Поросшие сосной и елью склоны казались доступными, но у вершины они наверняка покрыты сыпучим щебнем. Мы со Слимом начали строить догадки относительно огней и костей, но Чарли не принял участия в дискуссии. Глухо молчащая местность с причудливыми лавовыми образованиями, громадными мрачными скалами и черной водой рождает тревожное чувство, и среди темного люда, особенно по весне, ходят рассказы о странных огнях и об огромных и диких волосатых великанах — саскуотчах. Впрочем, когда среди индейцев возникла однажды паника по поводу безобразий, якобы устроенных местным саскуотчем, Чарли комментировал ее так: «Бабья болтовня».

— Заберемся как-нибудь поближе к расселине, — сказал Слим. — Я не слышал, что здесь источники ядовитые, но на всякий случай водички с собой захватить стоит. А ты когда назад в Назко, Чарли?

— Завтра пока буду здесь. Лошадям отдохнуть, — объяснил тот. Я сказал, что хотел бы утром посмотреть, что за местность к северу, и спросил, можно ли будет съездить на гнедом.

— Конечно, давай. Конь не устал.

На юге горизонт был закрыт полосой высококучевых облаков. Луна была полная и ярко светила. Чарли улегся под повозкой, Слим пошел спать под елью, а я расстелил свой брезент и козью шкуру под высокой осиной. Чуткий северо-западный ветерок шептался с ее трепетными листками и доносил до них благоухание сосны. Колокольчики благовестили о мирной пастьбе лошадей близ умолкшей реки. Два виргинских филина [40] четко ухали, попеременно уступая друг другу сцену. Меня подмывало подкрасться на голос к тому, что был к нам поближе, но вместо этого я развернул свой спальный мешок и заполз внутрь.

Звезды еще ярко горели, когда меня разбудил Сэк. Он вдыхал ветер носом, раздувал щеки и выдыхал воздух с отвращением. Мышь перелезла через мою ногу и юркнула в траву. Гуси угомонились. Лягушки примолкли. И тогда даль донесла характерный приглушенный стон.

— Сэк, да ведь это просто старый дядюшка Волк.

Сэк перевел на меня взгляд, полный омерзения.

Судя по индейским преданиям, волки жили на Черной с незапамятных времен. Их численность то росла, то уменьшалась вместе с численностью основных видов поедаемых ими животных — вапити, карибу, оленей, а в более поздние времена и лосей. Для волков и других пушных хищников наступили золотые времена, когда лоси, освоив зимние пастбища, расплодились сверх всякой меры. Между численностью волков и их пищевыми ресурсами существует равновесие, которым неплохо контролируются размеры волчьей популяции. Но людям не втолкуешь, что волк выхватывает из стада больных и слабых и этим помогает сохранять поголовье здоровой дичи. Охотники тоже снимают избытки поголовья и при наличии правильного надзора могут контролировать численность животных, но это лишь отчасти заменяет повседневную естественную отбраковку, выполняемую хищниками. Большинство охотников стреляет в первое попавшееся животное, да к тому же часто они не убивают, а лишь увечат его. Волки же всегда выискивают слабого.

Изучение останков волчьей добычи неизменно показывает, что в жертве был какой-то изъян. Спайки и кисты в легких, вызванные эхинококком, затрудняют кислородное снабжение, и животное медленнее бегает; болезнь челюстей мешает нормально питаться; обезжиренный костный мозг свидетельствует, что жертва по каким-то причинам недоедала. Большинство убитых полками животных — лосята от слабой или больной матери и лоси старше девяти лет, так как это и есть самая легкая добыча. Волк — помощник природы: перестало животное приносить пользу — пусть идет на мясо. Этим куском я бы волка не попрекал.

