— Дезмонд плохо отнесется к отказу, Бранди. Меня волнует его реакция.

— Нельзя отвергнуть мужчину, если тот никогда не был твоим избранником.

— Если дело касается Дезмонда, то мнимое для него становится настоящим. — Квентин нахмурился от нахлынувших воспоминаний. — Поверь, уж мне ли этого не знать.

— Ты сейчас не о себе говоришь. Ты вспомнил Памелу. Квентин вскинул голову.

— Мама обсуждала с тобой Дезмонда? — удивленно спросил он.

— Не так, как ты думаешь. Она никогда не жаловалась, что он отказывается признать ее как жену Кентона. Как раз наоборот. Памела защищала верность Дезмонда памяти его матери. Но после каждой из ее бесчисленных неудачных попыток достучаться до него я видела печаль в ее глазах. В такие дни она уезжала в Изумрудный домик и работала в саду, даже после захода солнца. — Бранди задумалась. — У Памелы было удивительнейшее сердце. Она обожала Кентона и, разумеется, тебя — сына, рожденного от этого союза. И все же у нее оставалось достаточно любви для меня и, что самое важное, для первенца Кентона. Она отчаянно пыталась любить Дезмонда. Но не в его характере было позволить ей это.

Боль полоснула Квентина, как ножом.

— Да, действительно.

— Памела смирилась с этой реальностью. — Бранди инстинктивно подарила Квентину утешение, которое было ему сейчас необходимо. — Благодаря тебе и Кентону она знала, что любима. А потому чувствовала себя по-настоящему счастливой. — Девушка вымученно улыбнулась. — И в ответ дарила счастье нам.

Квентин медленно покачал головой, не скрывая удивления:

— Ты никогда не перестаешь поражать меня, солнышко. Твоя проницательность просто ошеломляет.

Бранди смотрела на него с серьезным видом:

— Не знаю, чему ты так удивляешься. Возможно, я для своего возраста не слишком искушенный в жизни человек, даже незрелый. Но я не глупа. И я не ребенок.

— Незрелость, глупость, ребячливость — все это к тебе не относится. Неискушенность в жизни? Да, и слава Богу. Думаю, я бы не вынес, если бы тебя коснулась мирская грязь. Никогда не меняйся, солнышко.

— По-твоему, я какая-то фарфоровая кукла, которую нужно держать на полке, чтобы она оставалась нетронутой и невредимой. Я не кукла, Квентин. Я женщина. — Она решила чуть изменить последнее утверждение. — Не совсем обычная, признаю, но тем не менее женщина. Я понимаю и боль, и обиду, и любовь. И я узнаю их, когда сталкиваюсь с ними. Видимо, даже лучше, чем некоторые.

— Я это уже понял. — Квентин почувствовал странное теснение в груди. — Твое нежное сердце дает мне еще больше оснований просить тебя вести себя очень осторожно во время беседы с Дезмондом. Я не хочу, чтобы он отомстил тебе.

— Ты все время повторяешь такие слова, как «отомстить» и «последствия». Чего ты так боишься? Чем мне может навредить Дезмонд?

— Зная моего братца, я бы сказал, он может обратить твое решение против тебя же. Бранди побледнела:

— Он заставит меня выйти за него?

— Если разгневается, услышав отказ, и убедится в окончательности твоего решения — да. Или брак с ним, или с каким-нибудь столь же непривлекательным субъектом — все ради твоего же блага, разумеется.

— Он не посмеет приказать мне пойти под венец.

— Нет, милая, посмеет. Как твой опекун он обладает всеми правами.

— Я об этом не подумала. — Бранди взволнованно облизнула пересохшие губы. — Квентин, что же мне делать?

— Тянуть время. — Квентина так и подмывало обнять ее и предложить себя, пообещав все то, что она заслуживает и что он никогда не сможет выполнить. — Проводи в обществе Дезмонда как можно меньше времени и избегай любого упоминания о будущем. Он не станет давить на тебя еще довольно долго. Он ведь знает, как глубока твоя скорбь. А я, в свою очередь, постараюсь всякий раз подчеркивать в разговоре это обстоятельство. Однако если вдруг он решит удивить нас и заговорит о браке, скажи ему, что ты не можешь ясно мыслить, пока не найдут убийцу, и тебе нужно время, чтобы оплакать наших родителей.

