– Постойте, постойте. – Прша вперил в чеха проницательный взгляд. – А зачем вам вообще понадобилось прятать рукопись в стиральную машину?! И почему, собственно говоря, после всего этого вы привезли сюда второй экземпляр?!

Чех выпрямился и проговорил:

– Этого я вам сказать не могу.

– Ага! Ясно! Так вам и надо, раз вы пишете антигосударственные романы!

Чех вздохнул и, ничего не ответив на это замечание, грустно сказал:

– Я и сам не знаю. По глупости. Все это произошло незадолго до отъезда сюда. Я был потрясен. А оказавшись здесь, я понял, что вернуться с этим романом назад я не могу…

Здржазил снова поискал взглядом спасительную соломинку, но, очевидно, снова не найдя ее, опустил глаза вниз и пробормотал:

– Теперь мне не остается ничего другого, кроме как покончить с собой.

– Покончить с собой?! – воскликнул Прша и вопросительно мотнул головой в сторону студентки: – Вы имеете в виду сами себя… убить?!

– Ano…

– Он говорит «да», – испуганно подтвердила студентка.

– Ни в коем случае! Такие вещи делают у себя на родине, дома! Вы представить себе не можете, какие начнутся сложности! Телефонные звонки, консульства, посольства, полиция, судебная медицина, протоколы, расходы по перевозке… Катастрофа! Ни в коем случае! Прошу вас, переведите все точно! – обратился Прша к студентке. – Вы знаете, какие проблемы, какие затруднения были у нас вчера из-за этого испанца?! А человек пострадал непреднамеренно, я хочу сказать, случайно!

– Ano, – тихо ответил чех.

– Кроме того – из-за романа?! Я вас умоляю! Не будьте ребенком! – продолжил Прша примирительно.

Чех резко выпрямился, посмотрел на Пршу долгим гордым взглядом, так что и тот тоже невольно выпрямился, и произнес очень убедительно:

– Это было произведение всей моей жизни!

– Ха! У каждого из нас есть произведение нашей жизни! – тоже разволновался из-за чего-то Прша. – Вы не исключение! Кроме того, как вы можете это доказать, а?

Чех снова сник.

– Мой вам совет, – продолжал Прша, – забудьте все это, вас же объявят ненормальным.

– Я не лгу, – тихо сказал чех.

– Слушайте, – обратился к студентке теперь уже совершенно разнервничавшийся Прша, – давайте-ка вы его вразумите! Мы тут ничего поделать не можем. Директор отеля разговаривал с горничной. Ключ есть только у нее, и только она имеет право входить в комнату гостя. Она не видела никакой рукописи. Скажите ему, чтобы он успокоился и перестал выдумывать небылицы. А у меня больше нет ни времени, ни терпения обсуждать все это.

Прша открыл дверь. Поникший чех и студентка вышли в коридор. Прежде чем закрыть дверь, Прша протянул чеху руку и крепко пожал ее. При этом он поднял брови и посмотрел на него так, как обычно смотрят на павших духом.

– Мне исключительно приятно, господин Прша, что вы согласились пообедать со мной, – любезно сказал Жан-Поль Флогю, поднимая бокал. – За ваше здоровье!

– Спасибо! За вас… – ответил Прша, у которого с французским было не совсем гладко.

– Может быть, вы хотите перейти на английский или немецкий? – предложил господин Флогю.

– Нет, почему же?… – ответил как можно беспечнее Прша. Английского и немецкого он не знал вовсе.

– Прежде всего, – продолжал Флогю, – я должен еще раз высказать вам мое удовлетворение. Вы нашли для меня немного вашего драгоценного времени. Я восхищаюсь вами. Все так продумать, организовать, заботиться о стольких людях, я отдаю вам должное. И, насколько я успел заметить, все лежит в основном на ваших плечах.

