Уж точно это работа кольца Хоприга, так любящего безвкусные избитые чудеса, вроде воскрешения мертвых и кары на голову Коморра Проклятого, как в старых нянюшкиных сказках. Герцог плотнее запахнул халат и встал в тень могилы своего великого деда, в то время как четыре его прежние жены уселись на надгробиях и сочувственно смотрели на Мелиор.

– Будь осторожна, бедное прелестное дитя – похоже, Флориан собирается убить и тебя тоже, – произнес признак Аурелии.

– Я и сама так думаю, иначе он вряд ли привез бы домой меч Фламберж, – ответила Мелиор.

Она поднялась с колен, и то спокойствие, с которым она дружески уселась рядом с призраком Каролы на край ее могилы, Флориан нашел восхитительным. С тем же восхищением вспомнил он невинное и беззаботное выражение лица жены, когда она расспрашивала его о «таком замечательном старинном мече»…

– Да, моя дорога, ты позволила ему устать от себя. Из-за той же оплошности погибли мы все, – подтвердила Карола.

– Но у меня нет времени на исправление человеческой глупости сейчас, когда я жду ребенка, – заявила Мелиор с нескрываемым раздражением.

– Ищи защиты у Святого Хоприга, – посоветовала Гортензия.

– Но как она может спастись, когда лакеи Флориана шныряют повсюду, а волкодавы охраняют выходы из замка? – спросила Марианна.

– Она может дать им тот сладко пахнущий яд, который погубил меня. Но все ворота Бельгарда вскоре закроют. Как же может она спуститься вниз с неприступных стен внешней башни? – спросила Карола.

– С помощью прочного шелкового шнура, которым он задушил меня, – ответила Марианна.

– Но кто проводит ее в темноте до колдовского Верхнего Морвена?

– Расплавленный свинец, который он влил мне в ухо, будет освещать ее путь подобно свече, – ответила Аурелия.

– Пусть возьмет с собой эбеновую трость, которой он убил меня. Сегодня творимые им преступления перешли всякие границы и его собственная судьба уже решена – орудия убийства обратятся против него самого, – произнесла Гортензия.

– Вы рассказываете ужасные вещи, дорогие мои. Однако ваши советы пригодятся мне. Да, вы совершенно правы – я должна как можно скорее покинуть Бельгард, не дожидаясь, пока он убьет и меня тоже. Самый простой путь для этого – использовать посох моей несчастной сбившейся с пути сестры. Но эбонит, знаете ли, абсолютно черный…

– О каком посохе ты говоришь?

– Но, дорогие! Даже малые дети в Бранбелуа знают, что его подарил Мелузине один из самых ужасных и безжалостных демонов, живущий в Красном море. Сестра никогда не расставалась с ним. Я видела демона лишь однажды, будучи совсем ребенком. У него такие ужасные клыки и чешуя – просто мороз по коже. Даже кошачья голова не сглаживает впечатления. Так вот, Мелузина ездила на нем верхом…

Флориан размышлял о том, с каким невинным видом она лгала ему о посохе.

– Да, но… – начала было Аурелия.

– Конечно, он был ненадежен, но когда Мелузина творила какое-нибудь особенно важное заклинание и хотела выглядеть значительнее, она сидела именно на нем. Мелузина достигла совершенства в таких делах, никто не отрицает, но я все равно люблю ее как сестра. Но она всегда держала все вещи в жутком беспорядке – даже семейные драгоценности – а поскольку она старшая из принцесс, отец ужасно баловал ее, а матушка никогда не заставляла одеваться надлежащим образом. Так что однажды я совершенно случайно наткнулась на посох в старом шкафу, словно это поношенная вещь…

– Да, но… – начала Марианна.

– …Тогда я укладывала свои вещи перед отъездом из Бранбелуа. Я не люблю противоречить людям, но посох тогда имел совершенно явный красный оттенок, а значит, не мог быть эбонитовым. А после того, как выяснилось, что заклятье над замком – дело рук Мелузины, мне показалось, что батюшке будет неприятно видеть ее колдовской посох. Да и Хоприг питал подозрения на счет Флориана. Но даже если бы он оказался не прав, замужество все же, как я часто думаю, похоже на лотерею…

– Да, но, но, но, но! Надо же уметь пользоваться посохом! – вставила наконец Гортензия.

