Внутри стены маленького чайного домика тоже были выкрашены в абрикосовый цвет, но, не высвеченные ярким солнцем, они навевали покой. Маленькие круглые столики покрывали светло-зеленые хлопчатобумажные скатерти, а на придвинутых к ним стульях лежали зеленые подушки. В центре каждого стола стояло глубокое белое фарфоровое блюдо, наполненное дынными семечками и каштанами. Рядом – еще одно, помельче, с короткой белой восковой свечой, окруженной цветками сливы и тутовыми листьями.

За столиками группами сидели китайцы, пили чай и грызли дынные семечки. Большинство из них были заняты спокойным разговором, некоторые, откинувшись на стульях, попыхивали длинными бамбуковыми трубками или дремали, прикрывшись газетами. Один мужчина сидел на низком стульчике возле двери и считал на счетах. Когда Дженсон и Сарина проходили мимо, он с любопытством поднял голову, оглядел Сарину и вернулся к своему занятию. Не успели они усесться, как возле столика появилась молодая девушка, одетая в бледно-зеленую шелковую блузку и длинную, в складку, абрикосового цвета юбку. В руках она держала белый фарфоровый чайник. Поставив перед ними две маленькие белые чашки, она налила Сарине и Дженсону чай, затем каждому поклонилась и отошла. Но Сарина заметила, что ее взгляд задержался на Дженсоне чуть дольше, чем это было необходимо, и ответом девушке был такой же долгий взгляд. Ей это только показалось или они действительно приветствовали друг друга как люди не совсем посторонние? Сарина должна была признать, что девушка красива, и взгляды, которые они с Дженсоном послали друг другу, были взглядом красивой женщины и красивого мужчины, а не прислуги и клиента.

– Вы явно бывали здесь раньше, – заметила Сарина довольно едко, когда девушка ушла.

– Я часто прихожу сюда, – небрежно ответил Дженсон, отодвигая стул и вытягивая перед собой ноги.

Это опять ее фантазии или он бросил взгляд вслед той служанке? Сарина закусила губу.

– Мне нравится в этой чайной. Здесь тихо, – заметил Дженсон, отхлебнув чай. – К тому же нет женщин. – Он подмигнул. – Большинство других чайных в Шанхае заполнены болтливыми американками и европейками, которые пришли посплетничать, и любой мужчина в их присутствии начинает жалеть, что не пошел в бар.

– Но китаянок я здесь тоже не вижу, – заметила Сарина, оглядываясь.

– Ты не перестаешь меня изумлять, моя дорогая. – Дженсон снова заговорил важным, учительским тоном, и Сарина от злости заскрипела зубами. – Жизнь в имении Шукэна ничем не отличается от жизни в любом уголке страны. Забинтованы ноги у женщин или нет, они прикованы к дому и мужьям, как Сюе и Ли к Шукэну. Только некоторым наложницам иногда позволяется нарушить эту традицию. – Он назидательно посмотрел на нее. – Наложницам мандаринов, – уточнил он. – Как самым высокопоставленным представителям китайской знати, мандаринам полагаются спутницы, которые сопровождают их в путешествиях. Если мандарин отправляется в поездку, его жена остается дома почитать усопших предков, а наложница едет с ним. – Он сделал еще несколько глотков. – Так что, Сарина, если ты когда-нибудь решишь стать наложницей, выбирай мандарина.

Сарина со стуком поставила чашку на стол.

– Я нахожу ваши слова злыми и оскорбительными, – взорвалась она, и в глазах ее вспыхнули медные искорки. – Во Шукэн называет вас другом. Как бы он назвал вас, если бы услышал, что вы о нем говорите за его спиной?

– Не сомневаюсь, что он считает меня врагом, а тебя, моя сладкая, своей самой верной и преданной сторонницей. – Дженсон криво улыбнулся. – Какая верность, Сарина, какая безоговорочная преданность, с какой страстью произнесены эти слова!

– Да, я верна Во, – согласилась она, – и преданна. А почему бы и нет?

