Джентльмены вышли в парк и проследовали к старому Шато де Мадрид. Дорожка за ночь покрылась тонким слоем снега, скрипевшим под ногами, подобно песку. Флориану показалось необычным, что зимой на дубах все еще оставалось так много бронзовых листьев. Они затеняли пространство, заставляя снег казаться голубоватым.

Джентльмены приготовились к дуэли. Все четверо вооружились двумя пистолетами и шпагой. Когда все было готово, Рауль без промедления выстрелил и ранил Флориана в левую руку. Рука болела. Маленький брат с чумазым личиком никогда не причинил бы ему боль.

Со стороны Флориана де Лотрек упал замертво. Пуля маркиза де Суакур невероятным образом попала виконту прямо в правый глаз, задев мозг.

Маркиз выглядел озадаченным.

– Имя за имя! Однако у нас появилась еще одна вдовушка, нуждающаяся в утешении. Ночное пьянство приводит к тому, что человек дерется на дуэли с расшатанными нервами. Но где же наши сыны Эдипа?

Маркиз обернулся, и то, что он увидел, выглядело довольно любопытно.

Флориан вздрогнул, затем, опустив пистолет, выстрелил в тощего маркиза, попав ему в грудь. Рауль де Пайзен вскинул второй пистолет и тоже выстрелил. Мимо. Извлекая шпагу из ножен, он стремительно направился к брату. Флориан ждал, подняв заряженный пистолет. Раулю оставалось сделать всего два шага. Герцог выстрелил – шевалье упал, смертельно раненный. Флориан подошел к брату. Тонкий снег под ногами хрустел и шаги герцога были хорошо слышны.

– Ты сделал это ради меня, мой дорогой, – прошептал шевалье.

Флориан возмутился. Рука сильно болела, и ему хотелось сказать что-нибудь соответствующее обстоятельствам, но не мог припомнить ни одного подходящего прецедента. Герцог старался отогнать навязчивый вопрос, ответственен ли он за жизнь брата перед богом. Он обратился к незнакомцу, лежащему у его ног, с потрясающим самообладанием, в то время как сердце его разрывалось:

– Рауль, из нас двоих ты более счастлив. Простишь ли ты меня?

– Да. Я прощаю тебя. Я признателен, что ты избавил меня от непосильной обязанности, – ответил Рауль, любовно глядя на брата. Флориан всегда завидовал его способности улавливать оттенки настроения.

Флориан печально повернулся к страждущему маркизу де Суакур.

– Вы говорили о сынах Эдипа, Антуан. Но многие известные люди являлись братоубийцами. Например, Ромул, и Авессалом из Святого Писания, и сэр Бален из Нортумберленда, и некоторые Капеты и Валуа. Король Генрих I в Англии, весьма мудрый принц, тоже устранил с дороги брата, как и Константин Хлор, один из известных покровителей церкви. В то время как все турецкие императоры…

– О, давайте покончим с вашим пристрастием к прецедентам! Нам с вами необходимо позаботиться о лошадях, чтобы покинуть сие печальное место. Лично я отъезжаю в провинцию, отметить Рождество в замке моего достопочтенного отца в Божоле. Там я буду чувствовать себя уютнее, чем в Бастилии. И я настоятельно советую вам последовать моему примеру.

– Нет, Антуан. Это лишь начало. Вы напомнили мне, что Рождество не за горами, а у меня еще есть незавершенное дело при дворе, – ответил Флориан.

Флориан отправился к герцогу Орлеанскому по двум причинам. Одной из них являлась очевидная необходимость попросить прощения за убийство шевалье. Другая же – обещание, данное Жанико. Флориан должен преподнести ему в качестве рождественского подарка в день зимнего солнцестояния жизнь величайшего человека в королевстве. Филипп Орлеанский, бывший регент, а сейчас премьер-министр, следующий претендент на трон, несомненно, являлся величайшим человеком Франции. Король был еще ребенком тринадцати лет. Необходимо следовать логике… Флориан сожалел о необходимости потерять друга, ибо искренне любил Орлеанского, но обещание, данное де Пайзеном, нельзя нарушить.