— А потом?

— А потом пусть идет время. В следующем году тебе исполнится двадцать один. И тогда Дезмонд не сможет тебя заставить выйти замуж против твоей воли.

Бранди почувствовала огромное облегчение:

— Все правильно. Квентин, ты гений. Он склонил голову в шутливом поклоне.

— К вашим услугам, миледи. — Выпрямившись, он схватил бутылку вина, почувствовав, что к нему возвращается беспечное веселье. — Выпьем за мой исключительный ум?

— Обязательно. — Бранди протянула бокал, голова у нее приятно кружилась от безрассудства. — И не один раз. А потом отведаем великолепный десерт, приготовленный миссис Коллинз.

— Надо полагать, к тебе вернулся аппетит? Бранди расплылась в озорной улыбке.

— Он необходим, если я намерена и дальше побеждать в наших состязаниях по рыбной ловле. Как бы иначе мне хватило сил сбрасывать так много форели с твоей лески?

Из груди Квентина вырвался громкий смех и разнесся по всему саду.

Несколько часов спустя, прикончив вторую порцию пирога, Бранди, прищурившись, всматривалась в ярко-красный горизонт.

— Интересно, который теперь час? — спросила она, подбирая последние крошки с ладони.

— Судя по положению солнца, я бы сказал, что-то около пяти, — рассеянно ответил Квентин.

Он не отрываясь следил за Бранди, которая с невинным видом осторожно облизывала пальцы — более волнующего зрелища он не мог себе представить. Ему стоило большого усилия, чтобы тут же не схватить ее в объятия.

— Пять часов? — Она так и не донесла указательный палец до рта и облизала нижнюю губу. — Неужели так поздно?

Квентин сдался, уступив желанию дотронуться до нее хотя бы слегка — он откинул спутанную прядь с ее лба… Это было гораздо безопаснее того, что ему хотелось сделать.

— Конечно. Мы ведь уже давно лежим на солнышке, растянувшись на одеяле в этом красивом саду, и без всяких церемоний набиваем себе животы холодным цыпленком, теплыми лепешками, фруктовым салатом, клубничным пирогом, не забывая при этом без конца потягивать вино. За это время солнце достигло зенита и начало свой путь на запад.

— А-а. — Бранди снова принялась собирать крошки. — В таком случае давай отсюда понаблюдаем за его заходом. Я так наелась, что не могу шевельнуться.

— Жаль, что тебя сморило. — Мысли Квентина лихорадочно путались, но он остро сознавал, что оставаться здесь долее означало подвергнуть свою волю непосильному испытанию. — А то я хотел предложить прогулку верхом. Вечернюю прогулку, — уточнил он. — У меня сейчас такое хорошее настроение, что я даже думал уступить тебе Посейдона. Но наверное, это ни к чему, раз ты не можешь даже пошевелиться.

— Нет ничего невозможного. — Не успел Квентин договорить, как Бранди была на ногах. — Я готова.

Квентин от души посмеялся:

— Я еще не видел, чтобы так быстро приходили в прежнюю форму. — Он оглядел ее с ног до головы. — Жаль только, что это не относится к твоему платью. Оно, конечно, высохло, но, боюсь, восстановить его уже не удастся.

Бранди бросила на себя взгляд и закатила глаза к небу:

— Теперь ты понял, почему мне нужны бриджи?

— Да. И ты их получишь.

— И тогда у тебя не останется ни малейшей надежды победить меня, если я буду верхом на Посейдоне.

— Трезвая мысль. В таком случае мне лучше воспользоваться сегодняшним днем — моей последней возможностью обставить тебя, пока ты закутана в муслин. Ужасно помятый муслин, — добавил он с усмешкой. — Я не буду полным невежей. Подожду, пока ты переоденешься в амазонку.

— Чтобы испортить ее? Нет, благодарю за великодушное предложение, но я останусь в этом тряпье. Хуже, чем есть, оно все равно не станет.

Следующие полтора часа доказали, что она ошиблась. В половине седьмого Квентин и Бранди, не прекращая шутливой перебранки, ввалились на конюшню — грязные, взлохмаченные, усталые.

— Фредерик! — позвала Бранди. — Мы вернулись.

На зов поспешил младший конюх. Увидев их, он замер на месте с открытым ртом. — Миледи, что случилось? Вы пострадали?