— О нет, я бы так не сказал, — пожал плечами Ривелл. — Просто мне кажется, что имеет смысл покопаться в деле еще немного, вот и все.

Роузвер дружелюбно закивал:

— Вы очень добросовестный человек, Ривелл, и наверняка заслуживаете более приятных занятий, чем поиски тайны там, где никакой тайны, судя по всему, нет… Я знаю, что школа полнится всякими слухами. Конечно, я не надеюсь, что даже завтрашнее расследование положит конец досужим домыслам. Сплетники будут чесать языки, пока им не надоест, и нам всем придется с этим мириться.

Ривелл молчал.

— Надеюсь, вы не забыли про наручные часы мальчика, найденные на вышке для прыжков? Это больше всего свидетельствует в пользу несчастного случая.

— Возможно, хотя я не понимаю, почему он не оставил часы внизу, рядом с домашними туфлями и халатом.

— Наверно, он попросту позабыл о часах и вспомнил лишь в последний момент. Часы у него со светящимся циферблатом, так что он мог заметить их в темноте, перед тем как прыгнуть. Кстати, хотите взглянуть на эти часы? Они входят в число предметов, которые завтра передадут на экспертизу.

— Нет-нет, не беспокойтесь. Не думаю, что мне это поможет.

Немного позже Ривелл возмущенно рассказывал Ламберну:

— Какой толк мне глядеть на часы? Их уже брал и Уилсон, и сам Роузвер, и бог знает кто еще! И к тому же я ведь не эксперт по отпечаткам пальцев, если бы даже убийца оставил свои следы на часах!

— Значит, у вас есть объяснение таким словам директора? — спросил Ламберн.

Ривелл мрачно кивнул:

— Да, но проверить его будет не проще, чем теорию Эйнштейна. Да я и не особенно надеюсь на следствие.

— Неужели? Впрочем, я тоже. Потому я намерен умолчать об одной важной улике. Если я и решусь рассказать, ее не сочтут уликой.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Если я скажу, что накануне ночью Эллингтона видели прогуливающимся по территории школы, меня спросят, какого же черта это связано с Маршаллом.

— Ого! А кто его видел?

— Я. Только я. Знаете ли, я очень плохо сплю ночью и часто выхожу подышать. Той ночью было ужасно жарко, я понял, что не сомкну глаз, и решил обойти вокруг наших зданий.

— И заметили Эллингтона?

— Больше того, я с ним беседовал. Он объяснил мне, что гуляет по той же причине — ему не спится от жары и хотелось проветриться. Мне он не очень симпатичен, но показалось невежливым не поболтать с ним. Разговаривали мы с ним около четверти часа. Прошлись по Кругу, а потом он проводил меня в школьный корпус, и я думаю, что он тоже отправился к себе.

— Но, дорогой мой, ведь это чертовски важно! Почему вы не рассказали раньше?

— Мне не хотелось, чтобы вы с самого начала были настроены против Эллингтона, чтобы не были во власти предубеждения, решая, был ли то несчастный случай или его имитация. Сейчас, когда вы определились, я готов рассказать вам побольше.

— С чего вы взяли, будто я решил, что была имитация несчастья?

— А потому что вас посетила блестящая мысль зайти в бассейн в темноте. Я как раз пошел погулять и увидел вас… Подумать только, как много интересного попадается мне на глаза во время прогулок! Я видел, как вы зашли внутрь, а потом через минутку вышли. Этого времени вполне достаточно умному человеку, чтобы понять, что же на самом деле случилось. Или что могло случиться.

— Совершенно верно! — охотно подтвердил Ривелл. — Я понял, что шаги звучат при пустом бассейне совсем иначе, нежели при наполненном.

— Вы могли еще заметить, что без воды в зале другой запах: вода там пахнет очень специфически. Нет, вариант с несчастным случаем отпадает. Если, конечно, вы не станете доказывать, что три чувства — слух, обоняние и зрение — у мальчика были безнадежно испорчены!

Повисло молчание, которое нарушил Ривелл:

— А о чем с вами говорил Эллингтон при вашей встрече той ночью?

— Да о мастерской! Разве вы слышали, чтобы он говорил о чем-нибудь другом?

— Было бы забавно, если бы он дал показания, что встретил вас той ночью. Это было бы очень хитро с его стороны.

