Перед его глазами предстало бескрайнее море, то самое, что лежало по другую сторону великого моста. Он слышал рассказы об этом море и узнал его по яркой синеве вод. Над волнами кружили стаи чаек, а вдали Мэти рассмотрел огромный каменный дом с высокими стенами.

Песня рассказала ему о глубокой печали в том доме, о надломленном духе и о холодном сердце, которое не могло согреться. Его путь лежал в ту сторону, и он должен был торопиться.

«Быстрее!» — шепнула ему в тишине Великая Мать сквозь безмолвную песню оо-лу.

Мэти опустил поющий посох и открыл глаза: солнце уже почти покинуло небо. Повесив на плечо перевязь с оо-лу и сумку с едой, Мэти быстро зашагал дальше. Быстроногий олень, проложивший эту тропу, оставил на земле следы раздвоенных копыт. И эти двойные метки указывали дорогу босым ногам Мэти до тех пор, пока не вспыхнули звезды.

Лута и Бареус следили за убывающим днем по слабым лучам света, скользившим по стене. Стемнело, но никто так и не принес им ни еды, ни питья. Они слышали, как снаружи беспокойно топтались стражи и тихо переговаривались между собой.

Превозмогая головную боль, Лута осторожно подошел к двери, надеясь услышать что-нибудь о Калиэле, но караульные говорили только об играх и женщинах.

Лута тщательно изучил камеру, он даже встал на плечи своего оруженосца, чтобы дотянуться до потолочных балок и соломенной крыши. Он нашел ведро, в которое следовало мочиться, и еще одно, для воды, но не обнаружил ни единой щели, сквозь которую можно было бы выбраться наружу.

Потеряв надежду, друзья заснули, прислонившись спинами к стене, а на следующее утро их разбудил грохот наружного засова. Пока они моргали и щурились на яркий утренний свет, в камеру втащили еще одного человека и бросили его на солому рядом с ними. Он упал лицом вниз, его руки были связаны за спиной, но они сразу узнали Калиэля по светлым спутанным волосам. Судя по его виду, он был сильно избит, его волокли по земле и, наверное, до того он еще выдержал серьезное сражение. Два коротких пучка волос на его висках обозначали те места, где недавно красовались воинские косы.

Дверь захлопнулась, и мгновение-другое Лута вообще ничего не видел, ослепленный внезапной вспышкой света, но он подполз к Калиэлю и поспешно ощупал его, проверяя, есть ли на нем раны. Он нащупал большую шишку сбоку на голове и множество кровавых ссадин на руках и ногах друга. Калиэль не двигался, но стонал, и Лута прощупал его грудь и бока. Дышал Калиэль с трудом.

— Ребро сломано или два. Негодяи! — пробормотал Лута.

Он освободил руки Калиэля и стал растирать их, чтобы восстановить движение крови, потом сел рядом с другом. Им оставалось только ждать решения своей судьбы. Лучики света проползли по стене уже половину дневного пути, когда Калиэль наконец шевельнулся.

— Калиэль! Мы здесь, с тобой. Что случилось? — спросил Лута.

— Меня догнали, — хрипло прошептал Калиэль — Серые спинки… и один из этих проклятых чародеев. — Он попытался сесть, морщась даже от едва заметного света. Правая сторона его лица почернела от засохшей крови, разбитые губы опухли. — Они даже не пытались честно сражаться со мной, а напали с дубинами. Думаю, тот гад еще и заколдовал меня. Я ничего не помню, что было потом. — Он со стоном повернулся. — А вы что тут делаете?

Лута быстро рассказал ему о последних событиях.

Калиэль снова застонал.

— Но я потому ничего и не сказал вам, чтобы не впутывать вас в неприятности!

— Мориэль что-то наплел своему хозяину. Нас всех обвинили в заговоре против Корина.

Калиэль вздохнул.

— Танил и Зуштра погибли, а подлецам вроде Мориэля все нипочем. Пламя Сакора, где же справедливость?

— Зато теперь нам предстоит столкнуться со справедливостью Корина, и мне не нравится наша позиция в этой игре, — грустно сказал Лута. — Нирин отрезал нас от него, аккуратно так отрезал, как хороший портной.