– Действительно, почему? – в тон спросил он. – Мне кажется, я слышу горделивые нотки в твоем голосе. Это уже не просто защита своего хозяина. Может, ты немного влюблена в Во Шукэна?

От такого предположения Сарина лишилась дара речи. Некоторое время она молча сидела, сжимая и разжимая пальцы, словно хватала что-то и сразу выпускала из рук.

– Влюблена в него? – переспросила она наконец. – Как вы могли такое подумать? В вашем извращенном мозгу любой невинный жест превращается в разврат, а самое скромное высказывание – в богохульство. В вас прячется какой-то демон, отравляющий все, что есть в вас доброго и порядочного. Мой отец учил меня сострадать больным и увечным, и мне кажется, что вы больной и увечный одновременно. Мне жаль вас, Дженсон, искренне жаль.

Лицо Дженсона потемнело.

– Прибереги свою жалость для кого-нибудь другого. Твое христианское всепрощение скорее понадобится Во Шукэну, а не мне.

– Если вы так презираете его, – с упреком произнесла Сарина, – почему вы ведете с ним дела?

– Потому что у него лучший шелк в Китае.

– В таком случае вы просто эгоист и лицемер, – прошипела она.

– А ты, моя дорогая Сарина, – заорал Дженсон, – маленькая слепая дура!

Все головы повернулись в их сторону. Щеки Сарины заалели, и она прижала к ним трясущиеся руки, но это не помогло. По возможности с достоинством она поднялась.

– Пожалуйста, отвезите меня домой, – произнесла она сдавленно.

– С удовольствием. – Дженсон поставил чашку, швырнул на стол горсть серебряных монет и последовал за ней на улицу.

Они возвращались в имение Во в гробовом молчании. Когда они подъехали к воротам дома, Сарина, не дождавшись помощи, первая выскочила из коляски. Она уже открывала засов, когда сообразила, что забыла в коляске зонтик.

– Мой зонтик, – холодно сказала она Дженсону и протянула руку.

Он нагнулся, чтобы достать его с пола коляски, но вместо того, чтобы вернуть ей, поднял зонт высоко-высоко, чтобы она не могла дотянуться до него.

– Сарина, быть верной, зная кому, – это одно, – сказал он ей, – но быть верной по незнанию – это совсем другое.

– На что вы намекаете? – решительно спросила она, пытаясь достать зонтик. – Почему вы не можете прямо объяснить, что имеете в виду?

– Потому что я все еще не уверен, что ты хочешь это услышать.

Ее вдруг охватил такой же ужас, какой она испытала, войдя когда-то в спальню отца и обнаружив его мертвым.

– Сарина… – Его зеленые глаза умоляюще смотрели на нее. – Сарина, Шукэн – страшный человек.

– О чем вы? – прошептала она.

– Боже мой! А как ты думаешь?

– Пожалуйста, не кричите так.

– Прости, – спохватился он, – но мне трудно тебе это сказать.

– Вы сами начали, – напомнила она.

– Что ж, тогда… – Смерив ее стальным взглядом, он произнес: – Шелк составляет лишь малую долю огромного богатства Шукэна. Основные доходы ему обеспечивают посадки мака.

– Мака? – переспросила Сарина.

– Твой великодушный хозяин выращивает мак для производства опия и снабжает этим запрещенным наркотиком большую часть Китая, весь Гонконг и Гавайи, а также некоторые западные штаты Америки. Он знает, что я не повезу на своих кораблях опий, и поэтому договаривается с Джорданом и Матсоном.

Сарина попятилась к воротам.

– Это еще не все. Он снабжает им некоторые из самых….

Сарина больше ничего не слышала. Она зажала уши руками и, сделав несколько шагов к воротам, прислонилась к ним, не в силах пошевелиться. Затем, не сумев ослабевшими пальцами открыть засов, она наконец ухватилась за кольцо большого, в форме дракона, железного дверного молотка. Горячая волна окатила ее, взор помутнел, и она медленно опустилась на колени.

Последнее, что она увидела, прежде чем потеряла сознание, был свирепый оскал железного дракона.