Ламберн рассмеялся:

— Можно побиться об заклад, что он этого не сделает. Ведь он побывал у меня буквально час назад именно для того, чтобы обсудить со мной этой вопрос! И мы с ним пришли к единому мнению, что не станем отнимать драгоценное время коронера на рассмотрение столь ничтожного обстоятельства…

— Ну и ну! Как у вас хватило выдержки!

— Все выглядело как нормальная взаимовыгодная сделка. Он пообещал не говорить, что видел меня, а я пообещал не рассказывать, что видел его. В глазах следователя мы оба можем выглядеть подозреваемыми на разных правах. В любом случае, это следствие — просто фарс, так что какая разница?

Ривелл был полностью согласен с аргументами Ламберна, но поежился от его бесстрастного цинизма.

Следствие проходило на следующее утро в спортивном зале. Ощущалось наступление настоящей летней жары. Процедура началась в десять утра, а уже через час была закончена. Ривелл не видывал столь гладко разыгранного спектакля. Доктор Роузвер, бесстрастный и погруженный в скорбь, наблюдал за происходящим, как мудрое и благосклонное божество. Коронер и жюри старались походить на этого уважаемого в Оукингтоне человека. Патологоанатому все явно сочувствовали, ничуть не меньше, чем погибшему.

Медицинское заключение было оглашено доктором Мерчистоном невнятным полушепотом. Повреждения, по его мнению, соответствовали таковым, каковые тело может получить при падении с большой высоты на твердую поверхность. Уилсон, одетый в черный воскресный костюм, рассказал, как он обнаружил тело и нашел наручные часы на вышке для прыжков в воду. После первичного осмотра тела членов жюри провели к бассейну, где показали место падения тела. Некоторые из них даже вскарабкались по лесенке наверх, чтобы осмотреть вышку. После возвращения всей этой экспедиции из спортивного зала слово предоставили Роузверу, и он рассказал о привычках и особенностях погибшего мальчика примерно в тех же выражениях, в каких описывал их Ривеллу. Никаких других показаний не было востребовано, однако один из членов жюри спросил, в какое время остановились наручные часы мальчика. Поскольку часы остановились лишь в три часа пополудни следующего дня, смысл вопроса был неясен, но сам факт его оглашения послужил предостережением против аналогичных идиотских вопросов со стороны присяжных.

Жюри ненадолго удалилось и вынесло свой вердикт: «Смерть от несчастного случая». Коронер выразил свои соболезнования родственникам погибшего, директору школы, учащимся и даже членам жюри присяжных, которым пришлось рассматривать столь неприятное дело.

— Все совершенно ясно. Мальчишки остаются мальчишками, — глубокомысленно заметил коронер в заключение. — Все мы знаем, как они любят плавать, особенно в такую жару…

Позже Ривелл зашел к Ламберну и так прокомментировал все это действо:

— …Представьте себе, после своих речей этот безмозглый индюк попросту вытер пот со лба! Нет, все они у Роузвера в кулаке. Понятное дело, ведь он влиятельная персона в Оукингтоне, а большинство присяжных имеют свой маленький бизнес, связанный с поставками для школы… Но даже это обстоятельство не все объясняет. Англичане еще не настолько развращены, чтобы закрывать глаза на убийство. Беда в том, что они попросту никого не подозревали! Конечно, они наслышались разных версий, но когда дошло до дела, Роузвер сумел их обвести вокруг пальца. «Все совершенно ясно». Господи, я чуть было не расхохотался, когда коронер это сказал. Конечно, «совершенно ясно», почему парень прыгнул в пустой бассейн посреди ночи! Думаю, и первое следствие было таким же фарсом.

— Совершенно верно, — спокойно согласился Ламберн. — Но мне странно, что вы удивлены этим балаганом. Неужели вы ждали еще чего-то? Большинство людей не склонны к здравой критической оценке происходящего, если им заранее не подсказать, на что следует обратить особое внимание. Если бы газовые вентили обследовали сотрудники Скотланд-Ярда, они смогли бы обнаружить, думаю, немало интересного. Но, как вам известно, вентили осматривали представители газовой компании, которые, естественно, заботились только о репутации своей фирмы. А о чем они толковали между собой — тут уж я могу только догадываться. Возможно, они тоже ничему не удивлялись. Только один тип, Танстолл, заикнулся о том, что мальчишки могли баловаться с вентилями, но директор тут же заткнул ему рот. Ведь тогда встал бы вопрос о репутации школы, сами знаете. Да мы и сами вряд ли можем кого-то подозревать с достаточной определенностью, поскольку падение газового вентиля все-таки мало напоминает ловко подстроенное убийство.