Он снова закинул ногу на ногу.

— Она здорово растолстела. Еда осталась единственным, от чего она не отказывалась. Выпечка, конфеты, картофельные чипсы. Все сладкое и жирное. — Досс скривил губы, словно попробовав что-то невкусное. — К концу жизни в Джоанне было двести десять фунтов. Меньше чем за год ее вес увеличился почти вдвое. Сто фунтов лишнего ненужного жира — это же просто невероятно, вы не согласны? Я с трудом узнавал в ней стройную девушку, на которой женился. Она была гибкой, спортивной. И вдруг оказалось, что я женат на совершенно незнакомой женщине — даже не женщине, а каком-то бесполом существе. Прожив с человеком двадцать пять лет, нельзя взять и вдруг разлюбить его, но не буду отрицать: мое отношение к Джоанне резко изменилось. Она во всех смыслах перестала быть моей женой. Я пытался убедить ее перейти от мучного к фруктам. Но она меня не слушала и устраивала так, чтобы продукты из бакалеи приносили в то время, когда я на работе. Наверное, я мог бы прибегнуть к крайним мерам: посадить ее на строгую диету, повесить на холодильник замок. Но мне казалось, еда была единственным, что поддерживало Джоанну. И было бы слишком жестоко лишать ее последней радости.

— Надеюсь, были тщательно исследованы все звенья процесса обмена веществ.

— Щитовидная железа, гипофиз, надпочечники — абсолютно все. Я теперь сам разбираюсь в этом не хуже эндокринолога. Прибавка в весе была исключительно следствием невоздержанности Джоанны в еде. Но на мои предложения чуть умерить аппетит она отвечала так же, как и на все остальные мои замечания. Категорическим отказом. Вот, взгляните.

Достав из бумажника две закатанные в пластик фотографии, Досс даже не попытался передать их мне. Он просто протянул руку, и мне пришлось подняться из кресла, чтобы взять снимки.

— До и после, — пояснил Досс.

На одной фотографии была изображена молодая пара. Зеленая лужайка, высокие деревья, светло-коричневые здания.

Несколько лет назад мне довелось работать вместе с одним профессором из Стэндфорда, и я узнал студенческий городок.

— Я был на старшем курсе, а Джоанна только поступила в университет, — сказал Досс. — Снимок сделан сразу же после нашей помолвки.

Для большинства студентов начало семидесятых было порой длинных волос, протертых до дыр джинсов и сандалий на босу ногу. Молодежь начинала наведываться в элитные бутики только тогда, когда приходило время самостоятельно зарабатывать на жизнь.

С Ричардом Доссом, казалось, все произошло наоборот. В студенческие годы он коротко стриг густые черные кудри. На фотографии на нем были белая рубашка, отутюженные серые брюки и очки в роговой оправе. Никакого загара; на лице нездоровая бледность усердного зубрилы.

Юный прообраз того крупного бизнесмена, которого я ожидал увидеть.

Рассеянный взгляд. По крайней мере, я не смог обнаружить никакой радости по поводу только что состоявшейся помолвки.

Стоявшая рядом с молодым Ричардом Доссом девушка улыбалась. Джоанна Хеклер, действительно очень миниатюрная, обладала неброской привлекательностью. Светлая кожа, узкое лицо, длинные прямые каштановые волосы, перехваченные белой лентой. Тоже в очках. Не таких больших, как у Ричарда, в тонкой золотой оправе. На безымянном пальце кольцо с бриллиантом. Ярко-синий сарафан, достаточно скромный для своего времени.

Еще один эльф. Бракосочетание двух гномов.

Говорят, супруги, долго живущие вместе, со временем становятся внешне похожи друг на друга. Ричард и Джоанна начали с этого, но впоследствии разошлись в противоположные стороны.

Я взял вторую фотографию, моментальный снимок, сделанный «Поляроидом».

Кровать королевских размеров. Смятое одеяло, спадающее на обтянутый гобеленом пуфик. Высоченная дамба из подушек, уложенных вдоль изголовья. Среди этих подушек теряется лицо.

