Она вернулась в свою комнату. Захлопнула дверь и придвинула к ней кресло из-за отсутствия ключа. Задернула шторы, чтобы отгородиться от ненастья и безжизненного серого пейзажа. Потом легла на кровать в прохладном полумраке и принялась плакать до тех пор, пока у нее не заболело горло и распухли глаза. Лицо Рэйчел, красное от слез, горело, но вскоре ей стало холодно и захотела согреться у камина.

Она встала, спотыкаясь, подошла к нему, но там остался лишь пепел; в железном ящике лежала только пара маленьких поленьев. Дрожа всем телом, Рейчел раздвинула шторы и уставилась высохшими глазами на ландшафт. Дождь прекратился. Гроза стихла, но клочья облаков лепились к горам, сильный ветер с воем дул с океана.

Она снова вздрогнула. Возможно, в комнате Десимы есть дрова и спички. Вернулись ли Десима и Рохан с морской прогулки? Эта мысль снова напомнила Рэйчел о Дэниэле, и ее глаза наполнились слезами. Она попыталась сдержать их, но они потекли еще сильней; девушка отодвинула свою баррикаду, открыла дверь и вышла в коридор.

Там было тихо. Стараясь не всхлипывать, Рэйчел прошла в дальний конец коридора; приблизившись к комнате Десимы, она повернула ручку двери. В камине тлели угли; очевидно, Десима утром развела огонь, в комнате все еще было тепло и уютно. Рэйчел закрыла за собой дверь и заперла ее, потом опустилась на коврик перед камином, чтобы подбросить туда дров; через несколько минут языки пламени потянулись к трубе, и озноб начал отпускать девушку.

Она довольно долго сидела перед камином. Какое-то смутное беспокойство охватило ее душу — словно важная мысль была прервана насильственным путем и безвозвратно утеряна. Другие мысли Рэйчел были смутными, нечеткими, душевная боль и шок притупили прочие чувства. Она испытывала лишь острое ощущение потери, от которого не было лекарства. «Я никогда не любила его,— повторяла она снова и снова, обращаясь к самой себе — Это было лишь увлечение. Он прав, я заревновала, это глупо, нелепо. Он презирает меня».

Но она любила его. Робко потянулась к нему; ее страсть пересилила застенчивость, сдержанность, страх. Любовь была вырвана из ее сердца, сломана безжалостными руками и брошена ей в лицо — покалеченная, неузнаваемая, кровоточащая. Рэйчел испытывала чувство надломленности, унижения, душа ее болела; девушка не смела честно сказать самой себе, что влюбилась без памяти, всеми силами своей души. Она могла признаться себе лишь в тех искаженных страданиями эмоциях, которые Дэниэл отверг, швырнув их ей назад, и повторять, что она стала глупой жертвой своей наивности.

— Это было увлечением,— сказала она вслух, обращаясь к языкам пламени.— Я была дурой. Я никогда не любила его.

Ей казалось, что открытая кровоточащая рана, в которой пульсировала боль потери, никогда не заживет, что ощущение беды и: душевной пустоты останутся навеки.

— Я не была влюблена,— снова произнесла Рэйчел.— Я увлекалась. Совершила ошибку. Все это — ошибка.

Она слушала свои слова, и ей представлялось, что окружающий ее дом и пейзаж за окном идеально отражают чувства одиночества, отчаяния; лишенные тепла и света, они несли в себе бесплодность выжженной пустыни. Рэйчел встала, подошла к окну, словно, созерцая блеклый ландшафт, она могла увидеть свою душу; сделав неловкое движение, он сбросила на пол подушку с дивана, стоявшего у окна. Рэйчел машинально наклонилась, чтобы поднять ее, и вдруг заметила тонкий блокнот в кожаной обложке, который прежде скрывался под подушкой. Это был дневник. Она взяла его, но пальцы не слушались Рэйчел, он выскользнул из них и упал в раскрытом виде к ее ногам. Девушка наклонилась, подняла дневник и увидела, что почерк принадлежал не Десиме.

Ее глаза прочитали отдельные слова прежде, чем мозг остановил девушку. «Чарльз сказал... Я сказала Чарльзу о моих чувствах... Мы с Чарльзом предавались любви... Чарльз обещал... Чарльз...»

