Сжимали крепко. Под веками быстро бегали глаза. Видит сон. Судя по напряжению тела, сон был не из приятных.

Я закрыл глаза. Элисон перестала похрапывать. Потом снова начала. Когда она, открыв глаза, увидела меня, лицо ее выражало замешательство.

Я улыбнулся.

Она села, охнула и смотрела на меня как на незнакомца.

— Доброе утро, беби. — Элисон протерла глаза. — Я не храпела?

— Ничуточки.

Все утро ей предстояло принимать пациентов, и она ушла в восемь. Я прибрался в квартире, подумал о том, как там Робин в Сан-Франциско, о краже инструментов Беби-боя и о том, что это значило и значило ли что-нибудь вообще.

В трех кварталах к югу действовал и шайки хулиганов…

Но украли только гитару Беби-боя.

Зазвонил телефон. Майло сообщил:

— Следы удушения на телах Джули и Левича точно соответствуют тем, что оставляет гитарная струна нижнего ми. И что это значит?

— Все касающееся этих убийств не случайно, — ответил я. — И это беспокоит меня. Ты разговаривал с детективами Тихоокеанского отделения?

— Они считают это обычной ночной кражей со взломом.

— Это хорошие детективы?

— Средние. Но нет оснований считать, что они ошибаются. Там, где живет Робин, такое случается часто.

Я подумал о том, как мы с Робин жили в Глене. Более дорогой и безопасный район. Кроме тех случаев, когда он не был безопасным. Несколько лет назад один психопат-убийца спалил дом.

Наш дом.

— Я попросил, чтобы они в течение нескольких недель направляли туда полицейских в форме для несения патрульной службы.

— Обычные два проезда в сутки?

— Да, я знаю, но это лучше, чем ничего. Я также сообщил им данные о машине Кевина и номерных знаках и сказал, чтобы на нее обратили особое внимание. Пока Робин в Сан-Франциско, не беспокойся. Шталь с домохозяйкой вчера вечером посетили квартиру Драммонда. Он коллекционирует игрушки и журналы, у него множество компьютеров и принтеров. Ни гитар, ни струн, ни бросающих в дрожь трофеев — никаких уличающих его предметов. И ни одного экземпляра «Груврэт». Это интересно.

— Заметает следы или хранит все в другом месте, — заметил я. — Интересно, не второй ли раз Шталь посещает квартиру Кевина?

— Что ты имеешь в виду?

— Обычно Шталь спокоен, как изваяние. Вчера, когда ты заговорил о посещении квартиры, глаза у него забегали и он опустил их.

— В самом деле… странный он какой-то, это точно… Там есть журналы с голубой порнографией. Ужасные вещи. По словам Шталя, Кевин вел спартанский образ жизни, у него немного одежды, ничего существенного в виде личных вещей. Это можно объяснить либо тем, что он надолго подался в бега, либо тем, что у него есть другое убежище.

— Это также признак психической деградации, — добавил я, — уход в себя, наплевательское отношение к родительским ценностям.

— Петра решила еще раз попытаться поговорить с его родителями, особенно с отцом. Я направляюсь в административное здание, где находится контора Эва Киппера. Посмотрю, нельзя ли узнать еще чего-нибудь о его приятельнице. Дело в том, что один из его соседей позвонил мне. Он утверждает, что Эв последнее время выглядит чрезвычайно раздраженным. Топает по полу ногами, потушив свет. Они боятся звонить полицейским. Его приятельница последние дни тоже угнетена, обедала одна. Я не вижу очевидной связи с нашими делами, но и никаких других зацепок у меня нет. Чем больше я думаю об Эрне Мерфи, тем сильнее мне хочется узнать о ней. Но Петре удалось найти лишь несколько торговцев, которые смутно помнят, что Эрна бродила по их улице. Ни приятелей, ни любовников. Она всегда ходила одна.

— Что насчет доктора, которого вызывали служащие «Дав-хаус», когда у Мерфи было кровотечение? Может быть, Эрна открылась ей? — В «Дав-хаус» утверждают, что доктор встречалась с Эрной один раз.

— Служащие «Дав-хаус» признались, что не поддерживают связи с женщинами после того, как те покидают приют. А Эрна проводила вне приюта больше времени, чем в нем. Если она снова почувствовала себя плохо, то, возможно, обращалась к той женщине, которая занималась ею.

— Ну, поскольку больше ничего такого, что подавало бы надежды, нет, можно заняться и этим. Не возьмешься ли ты за это? Я на пути к Сенчури-Сити.

— Конечно, — согласился я. — Как зовут врача?

— Сейчас посмотрю свои записи… вот она… Ханна Голд.

— Я позвоню ей немедленно.

