Литмир - Электронная Библиотека

Седьмая глава

Я слышала, как они разговаривали. Низкий голос Лучии, с выраженным акцентом, плаксивый орган Изабель и в промежутках — бас Йонаса. Когда я больше не могла этого выдержать, я позвонила Олафу, чтобы напомнить о его обещании.

Он был все также отстранен, попытался сначала уклониться и сослался на время. Было только девять часов. Наконец он сказал: «Хорошо, я приеду. Я все равно должен поговорить с тобой».

Когда, около десяти, появился Олаф, я уже частично держала себя под контролем. Сначала я предоставила ему рассказать о том, что Волберт поинтересовался всем, имеющим хоть какое-нибудь значение, от деловой и до личной жизни.

Так, как это преподносил Олаф, было похоже на то, что полиция предполагала финансовый крах. По крайней мере, в присутствии Олафа, они дали понять, что считают смерть Роберта последним шагом человека, не видевшего другого выхода из своего положения. Я не постигала этого. Ведь Волберт должен был признать, что не было найдено оружие. Как могли они тогда предполагать самоубийство?

Олаф тоже не знал, что он должен об этом думать. Он предоставил им все возможные сведения и дал многократные заверения, что большие потери на спекуляциях и самоубийство считает исключенными. Они все равно хотели получить доступ к компьютеру Роберта и послать эксперта по финансам, чтобы исключить эту возможность. Но для этого им нужно было мое согласие.

Олаф настоятельно отсоветовал мне это делать. Я же не видела никакой причины, почему я должна им в этом отказать.

«Ты должна это сама решать, Миа, — сказал он. — Я хочу только, чтобы ты знала, что ты это делать не обязана».

«Хорошо, теперь я это знаю. Но дай им составить собственное представление. Тогда, по крайней мере, они сами увидят, что ошибаются. И пока они этим занимаются, у них не будет времени на другую деятельность».

Олаф сразу сделался недоверчивым. «Что это означает, Миа?»

Я рассказала ему, в соответствии с последовательностью, только очевидное. Пара напитков, капсула клирадона, черный провал и безупречная парочка на втором этаже, которая неделями усиленно готовилась к такой ситуации и ловко ею воспользовалась.

Когда я замолчала, Олаф смотрел на меня больше минуты. Ему было определенно тяжело задавать мне такой вопрос. И то, что он вообще это сделал, я никогда ему не прощу. «Миа, это ты застрелила Роберта?»

Я встала, подошла к двери, открыла ее и демонстративно показала на выход в зал.

Олаф вздохнул, что было отчетливо слышно. «Миа, то, как ты мне описала ситуацию — полиция рано или поздно спросит тебя о том же. И для тебя было бы хорошо, если б тогда у тебя нашелся лучший ответ».

Конечно, он был прав, только у меня не было лучшего ответа. Там, где должны быть ответы, в моей голове была дырка, большая, чем у Роберта.

«Ты мне поможешь?». Мне было нелегко его об этом спросить.

Он пожал плечами и выглядел при этом не особенно радостным. «Как же я могу тебе помочь, Миа? Посмотрим на все еще раз трезво. Все эти годы тебе всегда удавалось отговорить Роберта от женщин, которые ему нравились. Если у тебя не было аргументов, тогда у тебя были головные боли. Потом появилась Иза. Ты боролась против нее всеми средствами».

«Против нее, — объяснила я жарко, — а не против Роберта. У меня не было мотива его убивать».

Олаф рассмеялся, что прозвучало скорее, как плач. «Я не хочу тебя обидеть, Миа, но как часто ты сидишь здесь и рассматриваешь своего наполовину законченного Циклопа, или как еще тебе всегда хотелось назвать эту штуку? Как часто на дню, проходишь ты мимо зеркала? Почему ты уже давно не сделала себе операцию? Я скажу тебе это. Ты хотела сохранить свои шрамы. Тебе нужен был хорошо видимый знак, который бы ежедневно напоминал Роберту о его вине. А когда он больше уже не хотел напоминаний, то ты потеряла нервы. У тебя был мотив, Миа. Ты вынашивала его целых десять лет».