Далее шли интимные подробности, душевные излияния, слова восхищения. Рэйчел захлопнула блокнот и спрятала его обратно под подушку. Лишь когда она снова повернулась к огню, в ее оглушенном заторможенном сознании родился вопрос: почему дневник Ребекки Кэри оказался спрятанным в комнате Десимы?

Рохан и Десима не возвращались. Долгое утро перешло в прохладный пасмурный день. В четвертом часу Рэйчел задремала на ковре перед камином в комнате Десимы; никто не мешал ей, не искал ее. Когда она проснулась, было уже темно, огонь в камине догорал. Она полежала неподвижно несколько мгновений, не в силах пошевелиться, затем вместе с воспоминаниями душу пронзила боль; девушка села; конечности ее онемели, резь в глазах не проходила. Вечером состоится торжественный обед, к половине девятого шестнадцать человек соберутся в большом холле первого этажа. Сегодня — канун совершеннолетия Десимы, последний вечер пребывания Кэри в Рошвене; Рэйчел в последний раз увидит Дэниэла. Она должна принять участие в спектакле, скрыть от всех, что ее душа сдавлена горечью потери, вытеснявшей все другие мысли и чувства.

Никто не должен знать — вот все, что она могла сказать себе. Никто не должен знать. Она поднялась через силу и подошла к двери. В коридоре было так темно, что ей пришлось постоять мгновение, чтобы сориентироваться, затем она направилась к себе в спальню, касаясь рукой лены, чтобы не пропустить свою комнату. Через минуту она сидела на кровати, пытаясь зажечь лампу.

Миссис Вилли была явно слишком занята подготовкой обеда, чтобы тратить время на разведение огня в комнатах; в камине по-прежнему лежал серый пепел, спальня казалась холодной, сырой. Рэйчел набросила на себя плащ и посмотрелась в зеркало. Она увидела незнакомку с взъерошенными волосами и красноватыми, опухшими от слез глазами. Лицо было пятнистым, ничего не выражающим. Она долго разглядывала себя, затем с лампой в руке снова отправилась в комнату Десимы за спичками и дровами.

К шести часам ей удалось разжечь камин. Она мечтала умыть лицо горячей водой, но боялась встретить экономку на кухне или столкнуться с кем-то до того, как она хоть отчасти приведет свое лицо в порядок. Она сполоснула его холодной водой из кувшина, потом причесалась и лишь после этого осмелилась спуститься вниз за горячей водой. Холл выглядел великолепно, длинный банкетный стол ослеплял белоснежной скатертью и серебряными приборами; свечи в красных канделябрах ждали момента, когда их зажгут. Кто-то завершил дело, порученное ей Чарльзом,— на банкетном и боковых столах, а также на буфете стояли высокие вазы с цветами; между двумя центральными канделябрами разместилась небольшая икебана. В двух огромных каминах по обеим сторонам холла горел огонь; помещение освещалось также четырьмя зажженными лампами. Как только Рэйчел вышла в холл и замерла, рассматривая его, из библиотеки появился Чарльз. Девушке было некуда спрятаться от него.

— Привет,— сказал он.— Где ты была? Я пытался разыскать тебя, но мне не удалось это сделать.

— Извини, Чарльз... я... я почувствовала себя неважно. Извини, что я не собрала цветы...

— Это пустяк. Я сам срезал их позже, а миссис Вилли расставила по вазам в свободную минуту. С тобой все в порядке? Ты очень бледна.

— Сейчас мне уже лучше, спасибо. Я спустилась за горячей водой, чтобы умыться перед тем, как начну переодеваться. Десима и Рохан уже вернулись?

— Нет, еще нет. Не представляю, куда они делись. Могу лишь предположить, что шторм застиг их в море и они отправились искать пристанище в гавани Кайл-оф-Лохалша. Здесь буря стихла, но в районе Кайла ветер может все еще бушевать, вынуждая их оставаться там. Надеюсь, они вернутся до того, как начнут прибывать гости. Десима и Рохан совершили большую глупость — уж ей-то, если не Рохану, следовало в такой день быть здесь и помогать в подготовке приема... Рэйчел, ты уверена, что здорова? Вид у тебя определенно неважный.

— Да, Чарльз, сейчас со мной уже все в порядке...