– Эта методика применяется для длинношерстных животных. Теперь надо быстренько отнести его вниз и заморозить.

Иоланда взяла зверя за голову, и он напомнил мне плюшевого мишку, который был у меня в детстве: весь наполнитель вывалился, и вместо туловища от шеи свисал длинный, похожий на головастика кусок ткани.

– Помочь вам отнести его в подвал?

Я рассеянно окинул взглядом оставшуюся на тележке груду мяса и костей.

– Нет, попозже доделаю. Отнеси тушу к мусоросжигательной печи, это за домом. Мимо не пройдешь, такая здоровая ржавая штуковина. Надо сжечь останки, а то канюки налетят.

Просто забрось в печь, я потом сожгу.

Врать не стану, меня подташнивало, когда я взвалил освежеванного шакала на тележку и покатил свою ношу к печи. Дом милосердно заслонил меня от неистового солнца, хоть я и чувствовал, как пот заполняет все поры. Я открыл металлический заслон, пристроил тележку на нужную высоту и столкнул провонявшего засранца в печь. Откуда ни возьмись кругом зажужжали огромные грязные мухи. Они кишели в воздухе как летучие мыши. Меня замутило. Я уже подходил к кухне, когда Иоланда окликнула меня из подвала:

– Рэй, дорогуша, смешай мне джин-тоник, ладно? Льда побольше!

Я только того и ждал. Смешал ей коктейль, потом налил себе лимонада из кувшина, но, отпив, почему-то ощутил горький привкус. Тогда я вернулся на кухню и налил себе большой стакан воды из кулера на холодильнике.

– Вниз принести? – крикнул я.

Жара настолько меня измотала, что я улегся на холодный пол и раскинулся, как спаситель на кресте, боже, это было прекрасно. Я посмотрел на старину Спарки, перевел взгляд дальше и тут наткнулся на новую деталь интерьера: огромная немецкая овчарка лежала, вытянув перед собой лапы.

Иоланда быстро вернулась и схватилась за напиток.

– Набью попозже, – объяснила она.

Я неохотно оторвал собственную тушу от прохладного пола и взгромоздился в кресло рядом с ней. Потом указал на собаку.

– Это Марко, – сказала Иоланда. – Настоящий шедевр.

Он был просто ангелом. Честное слово, Рэймонд, такого милого щенка еще поискать надо. Его кто-то отравил. Не знаю кто, но подозрения у меня есть.

Она задумчиво сплюнула. Наверное, вспоминала о несостоявшихся соседях-застройщиках.

Понятно, отношения у них были не лучшие, но я мог с уверенностью сказать, что когда Марко угодил на тот свет, его щенячьи годы остались далеко в прошлом.

– А, не важно. – Иоланда повеселела. – Просто я решила притащить его из подвала, чтобы показать тебе.

Это, без сомнения, было невероятно познавательно, но с учетом маячившего на горизонте Лос-Анджелеса и рекламы «Фольксвагена» мне пришлось поторопить события. Я уселся поудобнее и принялся расспрашивать хозяйку о муже, который шел прямо перед Гленом Хэллидеем.

– Ларри Бриггс был членом городского управления. Дважды баллотировался в сенат штата. Трахался как черт, – с удовольствием проговорила Иоланда, но потом в ее голосе послышалась горечь. – Дело в том, что с этой стороны его знала не только я. Разница между Ларри и Гленом заключается в том, что меня не удивило, когда я выяснила, что Ларри гонялся за водой на ранчо.

– И что с ним стало?

Я поднял прохладный, прозрачный бокал с расплавленным золотом, мгновение посмотрел на него, а потом поднес к губам.

– Кто знает. Наверное, сбежал с какой-нибудь шлюшкой, которая повелась на его треп. С этим у него проблем никогда не было. Девиц хватало. Но когда он два раза провалился на выборах в сенат штата, никто уже не рвался ему помогать. Я не собиралась давать ему деньги на девок и выпивку, вот он и смылся. Последний раз я вроде слышала, что он подался в Мексику. Жизнь – забавная штука, та еще карусель. С Гленом я познакомилась благодаря Ларри. – В голосе Иоланды послышалась мечтательная грусть. – Глен снимал фильм про водную политику в Аризоне и хотел пообщаться с Ларри и другими потенциальными застройщиками. Приехал ко мне, чтобы найти Бриггса, а того и след простыл. Мы с Гленом подружились. Отношения были платоническими… если честно, сначала все основывалось на выпивке. – Она потянулась к бутылке, чтобы снова наполнить бокал. – Я сразу просекла, что он пьянчуга, но тогда он казался мне забавным парнем. Думаю, ему тут нравилось, он ведь вырвался из Лос-Анджелеса – его Глен терпеть не мог, хотя и приходилось постоянно на встречи летать.

