывает, а этим желтопузым — продает. За иены ихние вонючие. Гад!
Шитов всмотрелся старухе в лицо, и оно показалось ему знакомым.
— А где вы живете? — спросил он.
— Да вот там и живу, где шпион, — отрезала старуха. — Улица Первомайская, дом пять квартира сорок. Я в третьем подъезде, а шпион — во втором. Я даже квартиру его знаю! Девятнадцатая.
Первомайская пять квартира девятнадцать? Господи, так это же его, Шитова, адрес! И дом его, и квартира… Шпион? Какой там, к черту, шпион? Бред какой-то… Бред!
Пока Шитов тупо соображал, что и как ответить старухе, та обожгла его взглядом и вышла из комнаты.
— Они говорят, на меня заведено уголовное дело, — Ирина говорила без слез, и от этого слушать ее было вдвойне тяжелей и горше. — Я только что из милиции, звоню тебе из автомата. Выйди, встреть меня. Я — рядом, около гортеатра…
Шитов бросил информации недочитанными и помчался к Ирине.
— Мы говорили часа два… — рассказывала Ирина, когда они шли к своему дому.
— Кто — они? С кем ты говорила?
— С каким-то усатым… Он мне сказал, что ведет предварительное следствие… Мы проговорили часа два, но… он не поверил мне. Ни капельки! — было тепло — бабье лето! — но Ирину пробивал озноб. — Этот усатый требует, чтобы я назвала каких-то сообщников… Он говорит, что я будто бы действовала не одна, что за моей спиною кто-то стоит… Господи, да что они все там, в милиции, с ума посходили?!
Снова слезы. Снова нервы и слезы… Идет игра — профессионально отрепетированная и прекрасно организованная. Да, уголовное дело на Шитову завели, но капитан Семенов хранит его в сейфе и никому не показывает. Это «уголовное дело» тоже часть игры. Одному — урок, остальным — в назиданье. Играй, Семенов, играй!
Семенов не был злым человеком. Может быть, в глубине души он даже Ирину и жалел. Но у Семенова был свой начальник — майор Колючко. Он однажды вызвал к себе капитана Семенова и сказал: «Слушай, надо кое-кого проучить. Так что сделаем так…» И сделали. Теперь пролог отыгран, занавес — поднят, начался первый акт. Актеры, на выход!
Да, но в игре должны быть свои правила… Семенов эти правила знает. Он аккуратно оформляет протоколы допросов. Он берет у Ирины то одну объяснительную, то другую. Он то вызывает Ирину через день, а то не тревожит ее неделю. Идет игра! Иногда Шитов ходит в милицию вместе с женой, но на допросах он не присутствует: в кабинет его Семенов не пускает. Шитов сидит в коридоре, на ободранном диване для посетителей, и ждет, когда отпустят Ирину. Сидит — и покорно ждет.
… Работа валилась у Шитова из рук, он стал запаздывать со сдачей материалов, писал мало, а на редакционных летучках сидел с отсутствующим видом, почти не вникая в суть того, что говорят.
В такие минуты он видел перед собой жену.
Вот она входит в кабинет к Семенову и садится перед столом. Капитан лениво достает тоненькую папку из сейфа.
— Так кто же вас, Шитова, надоумил идти к Мешкаеву в офис? — в сотый раз спрашивает он.
— Мешкаев мне сам позвонил, предложил прийти, сделать с ним рекламное интервью, — в сотый же раз отвечает Ирина.
