Стрелка произвольного селектора в отделе Заявок — центральном учреждении по приему и рассмотрению молитв — намертво застряла на «Боже, спаси королеву», в результате чего утро Ее Величества было совершенно испорчено: она то и дело попадала в объятия неожиданной и безвременной смерти, откуда ее каждый раз вытаскивали сверхъестественные силы. Группа ремонтников пробиралась к стрелке по поверхности главного резонаторного диска с кувалдами в руках и более чем смешанными чувствами, поскольку если им все же удастся выбить эту чертову штуковину, а потом она возьмет да и застрянет на «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», они определенно не собирались нести за это ответственность.

Все сновидения, доставленные за последние сорок восемь часов, возвращались с пометкой «По этому адресу не обнаружен». Некоторые из них тикали.

И наконец, словно всего этого было еще недостаточно, музыка сфер внезапно стала отчетливо слышна по всему космическому пространству, из края в край, и оказалась песенкой «That's Entertainment», наигрываемой одним пальцем на синтезаторе «Ямаха».

Вот что получается, когда нет ответственного.

— ЦЕЛЬСЯ!

— Э-э, шеф…

— ТЫ ОСПАРИВАЕШЬ ПРЯМОЕ ПРИКАЗАНИЕ, СОЛДАТ?

— Не то чтобы, шеф, разумеется, нет; нет, что вы, даже мысли такой не было. Просто дело в том, что мы — мы с парнями — мы тут немного не поняли…

— ЧТО?

— Да просто, видите ли, шеф, — куда нам целиться; потому что я хочу сказать, да, конечно, целиться, да, здесь мы от вас ни на шаг, мы абсолютно на сто десять процентов с вами со всех сторон, без вопросов, гарантия; однако, знаете, просто приказания иногда бывают, вроде как будто на девяносто девять и девятьсот девяносто девять сотых совершенно блестяще, однако в смысле направления, я бы не сказал, что это было прямо-таки неопределенно, нет, это совсем не было неопределенно, «неопределенно» — это совершенно неправильное слово в этой ситуации, это скорее было что-то, в общем, фактически это было скорее гибко, да, пожалуй, вот именно, гибко; но все же может быть на этот раз, понимаете, в сложившихся обстоятельствах, возможно, если мы должны смотреть под углом гибкости, просто чтобы более-менее добиться большей… гм… э-э… меткости, если вы как-то уловили мою общую мысль, что ли, но это было просто такое соображение, так что, видите ли, может быть, гм.

— ЗА МНОЙ!

— Спасибо, шеф. Мы все поняли. Хорошо. Очень хорошо.

— Ты заблудился, не так ли?

Бьорн встал как вкопанный и нахмурился. Обладание словарным запасом более скудным, чем в каком-нибудь разговорнике, имеет свои недостатки. То, что Бьорн хотел бы объяснить ей, — это что место, где они сейчас находились, было таким местом, где ты всегда, просто по определению, заблуждаешься; самым важным моментом здесь было заблудиться в том направлении, в котором надо, потому что в таком случае, когда все твои представления о направлении оставят тебя и ты будешь свободно плыть по течению, подобно намагниченной иголке в блюдце с водой, у тебя появится шанс (поскольку в действительно произвольном окружении вещи выбирают направление наименьшего сопротивления), что барометрическое давление уместности потащит тебя как раз в том направлении, которое нужно, причем гораздо быстрее и надежнее, чем если бы там на полу была намалевана широченная желтая полоса со светящимися надписями «ВАМ СЮДА» через каждые пять ярдов.

Поэтому он ответил:

— Угу.

— Я так и думала, — вздохнула Джейн. Она присела на что-то — здесь было слишком темно, чтобы рассмотреть, на что именно, — стащила туфельку и принялась массировать подошву ноги. — У меня было такое ужасное ощущение, знаешь?

Бьорн собрался с духом и нанес решающий удар по каменной глыбе словесности.

— Мы вроде как и должны были заблудиться, понимаешь? Потому что это место — не такое место, которое можно найти специально. Оно как бы само тебя находит.

К его великому удивлению, Джейн кивнула.

