– Что скажете? – спросил Джордж, обернувшись к друзьям.

Джарвис не сразу понял, что вопрос касался не здоровья отца, а последней попытки принца завязать галстук сложным новомодным узлом.

Сэр Джон Бетани, стареющий распутник с полными красными щеками и животиком не хуже принцева, поднял лорнет и долго изучал своего приятеля, пока принц ждал, терзаясь неизвестностью.

– Сам Бруммель лучше не завязал бы, – наконец вынес вердикт Бетани, опуская лорнет.

Принц расплылся в широкой улыбке, которая почти сразу же угасла.

– Это ты так только говоришь. – Нетерпеливо выругавшись, он сорвал прочь свое последнее творение и начал снова, поглядывая на Джарвиса. – Но наша власть будет, конечно, такой же, как и у короля?

Джарвис прокашлялся.

– Не совсем так, сэр. Но вам будет дозволено сформировать правительство…

– Еще бы, – перебил его принц.

– Хотя этот состав необходимо будет объявить до того, как вы принесете клятвы перед Тайным советом.

Принц так часто валял дурака, что все стали забывать о текущей в его жилах крови целой армии королей – французских и испанских, английских и шотландских, от Вильгельма Завоевателя и Карла Великого до Генриха II и Марии, королевы Шотландской. И когда ему требовалось, он умел вести себя по-королевски.

– Молчите, Джарвис, – вдруг сказал он.

Джарвис молча поклонился.

Царственность исчезла почти сразу же. Джордж вздохнул.

– Если бы Фокс все еще был с нами. Чрезвычайно неразумно с его стороны было умереть вот так.

– Именно, – сказал Джарвис. Он чуть подождал, потом добавил: – Хотя Персиваль, возможно, мог бы…

– Чтобы черт побрал этого Персиваля, – взвился принц. – От него дрожь по спине идет! – Он вдруг застыл, тревожно прижав пальцами запястье. – У нас пульс участился. А значит, сейчас у нас будут желудочные колики.

Джарвис про себя считал, что заявленное недомогание, скорее всего, имеет причиной гору крабов и масла, которые принц скушал накануне вечером, запив их двумя бутылками портвейна, но он оставил свое мнение при себе.

– Слишком рано еще для таких разговоров, – простонал принц, положив руку на царственное брюшко. По его полному лицу прошла гримаса боли. – Это вредит пищеварению. Пойду прилягу.

– А как же ваша встреча с русским послом, сэр? Принц с искренним непониманием посмотрел на него.

– Какая такая встреча?

– Та, что была назначена полчаса назад. Он все еще ожидает вас.

– Отмените. – Принц прикрыл глаза рукой, словно свет был для него слишком ярок, и, шатаясь, подошел к обтянутому алым шелком дивану в виде крокодила. – Кто-нибудь, задерните шторы. И принесите мой лауданум. Доктор Хеберден велел мне каждый раз, как занеможется, принимать лауданум, дабы избежать волнения крови.

Тщательно скрывая эмоции, Джарвис подошел к окну. Если старый король чудесным образом не исцелится на следующей неделе, билль о регентстве пройдет и этот ленивый сибарит, этот мот, станет во главе страны. Но опыт принца Уэльского в сложных политических интригах был столь же ограничен, как и его интерес к королевской власти, – ему лишь хотелось видеть себя в роли короля. Джарвис надеялся, что в конце концов – при благоприятном стечении обстоятельств – принц будет только рад, если его станет направлять чужая мудрость.

Заботливо потушив лампы, Джарвис выгнал приятелей принца из комнаты и бесшумно закрыл дверь. Пусть виги себе думают, что долгие годы их отстранения от власти подходят к концу, но люди вроде Фредерика Фэйрчайдда были слишком большими идеалистами, чтобы понимать, насколько решительно политические противники намерены не допускать их к власти, и слишком сладкоречивы, чтобы самим проявить жесткость.

В правительстве нужен безжалостный человек. Безжалостный и очень умный.

Сэр Генри Лавджой просматривал отчеты по делу, сидя за своим старым столом, когда в его кабинет на Куин-сквер, держа под мышкой полированную ореховую шкатулку, вошел граф Гендон.

