— Осматривать имение он приезжал с дочерью?

— Нет, один. Я думаю, что он готовит для дочери нечто вроде сюрприза.

Инспектор Булл просмотрел бумаги по продаже. Подпись Сильвестера Кернса была точно такой же, как и на двух предыдущих документах, во всяком случае, так показалось инспектору. Но все же он не был достаточно компетентен в этом вопросе — ему пришлось признать это в деле мисс Портер. Здесь перед ним была записка, очень короткая, сделанная рукой Кернса, и почерк казался таким же, как и на документе, освобождающем миссис Диану Баррет от уплаты ее долга.

— Я возьму это с собой. Я коллекционирую подписи.

Мистер Бейкер был явно недоволен и смущен.

— Но соглашение заключено. Мы получили чек мистера Кернса и сравнили его с последними подписями на бумагах. И еще с одним или двумя соглашениями.

— Покажите их мне, пожалуйста.

Подписи везде были одинаковы.

— Я это тоже возьму, — спокойно сказал Булл. — И буду вам очень обязан, если вы найдете время свозить меня в Кобхэм-Парк. Было бы очень хорошо, если бы вы поехали со мной.

К настоящему моменту ситуация выглядела достаточно простой. Или Симон Крейки не подписывал бумаги, на которых стояло его имя (в этом случае документ об освобождении Дианы Баррет от уплаты долга подделка), или Симон Крейки жив и труп человека, обнаруженного в библиотеке мистера Артурингтона, надо опознавать заново.

Мистер Бейкер рассказал инспектору Буллу все, что знал о сделке мистера Кернса. По его мнению, Кодхэм-Парк не самое привлекательное имение.

— Я старался убедить его купить Аббед-Милл. Я думаю, мистер Баррет был бы рад продать его.

— Кто? — мягко спросил инспектор Булл.

— Мистер Сент-Джон Баррет. Или, пожалуй, скорее миссис Баррет. Я предполагаю, что имение принадлежит ей. Оно соседствует с Кобхэм-Парком. Видите ту башню? Это Аббед-Милл. А участок Кернса на полмили дальше.

— Понимаю, — сказал Булл.

У мистера Пинкертона внезапно появилась способность хитрить. Путем совершенно сознательного обмана он познакомился и даже подружился с миссис Хоуэй. Миссис Хоуэй была матерью миссис Дэвис, портнихи, жившей через шесть домов от дома мисс Портер на Чок-Фарм-Роуд. Миссис Хоуэй помогала дочери, которая шила для Вест-Энда. Миссис Хоуэй очень любила чай и разговаривать.

И когда мистер Пинкертон под каким-то ничтожным предлогом оказался у дверей ее дома, то вдруг выяснилось, что он был знаком с Эваном Хоуэй Джонсом, который жил в Кардифе с 1908 по 1911 год, а потом уехал в Альберту. После этого он очень быстро очутился в теплой кухне миссис Дэвис и вместе с миссис Хоуэй пил чай.

Для того чтобы довести нить разговора до обсуждения соседей, а потом добраться и до мисс Портер, потребовалось время.

Оказалось, что мисс Портер была не хуже и не лучше других соседей, держалась очень обособленно, несомненно, была немного странной, впрочем не более, чем остальные. Надо было видеть, как она гуляла по вечерам по улице, сопровождаемая парой кошек. Некоторые соседи возражали против такого количества кошек, которые жили у мисс Портер, но она, миссис Хоуэй, всегда говорила:

— А почему бы и нет? Если эта бедная старая душа не имеет в жизни другого утешения.

У мистера Пинкертона был очень острый слух, но тут он еще больше навострил уши.

— Разве она была стара? — спросил он безразличным тоном.

— Я подразумеваю старую леди.

— А-а, — рука мистера Пинкертона начала немного дрожать. — А она, наверное, была странная, да?

Миссис Хоуэй кивнула.

— Да. Никогда носу не высовывала из дома, сидела там с утра до ночи, с тех пор как переехала туда. Примерно через день после ее приезда пришел мужчина с кошками в корзине.

— Это были, конечно, ее кошки.

— Да. Стоило 30 шиллингов в неделю прокормить их.

— Как звали старую леди? — храбро спросил мистер Пинкертон.

— Я никогда не слышала ее имени. Все «она», да «она». Так ее называли тут. И кошки! Дюжины их! Она выходила из дома один раз в неделю. Мисс Портер говорила — в театр.

— Интересно, в какой театр она ходила на этой неделе?

— Ни в какой. По крайней мере я этого не видела.