— Я, кажется, понимаю, что ты имеешь в виду, — произнесла она. — Это как общественные туалеты в Италии. Да, думаю, на это можно положиться.

Последовало задумчивое молчание, прерываемое только слабыми, приглушенными и какими-то хлюпающими звуками, сопровождавшими попытки заложника тайком перегрызть бельевую веревку, которой он был привязан к Бьорнову запястью.

Поскольку зубы у заложника были мелкие и неровные, а бельевая веревка была тем самым тросоподобным приспособлением, которое Бьорн прихватил с собой, покидая Идиллию, они со спокойным сердцем оставили его пытаться, пока он не подвергнется риску подавиться собственной вылетевшей пломбой.

— Вот только, — размышляла Джейн, — ты так и не сказал, куда мы собираемся попасть. Я надеюсь, ты сам-то знаешь это? Или только притворяешься?

Бьорн сделал, возможно, величайшее усилие в своей жизни. Ну, не самое величайшее; был еще случай, когда он проходил на улице мимо ванны с застывающим цементом и не оставил там своего отпечатка.

— Э-э, — проговорил он, с величайшей осторожностью вручную отбирая слова, — да; я вроде как знаю, куда мы идем, просто я вроде как не знаю, понимаешь? Это скорее это место знает, а не я.

Джейн тщательно рассмотрела это заявление и пришла к выводу, что его логическим эквивалентом является погнутая ось.

— Ты имеешь в виду, что мы заблудились, — уточнила она.

— Угу.

Джейн встала с места.

— Ну хорошо, — произнесла она. — Иди за мной.

Она не знала, как она это знала, она просто знала. И она пошла, направляясь прямо в стену.

— Ой! — вскрикнула она моментом позже.

И в ее голове, наряду с безвкусицей цветных фейерверков и занудным шумом, накатывающим и отливающим как морской прибой, некий голос произнес: «Хорошая попытка, но тебе нужно было взять на фут вправо. Попробуй еще раз».

Она попробовала еще раз. И исчезла.

Бьорн смотрел во все глаза. Вот стояла стена, и Джейн просто прошла сквозь нее. Никакого динамита, никакого ощупывания в поисках шва; не было даже застежки-«молнии» или пары ярдов «липучки»! Это было круто.

Раздался тихий хруст. Заложник сломал себе зуб.

Утомленно, словно в первый раз заметив его присутствие и решив, что оно не так уж ему необходимо, Бьорн ухватил заложника одной рукой, а рюкзак — другой; затем он опорожнил рюкзак и засунул туда заложника. Заложник был невелик, но не настолько уж невелик; он никоим образом не мог бы туда поместиться — по крайней мере, для этого потребовалось бы уплотнять и избавляться от лишних деталей не меньше, чем при редактуре первой большой статьи какого-нибудь молодого репортера. Дня начала следовало разобраться с головой… Он поместился. Рюкзак был словно специально скроен на него. Как это оказалось возможным, не мог бы сказать никто, хотя, может быть, здесь сыграло роль то, что заложник чувствовал: если он будет упрямиться, он будет сведен к первоосновам, как иерусалимский артишок. Бьорн застегнул пряжку, подтянул лямки и долгим пронзительным взглядом посмотрел на стену.

Некоторые люди круты по самой своей природе. Остальным приходится несколько сложнее.

Он пригнул голову и бросился в атаку.

Джейн села.

— Казесся, я сдобада дос, — произнесла она.

Группа монахинь переложила свой ручной багаж из руки в руку и воззрилась на нее. Молодая парочка, сидевшая под табло, захихикала. Никто даже не пошевелился, чтобы помочь ей подняться.

Несколькими секундами позже Бьорн тяжело шагнул вперед, споткнулся об нее и приземлился на коленях у спящего японского бизнесмена, который проснулся и воззрился на него; затем бизнесмен демонстративно вытащил свой носовой платок и вытер кровь с воротничка. Кровь шла из широкой, но поверхностной ссадины на Бьорновом черепе — ничего серьезного. Голова Бьорна, как к этому времени уже должно быть очевидно, обладала плотностью звезды в состоянии коллапса. Если бы дело дошло до состязания, он мог бы помериться лбами со всей скалой Рашмор[34] и выиграть.