За ним маячил запыхавшийся лысый клерк. Его обычно косые маленькие глазки лезли на лоб из-под съехавших на кончик носа очков.

– Я пытался сказать ему, сэр Генри, честное слово…

Лавджой жестом успокоил клерка.

– Все в порядке, Коллинз.

Лавджой давно ожидал стычки с могучим отцом его беглеца. Магистрат заранее решил, как будет себя вести: вежливо и почтительно, но жестко. Встав, он указал рукой на одно из кресел, обтянутое потертой, потрескавшейся кожей.

– Прошу садиться, милорд. Чем могу служить?

– Этого не понадобится. – Поставив деревянную шкатулку на стол Лавджоя, он встал, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной. – Я пришел признаться.

– Признаться в чем, милорд? – Лавджой в смятении помотал головой. – В чем?

Гендон смотрел на него со жгучим презрением.

– Не изображайте из себя идиота. В убийстве актриски, конечно же. Рэйчел Йорк. Это я сделал. Я убил ее.

– А сколько вашему племяшу? – спросил Том. Они шли по Хаймаркету. Сырой, промозглый холод пробирал до костей. Завитки грязного тумана ползли по булыжной мостовой, обвивались вокруг стволов полумертвых платанов на маленькой площади по соседству.

– Двадцать. Может, двадцать один, – сказал Себастьян. – Он сын моей старшей сестры.

Том глянул на него снизу вверх.

– Не больно он вам по сердцу, а?

– В детстве Баярд любил отрывать головы у живых черепашек. – Себастьян пожал плечами. – Может, у меня предубеждение против него. Он уже вырос. – Да, такие обычно с возрастом не меняются, – возразил Том, стиснув челюсти, словно пытался прогнать слишком жестокие воспоминания.

Себастьян снова подумал о той жизни, какую вел парнишка до того, как попытался облегчить его кошелек в зале харчевни «Черный олень».

Мытье, смена белья и хороший ночной сон, а также полный желудок произвели в мальчике невероятную перемену. Из того, что Себастьян успел выяснить, было понятно, что Том живет на улице уже пару лет. Он редко рассказывал о том, как существовал до встречи с ним.

– Почему? – вдруг спросил Себастьян, впившись взглядом в веснушчатое лицо парнишки. – Почему, черт побери, ты решил связать свою судьбу с человеком в моем положении? Не могу поверить, что из-за шиллинга в день. Ты же куда больше можешь получить, если просто пойдешь и расскажешь на Боу-стрит, где я сейчас!

– Никогда я этого не сделаю!

– Но почему? Многие бы так поступили.

Мальчик неожиданно заволновался.

– В этом мире много плохого творится, много злых людей совершают дрянные поступки. Но ведь и хорошее есть, и его тоже достаточно. Моя мамка, прежде чем ее отправили в Ботани Бэй, говорила мне, чтобы я никогда об этом не забывал. Она учила, что такие вещи, как честь, справедливость и любовь, – самые важные на свете и что мы все до одного должны стараться быть как можно лучше. – Том поднял взгляд, распахнув свои серьезные глаза, почти лишенные ресниц. – Не думаю, чтобы многие в это верили. Но вы-то не такой.

– Ни во что подобное я не верю, – хрипло отрезал Себастьян, полный ужаса от того восхищения, которое он прочел в глазах мальчика.

– Верите-верите. Только думаете, что не верите. Вот и все.

– Ты ошибаешься, – сказал Себастьян, но парнишка только улыбнулся и пошел дальше.

Они свернули на Грейндж-стрит, глубоко погруженные в собственные мысли. Себастьян все прокручивал в уме то, что ему удалось узнать об актрисе, в убийстве которой его обвиняли. Ему казалось, что сущность женщины по имени Рэйчел Йорк продолжает ускользать от него. Каждый из мужчин, с которым он разговаривал – Гордон, Пьерпонт, Донателли, – открывал только одну грань ее жизни. Себастьян видел юную бунтарку, полную безумных мыслей о революции и правах человека, восхищался любовницей – соблазнительной, уступчивой, любовался прекрасной моделью для художника и все же в конце концов получал плоский образ, который зритель может наполнить своими фантазиями и иллюзиями.