Обратим внимание на этот момент. Еще совсем недавно ссылка на то, что тот или иной вопрос поддерживает Керенский, была решающим аргументом "за". Теперь близость к Керенскому воспринималась как фактор дискредитирующий. Более очевидного показателя катастрофического падения авторитета премьера придумать нельзя.

Голосование о доверии президиуму было обставлено сложной процедурой, дабы результаты его нельзя было подвергнуть сомнению. Все участники заседания вышли из зала в вестибюль. У дверей, ведущих в зал, было поставлено два стола — у одного отмечали тех, кто голосовал "за", у другого — "против". Каждый депутат должен был предъявить удостоверение, которое затем сличалось со списками членов Совета. В результате баллотировка затянулась до четырех часов утра. Итог был катастрофичен для прежнего руководства; за президиум подали свои голоса 414 депутатов, против — 519, воздержалось — 67.

Большевики одержали полную победу. Конечно, считать их господами положения было рано. Меньшевики и эсеры удерживали в своих руках ВЦИК. Однако, учитывая резкое полевение масс, можно было ждать, что и во ВЦИКе они долго не продержатся. Угроза большевистского переворота с каждым днем становилась все более очевидной.

В те дни, когда решалась судьба Петроградского совета, Керенского в столице не было. Он еще 5 сентября отбыл в Могилев и задержался там почти на неделю. Что могло заставить главу правительства покинуть Петроград в тот момент, когда еще не была сформирована новая власть и его личное присутствие требовалось каждую минуту? Недоброжелатели, которых становилось все больше, говорили, что Керенский заметает следы.

Скорее всего, это не так. Скрыть что-то в корниловской истории было невозможно, слишком много оставалось свидетелей, в том числе и главный — сам генерал Корнилов. Это может показаться странным, но за все время пребывания в Могилеве Керенский даже не попытался встретиться с Корниловым. Премьер провел все эти дни в вагоне личного поезда на железнодорожных путях близ вокзала и почти не выезжал в город. Керенский вызвал к себе Алексеева и потребовал от него немедленно провести чистку Ставки от контрреволюционных элементов. Нетрудно было понять, что речь идет о репрессиях против тех, кто сочувствовал Корнилову. Алексеев не счел возможным взять на себя такие обязанности и подал в отставку. Единственное, что он сумел сделать, — это настоять на назначении своим преемником начальника штаба Западного фронта генерала Н. Н. Духонина. По своей прежней работе Духонин хорошо знал особенности функционирования Ставки. К тому же он не скрывал своих симпатий к Корнилову, а значит, в случае необходимости мог вступиться за арестованных.

Корнилов и его соратники содержались под стражей в помещении гостиницы "Метрополь". Внутренние посты в здании занимали всадники-туркмены из состава Текинского полка, который прежде выполнял роль личного конвоя Корнилова. В Могилеве продолжал находиться и Корниловский полк. Каждый день около полудня командир полка капитан М. О. Нежендев нарочно проводил корниловцев мимо "Метрополя". Под окнами гостиницы командир командовал "смирно!", и полк проходил расстояние до угла здания, чеканя шаг как на параде.

Керенского страшно раздражали такие проявления симпатии к опальному главковерху. По его приказу арестованные были переведены в Старый Быхов — маленький городок верстах в сорока от Могилева ниже по течению Днепра. Переезд был назначен на 11 сентября, днем, но известие об этом вызвало большое скопление любопытствующей публики. По этой причине всё было перенесено на ночное время. В три часа пополуночи к "Метрополю" были поданы автомобили, на которых арестованных перевезли к поезду, стоявшему (опять же из соображений конспирации) не у пассажирской, а у товарной платформы. Здесь арестованных разместили в комфортных вагонах 1-го и 2-го классов. Для того чтобы не будить пассажиров среди ночи, поезд на несколько часов задержался на промежуточной станции и прибыл в Быхов уже утром.