— Я должен был предвидеть. Проклятье, если бы я только сумел добраться туда и узнать все о Тобине!

— Мне очень жаль, что тебя схватили, но я рад, что ты не сбежал к нашим врагам, — мягко произнес Бареус. — По крайней мере, буду думать об этом перед виселицей.

— Думаешь, нас повесят, Калиэль? — спросил Лута.

Калиэль пожал плечами.

— Они могут повесить меня, но вы-то ничего не сделали! Это неправильно.

— С тех пор как мы покинули Эро, ничего правильного вообще не случалось, — мрачно сказал Лута.

Нирин стоял рядом с Корином в комнате совета. Пока несколько лордов решали судьбу предателей, он молчал, но не бездельничал.

Мысли молодого короля были для него знакомой территорией, но до сих пор волшебник иногда находил удивлявшие его повороты, затейливые изгибы и стены сопротивления — такие, которые не могла пробить даже его ложь. И укреплял большинство таких стен именно лорд Калиэль, да еще тот малыш с крысиной физиономией; да, он тоже был ничуть не лучше. В глубине души Корин все еще любил их.

— Твое величество, они предали тебя, — настаивал герцог Ветринг, — Ты не должен проявлять слабость! Их необходимо наказать на глазах у всех! Всех троих!

Корин все еще вертел в руках три тонкие косы — светлую, рыжую и темную.

«Какая верность, и даже после того, как друзья отвернулись от него! — думал волшебник. — Жаль, что эта верность неуместна». Нирин снова сосредоточился — на этот раз на картинах, добытых им из мыслей юного принца Корина, затерявшегося в тени своей семьи. Сестры, которым предстояло стать королевами. Братья с сильными руками и быстрыми ногами. Отец, отдававший предпочтение то одним детям, то другим, — по крайней мере, так казалось маленькому мальчику, который никогда не был уверен в том, что его вообще замечают… пока чума не унесла его соперников. А потом — чувство вины. Даже когда никого не осталось на его пути, он не был достаточно хорош. Нирин давно уже откопал воспоминания о подслушанных разговорах — наставник Порион просил компаньонов, чтобы они позволяли Корину победить. Да, глубокая рана, которую к тому же посыпали солью. Калиэль знал об этом.

Нирин нежно лелеял эту глубоко скрытую боль. Корин ничего не подозревал, он лишь почувствовал, как его сердце окаменело, когда бросил на стол срезанные косы и выговорил, стиснув зубы:

— Да, разумеется. Ты прав.

Нирин остался доволен.

Наступил вечер, когда наконец дверь снова распахнулась и на пороге появился сам Нирин с торжествующим видом.

— Вас представят на суд Корина. Идите. Или предпочитаете, чтобы вас повели силой, как вы того заслуживаете?

— Держитесь, — тихо сказал Калиэль, с трудом поднимаясь на ноги.

Лута и Бареус уже стояли. Что бы ни говорили, они оставались королевскими компаньонами и никого не боялись, даже самого короля.

Они вышли из камеры и обнаружили, что суд над ними пройдет прямо во дворе крепости. По краям огромным квадратом выстроился гарнизон, Корин стоял в дальнем конце двора, рядом с ним были Порион и старшие военачальники.

Стражи вывели компаньонов в центр площади. Нирин подошел к Корину и встал по правую руку от короля, среди генералов и знатных лордов.

Лута огляделся по сторонам, всматриваясь в лица. Многие смотрели на него без всякого выражения, но некоторые поспешили отвести глаза.

Корин в полных боевых доспехах держал перед собой обнаженный меч Герилейн.

Высказать обвинения предоставили наставнику Пориону.

— Лорд Калиэль, тебя обвиняют в дезертирстве и предательстве. Тебе было категорически запрещено отправляться к принцу-узурпатору, однако ты сбежал тайком, как вор, чтобы присоединиться к его армии. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Что я могу сказать, Корин, если ты настолько слеп, что сам не видишь правду? — ответил Калиэль, гордо вскинув подбородок. — Если ты считаешь меня дезертиром, значит, ты никогда не знал моего сердца, хотя мне казалось иначе. И мне нечего сказать, чтобы переубедить тебя.