Я перешагнул через металлический порожек, и по глазам ударила дымка. Тут было морозно, словно в огромном холодильнике. Я быстро обернулся, но дверь захлопнулась у меня за спиной. Я навалился на нее и услышал, как с той стороны щелкнул засов. Я изо всех сил бился о дверь, а холод жалил мои голые руки.

– Иоланда! Ты свихнулась! Мать твою! – Я чувствовал, как вместе с холодом мной овладевает страх, а ярость отступает. – Ладно тебе, выпусти… – просил я. – Слушай, мы будем общаться…

И тут в окошке я увидел ее лицо: страшное, обрюзгшее, белое. Из колонок надо мной разнесся дребезжащий голос:

– Они все хотели уйти, но у них не вышло. Мы останемся вместе. Навсегда.

– Иоланда, это безумие…

Я повернулся и оглядел комнату, мои глаза уже приспособились к дымке – я увидел их: все четверо смотрели на меня. Стеклянные глаза, неподвластные времени, пялились в пространство.

Глен Хэллидей с угольно-черными точками, въевшимися в подловатое лицо. Рубашка в синюю и красную полоску, потертые джинсы, ставшие его визитной карточкой. Зализанные назад густые седые волосы. В руке он сжимал бутылку пива – «Курс-лайт». Позади теснились остальные. Сосредоточенный Хэмфри Марстон. Так он, должно быть, смотрел, когда приходилось работать с маленькими животными. Рядом – Деннис Андерсен с винтовкой на плече. Лучится широкой самодовольной улыбкой, которая, верно, никогда не сходила у него с лица, даже когда палец ложился на курок, даже когда он протягивал руки, чтобы облапать женщину. И Ларри Бриггс, у пюпитра, в безукоризненном костюме – лихой щеголь и продувная бестия, даже после смерти.

Четыре всадника ее личного апокалипсиса. Чокнутая ведьма. Я вытащил из кармана мобильник.

– Ах ты, чертова старая дрянь…

– Телефон тут не принимает, дорогуша. «Чертова старая дрянь» заизолировала стены. Ни сигнал, ни звук не пройдет.

Так что не опускайся до того, чтобы истошно звать на помощь.

Бедняжка Глен, какой же он ребенок. В последние годы так цинично относился к своей жизни, а как до дела дошло – на коленях умолял. Странно, как думаешь?

Я проигнорировал спятившую кошелку. Должен быть еще какой-то выход…

Ее голос все рокотал в колонках:

– Что ты о себе возомнил, Рэймонд Уилсон Батлер? Писатель недоделанный, думаешь, можно влезть в мою жизнь, хватать, хватать, хватать, как и все остальные, выворачивать меня наизнанку, а потом уйти – ты-то свое получил?! Нет уж, дорогуша! Со мной этот номер не пройдет!

Я заметил дверь в кладовку и двинулся к ней. Там стоял койот вздыбленный, готовый броситься сквозь туман.

– Туда не войдешь. Видишь ли, я поставила на охрану Томми.

Голос Иоланды звучал издевательски.

Я осторожно шагнул вперед, но, подойдя поближе, понял, что койот мертвее мертвого. Ну конечно, это тот самый, которого я сбил; искусство долбанутой старухи придало ему движение. Я пинком отбросил чучело и схватился за холодный металл дверной ручки.

– На твоем месте, ангелочек, я бы туда не заглядывала, – проворковала Иоланда.

– Иди на хуй, жирная сука!

Я распахнул дверь и, завидев, что находится внутри, упал на колени. Я кричал – нет, нет, нет! – снова и снова, и все глядел на химический серый оттенок, который кожа приобрела в тусклом электрическом свете. В руках девушка держала гитару, рот был открыт, выпевая беззвучную мелодию. Пен застыла в этой позе навсегда.

– Такая милашка! Я пошла ее послушать, а потом пригласила в гости. Думаю, ты много про меня рассказывал, вот ей и стало интересно. У меня на нее немало времени ушло, пришлось попотеть, чтобы успеть за ночь. Барри помог. Он, понимаешь ли, мне сыном приходится – большой ее поклонник. Мы хотели сделать тебе сюрприз. Вот вам и гнездышко, голубки.

Холод пронизывает меня до костей, Иоланда понизила температуру. Я только и могу, что бессильно сидеть, ведь я повержен. Голова кружится, а я все слышу ее голос. Мисс Аризона говорит мне: – Вы навсегда останетесь вместе, Рэй. Мы все останемся вместе.

Ну, так вот, бля. Тут разговор приобретает такой оборот, что самая прожженная порнуха покажется детским лепетом.