Повадки волков я изучаю при всяком удобном случае, но до сих пор мало что знаю о подробностях их жизни. Они, например, любят загнать койота на открытое место — на гарь или на замерзшее озеро. Сначала играют, бегают вокруг жертвы. Потом их круги делаются все уже, и, наконец, они нападают на койота и сжирают его. Еще я знаю, что, убив лося, они первым делом отъедают у него нос. Этот лакомый кусок съедят обязательно, даже если к остальному почти не притронутся, запасая мясо впрок. После носа волк переходит к грудной полости, съедает легкие и печень, а потом принимается за самые мясистые места. По моим наблюдениям, у волка, пожалуй, самый тонкий нюх среди всех зверей. Бывает, что волк мчится напрямик через замерзшее озеро и вдруг остановится, раскопает несколько сантиметров снега и льда и вытащит глубоко вмерзшую в лед убитую морозом рыбу. По свежим следам семерых волков я пришел однажды к останкам черного медведя средней величины, которого разбойники унюхали сквозь снег и вырыли из уютной берлоги. С ним они сладили без труда и сожрали. Но к счастью, волки, и это точно, никогда не нападают на человека. Собаку, не сумевшую от них убежать, они у меня однажды сгубили. Разумеется, бешеный волк исключение, но случаев бешенства в Британской Колумбии не зафиксировано. Как-то ночью я шел следом за стаей из восемнадцати волков, которые так утоптали снег, что я на время даже снял лыжи. Темень была хоть глаз выколи. Волки выли со всех сторон. Мой пес со страху готов был спрятаться ко мне в карман. Приключение было не из приятных, но все обошлось мирно.

В зимней стае обычно шесть — восемь волков — одна семья. В самой большой стае, о которой я слышал, было двадцать четыре волка, то есть не меньше двух семей либо одна семья, в которую вернулись «молодожены». Зимняя стая на охоте настигает и валит лося через двести метров погони. Волки любят загнать жертву на обмерзлый берег озера, где снег покрыт настом: им ступать удобно, а копытному животному беда. Но и им иногда достается: по рыхлому и глубокому снегу волкам трудно догнать длинноногого лося, и я сам наблюдал с самолета, как они барахтаются в снегу и останавливаются перевести дух. В лесу среди стволов стая приканчивает жертву в два счета.

Много раз я видел, как волки дразнят лося — кружат около него, чтобы его испытать. Как-то в апреле в горной теснине, которую волки используют как «загон», я набрел на стадо, только что подвергшееся такому испытанию. Желая выбрать жертву полегче, волки разозлили лосей до такой степени, что мне пришлось обходить стадо стороной. Стельная лосиха с годовиком загнала меня в речку прямо на лыжах. Чуть подальше в двухметровом снегу я наехал на древнюю лосиху с таким крошечным теленком, что его ушки едва торчали над лосиной тропой, явно недоноском. Эта старая лосиха с малышом должна была казаться волкам верной поживой, но, когда я выказал чрезмерное любопытство, она живо обратила меня в бегство, а Сэка согнала с тропы в снег, обойдясь с нами так же круто, как перед этим с волками.

Рыская по округе, волчья стая встречает на пути массу лосей и отбирает больных и калек. Сведущий и наблюдательный человек сразу увидит больное животное: оно и стоит и ходит не как все и кажется глуповатым. Волки с их звериным чутьем и опытом наверняка с ходу замечают всех слабых животных на своем пути. Этот путь лежит вдоль цепи озер и рек, через зимние пастбища. Стая проходит иногда сотни километров, но обычно завершает круг в две недели, даже если проведет несколько дней на одном месте.

Звероловы, застрелившие несколько волков, рассказали мне, что встретили волчью стаю в «мясном хмелю», то есть волков, обожравшихся свежей убоиной и одуревших. К этой истории я отношусь с сомнением. Годами я брожу по лесам, не раз случалось вспугнуть волка у свежей добычи, но «пьяного» волка не встретил ни разу.

А вот волков, обалдевших во время гона, я видывал. Их и подстреливают большей частью в течку, которая у них проходит в первые две недели февраля и достигает апогея как раз ко дню св. Валентина [41]. Волки размножаются на втором или третьем году жизни, и пара молодоженов уходит из стаи, чтобы завести малышей. Волчата родятся между 1 и 15 апреля после шестидесятипятидневной беременности, и родительская чета вместе выкармливает детенышей.