– Моя дорогая! Тебя ведь зовут Гортензия, не так ли? Флориан много рассказывал о тебе. Хотя сейчас я думаю, что большая часть его рассказов далека от истины. Даже если твоя манера прерывать человека на полуслове вошла в привычку, я знаю множество женщин, которые просто не замечают, насколько это раздражает окружающих…

– Я тоже так думаю, но…

– О, я вовсе не в обиде на тебя, дорогая. Так вот, Гортензия, как я и говорила, моя сестра Мелузина являлась одной из могущественнейших волшебниц в мире. Она была безумно предана своему увлечению, и редкий день проходил у нее без упражнений. А я частенько играла в куклы или строила домики из кубиков в ее кабинете. Если бы я рассказала вам хоть половину того, что мне довелось увидеть, вы ни за что не поверили бы. Да, Мелузина бесспорно достигла совершенства в колдовстве. А вы же знаете, как часто дети удивляют взрослых своей наблюдательностью, когда вам кажется, что они вовсе не обращают на вас внимания. Да, я часто думаю, что полезно иметь хороший слух…

– Но если ты знаешь, как действует посох наверняка…

– Да, но всем известно – если это не заклинание Эман хетан, то наверняка Тхут а ту или Хорс и хэтток. Надеюсь, вы понимаете мое отношение ко всему этому. Все же, хоть ваши советы и разумны, но мне в моем деликатном положении вовсе не хочется скользить вниз по канату, отравлять слуг, не говоря уже о собаках – ведь животные не в ответе за дела хозяев – а потом еще идти бог знает сколько миль в темноте. Я попаду к Хопригу более безопасным путем и гораздо быстрее – с помощью волшебного посоха демона. Досадно, но я не помню его имени. Уверена только – там есть буква З, она всегда казалась мне романтичной, и что у него были огромные когти, словно у орла. Точно не Бембо, или Целерри, или Эль-Габал. Нет, оно совершенно вылетело из памяти. В любом случае, я очень признательна вам за все. Несомненно, как только я перестану пытаться вспомнить его, оно само придет на ум…

– Так, разговаривая, Мелиор поднялась с могилы и в раздумьях покинула часовню. Последовало недолгое молчание, прерванное Марианной:

– Бедный Флориан!

– Конечно, у него есть свои недостатки. Но он такой чуткий – ему достаточно было одного беглого взгляда, чтобы сказать, в порядке ли мои юбки… – согласилась Гортензия.

Флориан вышел вперед настолько величественно, насколько возможно в домашних тапочках, как раз в тот момент, когда его жены вновь принимали облик мраморных статуй – каждая в своей позе.

– Дорогие дамы, с прискорбием вижу, что даже смерть не способна умерить вашу страсть к бесполезной болтовне, – произнес герцог.

– О, о! Мерзкий убийца! – закричали женщины, вновь поднимаясь.

– Черт возьми, кошечки мои, что вы в конце концов имеете против меня? Разве вы не счастливее в своем теперешнем положении, чем когда жили со мной?

– Да уж, наверное, так! А куда, собственно, ты предполагаешь, мы попали? – воскликнула Карола.

– Не интересуюсь. Ни один проницательный супруг не задает себе таких вопросов – он лишь старается быть оптимистом. Итак, будем же логичны! Вполне естественно для вас четверых жаловаться на меня и даже затаить злобу на то, что я так быстро уставал от вашего общества. Но в итоге я лишь учетверил свое горе. Карола, ты действительно веришь, что будучи однажды обласканным твоей любовью, можно получить настоящее удовольствие от Мелиор?

– Честно говоря, я не вижу в ней ничего особенного. И я даже думаю, Флориан…

– Я тоже, так же как и любой здравомыслящий человек. Ради твоего же блага, Флориан, скажу откровенно… – поддакнула Аурелия.

– Хотя, бог свидетель, ни одна из нас не завидует бедной идиотке, что ей довелось стать твоей женой…

– Похоже, дорогой, ты утратил свой безупречный вкус…

На мгновение сладкие голоса превратились в подобие птичьего хора четырехкратной распевки: они ужасали герцога знакомыми мелодиями, возмущением и печалью – такие родные и близкие. Вдруг все изменилось. Все, что видел теперь Флориан в бледно-голубом сиянии – четырех женщин, снедаемых презренным желанием перемыть косточки Мелиор и объяснить ему, как он ошибся. Но воскрешающая магия кольца Хоприга была на исходе: губы призраков еще шевелились, но не издавали ни малейшего звука. Прекрасные тела утрачивали цвета и гибкость. Флориану впервые показалось душераздирающим зрелище очаровательных женских фигур, застывших в камне возле своего последнего земного пристанища.