Я позвонил доктору Голд. Ответил мужчина, служащий в приемной. Я представился, присовокупив свое звание.

— Сейчас у нее пациент, доктор, — ответил он.

— Я звоню по поводу пациентки, Эрнадин Мерфи.

— Что-то неотложное?

— Это важно.

— Пожалуйста, не кладите трубку. Минуту спустя:

— Доктор Голд хочет знать, в чем дело.

— Эрнадин Мерфи убита.

— О! Пожалуйста, не кладите трубку.

На этот раз ждать пришлось дольше. Ответил тот же мужчина:

— Доктор Голд освободится в полдень. Приезжайте к этому времени.

Приемная врача представляла собой бунгало рядом с авторемонтной мастерской «Фиат». Справа от входной двери висела табличка с надписью:

Вринда Сринивесан, доктор медицины Ханна Р. Голд, магистр философии, доктор медицины

Анджела Б. Борелли, доктор медицины

Внутренние болезни, гинекология и акушерство

Женские болезни

Я приехал в полдень, но доктор Голд еще не освободилась. В приемной сидели в очереди три пациентки — две пожилые женщины и девочка лет пятнадцати. Когда я вошел, все посмотрели на меня. Особенно пристально меня разглядывала девочка. Моя улыбка вызвала у нее гримасу отвращения.

Небольшая, слишком теплая приемная была обставлена чистой, но уже старой мебелью.

На стенах — фотографии в рамках: Мачу-Пикчу, Непал и Анкор-Уот Из магнитофона доносилось сладкозвучное пение Энии.

Надпись, сделанная от руки и приклеенная клейкой лентой к конторке регистратуры, сообщала: «Мы принимаем ваши карточки медицинского страхования — и порой власти штата даже оплачивают наши услуги. От наличных мы не откажемся — платите сколько можете или вообще не беспокойтесь об этом».

Место, отведенное для регистратуры, без стеклянной перегородки, представляло собой маленький закуток. Там сидел молодой человек и читал «Принципы бухгалтерского дела». На карточке, прикрепленной к его клетчатой рубашке, значилось: «Эли».

Когда я вошел, он неохотно отложил книгу.

— Я доктор Делавэр.

— Она задерживается. — Он понизил голос. — Ее очень огорчило то, что вы сообщили. Вы не поверите, но она в самом деле огорчена. Это моя сестра.

Двадцать пять минут спустя все три женщины ушли, и Эли сообщил, что идет на ленч.

— Она сейчас выйдет. — Сунув учебник под мышку, он покинул бунгало.

; Через пять минут в приемную вышла женщина в белом халате. В руке она держала историю болезни. В ее молодом лице было что-то лисье, кожа отливала бронзой. Ханне Голд немногим более тридцати, но ее густые жесткие волосы до плеч совершенно седые. Это генетика. У Эли почти такие же. Светло-зеленые глаза выражали беспокойство.

— Я доктор Голд.

Она протянула руку, сухую и холодную.

— Спасибо, что согласились уделить мне время. В глазах Ханны Голд светилось любопытство. Она закрыла на замок дверь, которая вела в приемную, села в потертое кресло и положила ногу на ногу.

— Что случилось с Эрной? Я рассказал основное.

— О Боже! И вы пришли сюда из-за?..

— Я консультирую полицию. Меня просили поговорить с вами.

— Значит, убийство имеет психологический подтекст в отличие от обычного уличного преступления.

— Пока трудно сказать, — ответил я. — Хорошо ли вы знали ее?

— Таких людей, как Эрна, обычно никто хорошо не знает. Я видела ее несколько раз.

— Здесь или в «Дав-хаус»?

— Один раз там, два раза здесь.

— Эрна возвращалась после того, как вас срочно вызвали в приют?

— Я дала ей свою визитную карточку, и меня очень удивило, что она сохранила ее.

Ханна Голд открыла историю болезни. Она содержала один лист. Я увидел, что там написано аккуратным мелким почерком: «Оба раза она появилась без приглашения. Первый — спустя две недели после того, как я осматривала ее в „Дав-хаус“. Трещины в заднем проходе снова начали кровоточить, и она жаловалась на боль. Это было вполне естественно, поскольку в „Дав-хаус“ я лишь поверхностно осмотрела ее. Тогда я могла только предполагать, что происходит внутри. Я настойчиво рекомендовала больной пройти серьезное обследование, обещала договориться в окружной поликлинике, чтобы это сделали бесплатно. Она отказалась. Тогда я дала ей мазь, успокаивающую боль, и анальгетик, а также напомнила об основных правилах гигиены, не оказывая на нее слишком сильного давления. Нужно знать, с кем имеешь дело».