– А Нью-Йорк? Как ему духовная отчизна американского независимого кинематографа?

– Не намного лучше.

В какой-то мере я его понимал. Все жители Лос-Анджелеса только и жалуются, как там погано, хотя половина из них не всерьез. В Нью-Йорке только и слышишь, как там классно, но половина говорящих не больно-то в этом уверены.

– Мне казалось, там понимали, чего он хотел добиться.

– Когда-то, может, так оно и было. – Иоланда покачала головой. – У меня сложилось впечатление, что ему пришлись не по душе эти новые режиссеры, которые взялись за независимое кино. Они занимались делом, а у него перед носом захлопывались двери – одна задругой, – объяснила она и впервые, наконец, заговорила о работе Глена и его стремлениях.

Койот отобрал немало времени, но встреча вышла довольно плодотворной, я получил отличный материал. А потом вдруг все переменилось – когда я рассказал про автомобильную рекламу и поведал, что пройдет несколько недель, прежде чем мы снова увидимся.

Иоланда взглянула на меня так, будто я только что сообщил ей о гибели первенца. Черт подери, да у нее кровь от лица отхлынула.

– Но мы ведь еще увидимся, правда? – проныла она.

Признаться, я не ожидал такой реакции.

– Конечно, увидимся… Ну, то есть, если вы считаете, что не зря тратите на меня время. Вы и так уже многое мне рассказали. Я…

– Приезжай еще, Рэймонд, – попросила Иоланда, поднимаясь с кресла. Я тоже встал. – Мне кое-что надо рассказать тебе про Глена, кое-что показать.

– Конечно, приеду… Но может, сейчас расскажете?

– Нет, нет, нет. – Она резко замотала головой. – У нас нет времени, надо тебя отпустить, а самой заняться нашим приятелем койотом.

Я никак не мог отделаться от мысли, что, пока Иоланда ходила в подвал, она успела распустить волосы. Меня не оставляло ужасное подозрение, что сделано это ради меня. Мои опасения подтвердились, когда она недвусмысленно встряхнула шевелюрой. В былые времена такое движение, сопровожденное улыбкой, могло бы разбить парню сердце на части, но сейчас от него веяло только нелепостью и отчаянием. Я не смог сдержаться, и у меня на лице, должно быть, отразилось отвращение.

– Мне так одиноко, Рэй. Черт, мне так одиноко. Мне было одиноко даже с Гленом. – Она всхлипнула и горестно покачала головой.

– Иоланда…

– Но ты ведь ко мне вернешься, Рэй? – спросила она, довольно крепко ухватив меня за руку. Иоланда стояла так близко, что я разглядел волоски у нее над верхней губой и на подбородке. – У меня еще столько историй осталось.

– Какие могут быть сомнения?

Я привлек ее к себе, и мы обнялись. В прикосновении Иоланды чувствовалось отчаяние, мне было ее чертовски жалко. Впрочем, когда пришло время прощаться, она уже отвлеклась и смотрела в пространство, будто находясь за сотни световых лет отсюда. Я вышел.

На улице я повернул кепку с надписью «Доджерс» так, чтобы козырек прикрывал шею от поднимающегося над домом солнца. Прикатил поганец Барри, на спине он тащил серебристый бак, который, казалось, ежесекундно взрывался в ярких лучах. Барри шагал прямо по кромке бассейна, и нам не удалось бы разминуться. Наши глаза встретились, мы недружелюбно оскалились, и я не отвел взгляда. Чистильщик потупился и вперился хитрыми глазенками прямо в землю.

Хреновая победа, но я все равно преисполнился гордости. Залез в машину, и, пока выруливал на шоссе, «лендкрузер» затюлнила песня Брэда Пейсли «Я жду женщину». На заправке я залил полный бак и направился прямиком в Лос-Анджелес. Я гнал, чтобы проехать по магистрали как можно быстрее, а потом всласть поколесить по проселочным дорогам. Передо мной простиралась алая полоса заката, а над ней неслись голуби на юг, к реке. Мне нравилось проезжать через крошечные городишки, слушать треск и постукивание экскаваторов, а ночью – лай собак и пение насекомых в ветвях низеньких деревьев.