Он вошел в раж и не мог уже остановиться. Как следующее, он пошел говорить о четверге и о часах, которые он провел с Робертом. Роберт был так угнетен и расстроен, объяснил он — как будто я сама этого не знала. Он не хотел конкретно говорить о своих проблемах, делал только намеки. Он больше не знает, что ему думать о моих диких заявлениях и подозрениях против Изабель и Йонаса.

«Он разговаривал с Пилем, — подошел Олаф к концу своей литании. — Только Пиль сослался на свою обязанность сохранения врачебной тайны и не предоставил никакой информации».

«И что же он хотел от Пиля услышать?», — спросила я.

Олаф пожал плечами. «Я его не спросил. Когда он прощался, то сказал, что нашел другую возможность удостовериться. Что он должен, наконец, что-то делать. Ему в последнее время кое-что бросилось в глаза, что он не может дольше игнорировать».

Он внимательно смотрел на меня, как будто ожидал реакции. Кое-что бросилось в глаза! Что собственно он хотел от меня услышать? Что мне тоже кое-что бросилось в глаза? Что я видела Хорста Фехнера, крадущимся вокруг дома, как майский кот? Или что я видела маленьких зеленых человечков в бассейне, или белых мышей в моей постели?

И поскольку я молчала, Олаф считал: «Ты должна признаться, Миа, что Роберт был более чем терпелив с тобой. Он всегда пытался проявлять понимание к твоей ситуации. И за то, что он начал, наконец, о себе самом думать, на него нельзя было обижаться».

«Надеюсь, что Волберту ты это точно так же объяснил, — сказала я. — Тогда он знает, по крайней мере, на каком он свете со мной».

На последних словах я стала уже немного горячиться. Олаф оставался спокойным и смотрел через открытую дверь в зал. «Ты не можешь еще громче? А то наверху понимают, наверное, недостаточно отчетливо».

Я, наконец, закрыла дверь и прошла обратно к дивану. Потом я спросила его про субботний вечер. Но чего-либо необычного он тоже не заметил. Роберт очень интересовался проектом орошения, над которым работал Йонас. Как Олаф это описывал, похоже было на тоску по приключениям. Лагерь в пустыне, тяжелые машины, а вечером — костер, удалые мужчины едят фасоль прямо из банок и пьют свой кофе из алюминиевых кружек. Возможно, каждый мужчина мечтает о приключениях.

Олаф говорил приглушенным голосом. Он предложил мне попросить Пиля о помощи. Я должна дать себя загипнотизировать, чтобы получить ясное представление о недостающих часах.

Я больше не должна была получать никакого представления. Я точно знала, что произошло. Роберт, наконец, понял, что я свои подозрения не высосала из пальца. Если он сам кое-что заметил, то должен был понять. Он долго боролся сам с собой и тогда, в прошедшую среду, уехал во Франкфурт и встретился там с Биллером, кем бы тот ни был. А когда он вернулся обратно, то запер свой кабинет.

Это было точно так, как предполагал Волберт. Роберт хотел предотвратить, чтобы Изабель взяла трубку, когда позвонит Биллер. Ошибка, большая ошибка. Комната никогда раньше не запиралась, это должно было ее насторожить. И тогда, когда позвонили, она была уже начеку. Она слышала, что Роберт мне объяснял, поехала на стоянку, застрелила его, а Йонас дал ей на это время алиби. И чтобы совершенно отвести от себя подозрение, они попытались повесить это на меня.

У меня не получалось больше спокойно и по-существу аргументировать. Чем дальше я заходила со своими толкованиями, тем убедительнее они мне казались. И по понятной причине, я заводилась. Мой голос вышел из-под контроля и приобрел пронзительный истерический оттенок. Олаф отстранялся больше и больше. Я отчетливо это чувствовала.

Когда я снова замолчала, он коротко сжал зубы. «Миа, ты во что-то влезаешь. Я тебе это уже неоднократно говорил. Сначала ты месяцами фантазируешь о Хорсте Фехнере. Потом появился Йонас в доме и тебе не нужен больше фантом, тогда уже он стал злодеем, действующим заодно с Изой. Но зачем бы Изе это делать? Смерть Роберта является для нее катастрофой. Теперь она может надеяться только на твои милость и сострадание. И тут ей, пожалуй, многого ожидать не приходится, как я понимаю».

34
{"b":"138740","o":1}