Белое лицо. Круглое. Такое жирное и заплывшее, что отдельные черты сливаются, видно только бледное пятно. Надутые щеки. Глаза, спрятавшиеся в складках кожи. Реденькие волосы, зачесанные с бледного лба. Толстые губы, лишенные какого-либо выражения.

Ниже головы одеяло вздымалось вверх, покрывая колоколообразную тушу. Справа от кровати стоял изящный резной столик из темного полированного дерева с золочеными ручками. За спиной виднелись розовые обои с пышными цветами. В углу снимка край картины в позолоченной раме.

Какое-то мгновение мне казалось, что Ричард Досс сделал посмертную фотографию жены. Но нет, глаза открыты... но что в них? Отчаяние? Нет, нечто хуже. Смерть, вступившая в свои права в еще живом человеке.

— Этот снимок сделал Эрик, — сказал Досс. — Сын. Хотел сохранить память.

— О своей матери? — хрипло спросил я.

Мне пришлось откашляться, прочищая горло.

— О том, что с ней произошло. Сказать по правде, он просто бесился от злости.

— Ваш сын сердился на свою мать?

— Нет, — произнес Досс таким тоном, словно я был полным идиотом. — Он злился на судьбу. Таким образом мой сын дает выход своим чувствам.

— Документируя их?

— Упорядочивая. Расставляя на свои места. Лично я считаю, что это замечательный способ борьбы со стрессом. Он дает возможность отбросить эмоциональный мусор, разобраться в действительном положении дел, понять, как ты к этому относишься, а затем двигаться дальше. Потому что, какой еще остается выбор? Погрязнуть в чужом горе? Позволить, чтобы оно тебя унижало?

Он ткнул в меня пальцем, словно я его в чем-то обвинял.

— Наверное, вам такой подход кажется бессердечным, — продолжал он. — Пусть будет так. Вы не жили в моем доме, не перенесли то, что пришлось пережить мне. Джоанне потребовалось больше года на то, чтобы уйти от нас. У нас было время свыкнуться с неизбежным. Эрик умный парень — пожалуй, он самый умный человек из всех, кого я знаю. И тем не менее, это произвело на него огромное впечатление. Он как раз поступил в Стэндфорд, но после второго семестра вернулся домой, чтобы быть рядом с матерью. Эрик ее очень любил — помните об этом, решая, поступил ли он бессердечно, делая эти снимки.

А Джоанне на это было наплевать. Она просто лежала в постели — фото прекрасно передает то, как все было на самом деле. Не могу понять, откуда у нее, в конце концов, нашлись силы связаться с тем сукиным сыном, который ее убил.

— Вы имеете в виду доктора Мейта?

Досс пропустил мои слова мимо ушей, поглаживая серебряный телефон. Наконец наши взгляды встретились. Я улыбнулся, показывая, что не собираюсь быть судьей. Его веки чуть дернулись вниз. Из-под них самородками антрацита сверкнули глаза.

— Фотографии я заберу.

Он подался вперед, протягивая руку, и мне снова пришлось встать, чтобы вернуть снимки.

— А как к этому отнеслась Стейси? — спросил я.

Досс, не спеша, расстегнул молнию бумажника и аккуратно уложил в него фотографии. Опять закинул ногу на ногу. Покрутил в руках телефон, словно надеясь, что чей-нибудь звонок избавит его от необходимости отвечать.

— Стейси, — наконец сказал он, — это уже совсем другая история.

Я включил компьютер и вышел в «Интернет». Доктор Мейт упоминался больше чем на ста страничках.

В основном это были перепечатки газетных статей, повествующих о «туристическом бюро» Мейта, организующем путешествие в один конец. Доводы «за» и «против»; сторонники и противники приводили массу аргументов. Все споры на выдержанном интеллектуальном уровне. Никакой психопатии, ни намека на хладнокровное смакование подробностей убийства.

На «страничке доктора Смерть» были представлены фотография Мейта, льстящая оригиналу, краткий перечень судебных процессов, закончившихся его оправданием, и биография. Мейт родился шестьдесят три года назад в Сан-Диего, окончил там химический факультет университета, а затем работал в лаборатории одной нефтяной компании. В сорок лет он поступил в медицинский колледж в Гвадалахаре, в Мексике, потом проходил врачебную практику и в возрасте сорока шести лет получил лицензию терапевта.