– Вы ведь знаете Большого Монти; никто не скажет, что у него короткий. Берет, значит, Монти дозу у какого-то парня в Эдинбурге, засаживает «Теннентс» – сразу две банки пиваси-ка! – и приправляет порошком. Не вру, он сам рассказывал.

Дюк Маслбери призадумался, поднял кружку «Гиннесса» и глотнул. На грязно-рыжих усах остались хлопья пивной пены, или «кремовой пены», как ее настойчиво называют в дублинской пивоварне «Портер Брюэри». Сегодня суббота, и в такую рань никого, кроме нас, в «Готе» нет. «Гот» – это наш местный паб, уютное заведение; здесь всегда тепло, все отделано под красное дерево. Напротив стойки – большой телик, мы по нему футбол смотрим. Футбол обычно местный, шотландский (тоска, выигрывают только две команды) или английский (еще хуже, только одна команда выигрывает), но иногда показывают и французов, и немцев. У стены за стеклянной перегородкой – бильярдная, и все кретины там похожи на золотых рыбок в аквариуме.

Но пока никого нет. Улица пуста, как дискотека в Тель-Авиве. А значит, нам обоим придется слушать россказни Дюка.

– И вот он засунул ей по самое нехочу и дерет ее, дерет, да не абы как, у нее аж дыра трещит, а она у этой блядюги шире, чем устье Нила. Ага, Миссисипи отдыхает. Тогда Монти извлекает свой инструмент, переворачивает эту суку и засаживает ей прямо в жопу. А та у нее тугая, как у девочки, и здесь уж Монти

есть что потрахать. – Дюк рыгает и ставит кружку на стол.

– Пиздишь, поди. – Сосед Уотсон снимает запотевшие вдруг очки в серебристой оправе и ну их протирать.

Дюк Маслбери в бурном протесте мотает лысоватой башкой, тряся грязно-рыжим хвостом за спиной.

– Ни фига!.. Но ты слушай дальше, Монти облажался по полной программе. Эта шлюшка, оказывается, сама несколько дней на наркоте сидела, да так, что желудок расстроился, и не успел он ей воткнуть елдак в задницу, как она обделалась. Ну и получил он горячей подливки! Сорвал, называется, клубничку.

Смотрю, у Соседа Уотсона глазенки-то увлажнились под очечками, с него прямо-таки льет, как между ног у шалавы, которую отодрали всей толпой.

– А у нее как раз ломка со «льда», – продолжает Дюк, – ее так плющит, просто мама не горюй, и вот она визжит: «Копец тебе! Щас оторву его на хер!», и насаживается ему на кол, да все глубже, сошлись, короче, по всем законам физики, непреодолимая сила и абсолютно неподвижное тело…

– Ну а дальше? – Сосед Уотсон, поковыряв в носу, что-то оттуда извлекает, внимательно осматривает, скатывает шарик и щелчком отправляет на пол.

Дюк неприязненно морщится и продолжает:

– А дело было в гостинице, ну, в той, что в Данфермлине, как там ее?., тот еще траходром… а, вспомнил! «Принц Малькольм», вот где. Монти так от этого поперло, что он не соображал уже ничего, ну и случайно врезал кулаком по кнопке пожарной сигнализации. Лапища у него здоровенная, да еще на пальцах печатки бандюковские. И началось…

Во, бля! Я давай прикидывать: «Принц Малькольм»? Так там же моя мамаша окопалась. Работает администратором и трахается с Коротышкой Арни по кличке Говнюк Коридорный.

– …понаехало полиции, пожарных, короче, все собрались.

Ситуевина не из приятных, тут любой спасует. – Дюк поднял кружку и хлебнул пива.

Ко мне поворачивается Сосед и спрашивает в лоб:

– Постой-ка, Джейсон, а не там ли твоя матушка работает?

– Угу, – мычу. Уж он-то, бармен, прекрасно знает, где кто работает.

Но от позора меня спасает Дюк Маслбери, сам того не желая, – это его история, и она еше не закончена.

– В общем, забыковал он на нее, на шлюшку эту. А знаете, кем она оказалась? Это, значит, была наездница наша, докторская дочка. Ну, того, что живет у Лохгелли. Как ее… Лара Грант! – Дюк мерзко так своим змеиным языком принимается слизывать пену с усов, словно «дворниками» снег убирает со стекла автомобиля. У меня внутри от этих новостей как будто что-то оборвалось, а он хитренько так на меня прищурился и продолжает: – Ха, ведь это же вы за ней когда-то приударяли, Ваше величество!