– Ничего особенного, – скромно сказал Прша. – И не доверяйте особенно тому, что видите. Все это видимость, камуфляж, потемкинские деревни, понимаете?! – воскликнул Прша. Воскликнул он бессознательно. Как будто господин Флогю глух или не знает, что такое потемкинские деревни.

– Я вас не вполне понимаю.

– Я хочу сказать, что все это – ничтожество и нищета! Никто здесь пальцем о палец не ударит ради культуры! Провинция… понимаете, – неопределенно махнул рукой Прша, замолк и, совершенно как помещики из русского романа, уставился в какую-то воображаемую точку.

Жан-Поль Флогю слушал Пршу с вниманием хорошо воспитанного старого господина.

– Знаете… – сказал он после недолгого молчания, – мой дальний родственник Постав Флобер сказал бы, что захолустный Жонвиль интересен не меньше, чем Константинополь. В нынешних условиях это означало бы, что Загреб интересен не менее, чем Париж.

– Ваш родственник ошибался! – с гневными нотками в голосе возразил Прша, а потом ошалело уставился на француза. – Погодите, вы что, только что сказали, что Флобер ваш родственник?

– Да, а что тут удивительного?

– И вы – его племянник?!

– Внучатый. Но я не понимаю, что тут интересного?

– Да как же! Ну знаете, если бы у меня был такой родственник, я бы только о нем и говорил, – запутался в словах Прша.

– Вы думаете? Кто знает, может быть, вы бы это скрывали, – улыбаясь сказал господин Флогю. – Нелегко жить в тени, даже если этой тени сто пятьдесят лет…

Прша представил себе стопятидесятилетнюю тень Флобера, простирающуюся над господином Флогю.

– Пожалуй, вы правы. Это и приятно, и неприятно, – сказал Прша.

– Раз уж мы затронули эту тему, не скрою, мне было бы очень приятно увидеть издания его произведений на вашем языке.

– Я позабочусь об этом, – с готовностью отозвался Прша.

– Спасибо. Вам поможет мой секретарь Рауль, – сказал господин Флогю.

Прша чуть не подавился. Он и понятия не имел, что француз привез с собой собственного, личного секретаря. Он, видно, большая шишка. Или же просто очень богат. Может быть, гонорары за переиздания родственника? Тень Флобера теперь казалась ему присыпанной золотой пылью.

– Знаете, – сказал Жан-Поль, – доклад этого господина, сегодня, показался мне исключительно интересным. Его резкий, неподкупный тон…

– Вы имеете в виду Люштину? Ну что вы! Чистый блеф! Хитрец! На нем клейма ставить негде! Его можно купить за один обед! – ожесточился вдруг Прша.

– Что вы говорите?! А тот господин, который говорил о диалектах? Для меня было настоящим открытием…

– Это вы о Грахе?! Катастрофа! Провинциал. Устарело. Господи, мир о нас почти ничего не знает, а он лезет со своими диалектами…

Господин Флогю кивал головой и любезно улыбался.

– Скажите, а этот ваш прозаик, такой крупный человек, очень симпатичный?

– Страшно! Катастрофа! Крайне бездарно! Это был просто бред! Убийца печатного слова, так я его называю, – бушевал Прша.

Жан-Поль Флогю внимательно смотрел на поэта. Прше чрезвычайно импонировало внимание старого господина, на котором лежала позолоченная тень Флобера. Ему было жаль, что его собственный французский так беден, потому что у него вдруг возникла потребность высказать все, что накипело.

– Литература сильнее, чем ее убийцы, господин Флогю. Если бы я не верил в силу литературы, в ее способность выживать, одерживать победу над всеми, кто на нее навалился, я бы занялся каким-нибудь другим делом, – сказал Прша страстно и сам растрогался от этих слов.

– Вы правы, господин Прша, – сказал господин Флогю. – Поднимем же наши бокалы за непобедимую литературу. К тому же и мы сами собрались здесь ради нее, не так ли?

Француз улыбнулся и поднял бокал.