Быхов был крохотным городком, где русское, белорусское, польское и еврейское население перемешалось в невообразимую кашу. Среди деревянных домиков явно выделялось двухэтажное каменное здание, окруженное фруктовым садом. Когда-то, во времена Речи Посполитой, здесь был монастырь бенедиктинцев, а в последнее время располагалась женская гимназия. Этот-то дом с необычайно толстыми стенами и сводчатыми потолками стал тюрьмой для Корнилова и его сподвижников.

В Быхове арестованным было разрешено встречаться с родными. С особого разрешения коменданта тюрьмы допускались и посторонние. Показательно, что ни один из политиков, ранее заявлявших о своем сочувствии корниловскому движению, не счел нужным навестить опального главковерха. Почти не было среди визитеров и старших воинских чинов. Зато рядовые офицеры и даже гимназисты были готовы часами стоять у забора, для того чтобы хотя бы на расстоянии увидеть тех, кто в их понимании были героями и мучениками.

Распоряжением Керенского была назначена Чрезвычайная следственная комиссия для расследования дела о попытке государственного переворота. Во главе ее был поставлен главный военно-морской прокурор И. С. Шабловский. Как и многие другие сотрудники ведомства юстиции, он в недавнем прошлом был адвокатом и знакомым Керенского. Членами комиссии стали военные юристы полковники Н. П. Украинцев и Р. Р. Раупах, а также следователь по особо важным делам Н. А. Колоколов. Позже в состав комиссии были введены меньшевики М. И.Либер и В. Н. Крохмаль — в качестве представителей от ВЦИКа и И. Г. Харламов — представлявший Совет Союза казачьих войск.

Фактически комиссия была образована 31 августа 1917 года, но по настоянию Керенского на документе о ее создании была поставлена дата двумя днями ранее. Как свидетельствует Украинцев, будущие члены комиссии были вызваны в Зимний дворец поздно ночью. Здесь их встретили Керенский и министр юстиции Зарудный. Керенский коротко сообщил о решении начать следствие по "корниловскому делу" и познакомил приглашенных с текстом правительственного постановления на эту тему. Далее разыгралась странная сцена. "Какое же число ставить?" — спросил Керенский. Время было около часа ночи, следовательно, надо было поставить 31-е. Между тем постановление должно было в тот же день появиться в утренних газетах, и было бы непонятно, когда же оно составлено. "Ну, значит, поставьте 30-е", — сказал Зарудный. "Нет, мне не хочется, чтобы этот акт носил дату 30-е по личным моим интимным причинам". Все с недоумением молчали. Керенский, щурясь и улыбаясь, смотрел вокруг себя. "Да ведь сегодня день Александра, вы не именинник ли?" — спросил Зарудный. "Да, и мне не хочется в этот день ставить свою подпись под таким актом, вы ведь меня понимаете. Давайте, я поставлю 29-е число".[382] Таким образом, история комиссии началась с подлога. Повторим, что решение о ее создании было принято лично Керенским и лишь потом, задним числом, включено в журнал заседаний Временного правительства от 30 августа 1917 года.

С первых же дней своей работы комиссия почувствовала сильное давление со стороны премьера. Керенский не особо скрывал, что он уже сформулировал обвинение. Предполагалось, что Корнилов и его соратники будут осуждены по статьям 108 ("Коллективный заговор") и 110 ("Государственная измена") Уголовного уложения, подразумевавшим наказание вплоть до смертной казни. Однако Чрезвычайная комиссия, рассмотрев обстоятельства дела, пришла к выводу, что признаков государственной измены в нем не содержится.

Комиссия выступила с инициативой переквалифицировать обвинение по статье 100 ("О бунте против верховной власти и о преступлениях против священной особы императора и членов императорского дома"). Эта статья предусматривала наказание от бессрочной каторги до смертной казни. Но дело было не в этом. Сотая статья передавала вынесение приговора гражданскому суду, в то время как 108-я входила в компетенцию военно-революционных судов. Керенский получил бы максимум удовлетворения, предав Корнилова суду, учрежденному по его же инициативе. Но Керенский вовсе не собирался казнить Корнилова. Он говорил об этом много раз, и нет оснований ему не верить. Для него лучшим выходом было бы дождаться смертного приговора, а потом отменить его своей властью.