— Да мимо ваших окон никто не смог бы пройти так, чтобы вы этого не заметили, — с одобрением произнес мистер Пинкертон и встал, чтобы откланяться.

Было уже начало четвертого, когда он ушел из дома портнихи. Он знал теперь две вещи: первое — в доме мисс Портер жила женщина. И второе — миссис Хоуэй не знала, что мисс Портер и ее жилица покинули дом.

Выйдя на улицу, он увидел знакомую тележку — белую с красным. Это была тележка молочника. Подождав, пока хозяин вернется, он спросил, не знает ли тот, надолго ли уехала мисс Портер.

— На две недели, — ответил молочник. — Позавчера она сказала мне, что они уезжают на две недели. В следующую пятницу я должен оставить им две кварты молока. Мисс Портер говорила, что собирается избавиться от нескольких кошек. Но старая леди не должна при этом присутствовать. Так что после возвращения им понадобятся только две кварты вместо четырех.

— Странно, — сказал мистер Пинкертон рассеянно. — Они хотят убить таких прекрасных кошек…

Он с беспокойством почувствовал, что в голове его начала зарождаться какая-то мысль, но в этот момент он еще никак не мог ее сформулировать.

— Именно это я и сказал мисс Портер. Но она ответила, что они стареют. Старая леди тоже. Говорят, что одной из их кошек уже 17 лет. И стоит она 100 фунтов. Представляете!

— Здесь много детей, которые могут выпить 2 кварты в день, — утешил молочника Пинкертон и направился к подземке.

Он чувствовал себя совершенно несчастным. Кое-что он узнал, но что в этом толку? Молочнику можно верить. А мисс Портер, без сомнения, могла иметь сестру. И мистер Пинкертон увидел, что вся тайна Чок-Фарм-Роуд, над которой он столько трудился, может кончиться тем же, чем и началась — смертью нескольких кошек.

На половине пути домой, в вагоне, мистер Пинкертон вдруг вскочил со своего места с нечленораздельным криком, чем до смерти перепугал мальчика, сидевшего напротив, на ближайшей остановке он вышел и перешел на другую сторону улицы. Через полчаса он предъявлял свой просроченный билет у входа в Британский музей. Без четверти шесть он вышел оттуда, задыхаясь и шатаясь.

Инспектор Булл провел изнурительный и достаточно безрезультатный день, расследуя как можно деликатней и полней финансовое и социальное положение разных людей.

Когда он сказал Дебенхэму, что ему кажется, будто идет по пути, осторожно проложенному для него кем-то, он сам еще не вполне верил в это. После своей поездки в Гилдфорд он убедился в этом. Кто-то, может быть, Симон Крейки, а может быть, кто другой, сознательно и хитро прокладывал не очень заметный след, чтобы направить по нему инспектора Булла. Более того, это делалось с дьявольской изобретательностью. До сих пор — никаких ошибок. Инспектор Булл погрузился в размышления.

Еще в Гилдфорде Булл почувствовал что-то странное в этой на вид простой, но в действительности очень запутанной игре в кошки-мышки. В своей роли кошки он шел по лабиринту, держась за нить, другой конец которой был у мышки. Мышка знала все ходы и выходы из лабиринта, и инспектор Булл с беспокойством думал о том, что, пока он вслепую прощупывал свой путь, мышка может привязать свой конец где-нибудь к столбику и просто уйти домой. Если бы он видел какой-то смысл во всем этом, все было бы не так безнадежно. Должна же быть цель, причина всех этих маневров! Кроме того, инспектор Булл понимал, что ум, который работает против него, был очень острый и хитрый. Порой у инспектора возникало чувство бессилия. Однако вера в методы Скотланд-Ярда не покидала его. Лично он мог потерпеть неудачу. Скотланд-Ярд — вряд ли. Так что болезненно, но методически инспектор Булл продолжал свою работу.

В полдень, перед тем как покинуть Гилдфорд, он узнал одну, казалось бы, незначительную новость, и только через несколько дней выяснилось, что она послужила прояснению целого ряда существенных обстоятельств. Теперь он знал, что загородное поместье Барретов располагалось на 15 миль к югу от Гилдфорда и что Сильвестр Кернс (он же Симон Крейки) купил соседнее с ним имение. От директора Среднего и Южного банка он узнал, что мистер Баррет унаследовал 80 и 90 тысяч фунтов, которые были помещены так, что сейчас он имел уже значительное состояние. Мистер Баррет во всем скуп, деньги тратит только на мебель и не позволяет своей жене держать лошадей.