Однако сначала он попросит прощения. Флориан предвидел, что дарование прощения за его ужасную дуэль покажется Филиппу Орлеанскому слабостью, способной повлечь за собой неприятности. С другой стороны, герцог знал, что завтра герцог забудет обо всех земных заботах, но не считал для себя возможным воспользоваться этим в личных целях. К тому же он рассчитывал, что ни один мыслящий политик не смог бы игнорировать его прошлые заслуги. Несомненно, он будет прощен, убеждал себя Флориан. Монсеньор ехал в шикарной золоченой карете на свою последнюю беседу с самым – к великому сожалению – могущественным человеком королевства, которого люди называли Филиппом Любезнейшим.

– Итак, мне сообщили, что ты снова женился и убил брата на дуэли. Я недоволен тобой, Флориан. Твои эскапады не доведут до добра, – сказал герцог, обняв де Пайзена.

– Ах, месье, я женился совершенно случайно, тогда как вы предпочитаете одалживать на время чужих жен. Это всего лишь вопрос вкуса, о котором, как известно, не спорят. Что же касается дуэли, то я, ваше высочество, больше всех сожалею о содеянном. Но, вмешательство женщин…

– Да, да. Я знаю. Жена Рауля слишком болтлива. Насколько я помню, она говорит даже во сне, – перебил его герцог.

– Монсеньор, когда же вы станете благоразумны?

– Я достаточно благоразумен, по крайней мере, чтобы самым серьезным образом отнестись к братоубийству. Поэтому я на некоторое время посылаю тебя в Бастилию, Флориан. Приказ о твоем аресте вышел час назад.

Герцог вынул маленькую золотую табакерку, крышку которой украшал портрет молодого и гораздо более привлекательного Орлеанского, чем тот, что стоял сейчас перед ним во плоти, нахмурив брови. Герцог взял щепотку табака, с целью немного выиграть время на размышление…

На маленьком столике лежали пирожные, стояло вино. Вероятно, Филипп ожидал любовницу. В коридоре, ведущем в эту часть замка, не было ни одного лакея – Филипп всегда отсылал их, когда ожидал даму в дневное время. Да, Флориан остался наедине с тучным, чернобровым и краснолицым Филиппом в его потайной комнате. Лепнина и деревянные резные украшения сверкали свежей позолотой, стены и потолок покрывали светлые шпалеры, на которых весьма детально изображались Триумфы Любви. Подобное уединение оказалось как нельзя более кстати. Можно отбросить намеки и говорить начистоту…

Флориан отложил табакерку, стряхнул с пальцев остатки порошка и сказал:

– Очень неприятно противоречить вам в чем бы то ни было, месье, но мне никак нельзя оказаться сегодня в Бастилии. У меня есть важное дело на завтрашнем праздновании дня зимнего солнцестояния.

С тех пор, как Филипп ослеп на левый глаз, он поворачивал голову подобно огромной птице, когда пристально смотрел на кого-либо.

– Тебе следует избегать всяких колдовских штучек, Флориан. Я еще не забыл того демона, которого твой проклятый помощник вызвал для нас во время ссоры с Вожираром. До той ночи и зрелища смертного одра моего дяди я был менее амбициозным, Флориан, и более счастливым, – с грустью в голосе произнес герцог.

– Ах, да, бедный старый Мирепа! Что за невероятный обманщик! Ох уж это его чревовещание, набитые опилками крокодилы и волшебные лампы! Хотя он довольно точно напророчил некоторые счастливые случайности, сделавшие вас хозяином королевства. Но бедняга – всего лишь безобидный невежда, несущий всякий вздор. А я лишь приложил немного усилий к осуществлению его пророчеств, с целью сделать вас единственным родственником мужского пола у смертного одра короля, – улыбаясь, заметил Флориан.

В словах Орлеанского сквозила досада:

– Давай поговорим о более приятных вещах. Что касается твоего заключения под стражу…

– Я прошу ваше высочество принять к сведению, мой визит на празднование дня зимнего солнцестояния связан с делами семейными, и я не могу не прийти. А значит, я должен на некоторое время сохранить свободу. Должен просить вас придержать указ о моем аресте.

– Флориан, не слишком ли много раз ты повторил слово «должен»? Давай решим вопрос по-дружески. Я отложу твой арест до послезавтра, а ты проведешь ночь здесь, мой обиженный красавчик. А всего лишь через неделю тебя освободят из Бастилии, – Орлеанский положил руку на плечо герцога.