– Убейте их! – Голос «господина инспектора» чудно зазвенел.

Клаус достал пистолет и, широко шагая, двинулся к странной троице. Что произошло дальше, он не понял. Сизая мгла потекла с холма к озеру, видимость снизилась, звуки выстрелов сделались тягучими, басовитыми. Люди на склоне исчезли, чтобы возникнуть совсем рядом, у озера. «Господин инспектор» шарахнулся от них, замахал руками.

За спиной Клауса уже шла рукопашная – горные стрелки схватились с добравшимися до камней русскими. Лязг металла, крики, взрыв гранаты – и вдруг все стихло. Мгла рассеялась. Клаус огляделся – из всей группы в живых осталось лишь пятеро. Русской пехоты нигде не было видно. Он вспомнил слова герра Гофмана о галлюцинациях и вдруг подумал о Кларе:

«Кларисса, моя любовь… Прощай! Мы больше никогда не увидимся…»

Оставшиеся стрелки сгрудились вокруг своего командира, выставив стволы винтовок. Клаус посмотрел в глаза фельдфебеля Йонсона и увидел в них обреченность.

– Герр… гаупт… мы… перестреляли… друг друга, – прохрипел швед, сжимая в огромных руках дымящийся пулемет.

– Спина к спине! Убейте всех, всех!! – завизжал Клаус и, вскинув пистолет, первым выстрелил в «господина инспектора», прячущегося за камнями.

Дружный залп вспорол тишину. Троица гражданских, двигавшаяся к озеру, распалась – один упал, двое других побежали. Высокий человек в маскхалате огромными прыжками кинулся к стрелкам, второй рванулся к «господину инспектору». Неожиданно из камней, где прятался Гофман, вырвался огненный шар и ударил в бегущего. Ответом была молния, раздробившая здоровенный валун в щебень. От грохота у Клауса заложило уши.

«Я сошел с ума, – подумал он, меняя обойму «парабеллума». – Может быть, это сон?»

Здоровяк, что, петляя, мчался к ним, оказался совсем рядом. Казалось, пули не причиняют ему никакого вреда. В руках этот человек сжимал саперную лопатку.

«Человек?!» – Клаус сделал шаг назад, запнулся и сел в снег.

Нет, это был не человек. Здоровяк в маскхалате не носил валенок, его ноги были вывернуты в обратную сторону; а вместо ступней имелись копыта. Львиная грива черных волос развевалась на ветру, горящие желтым огнем глаза вселяли ужас. Он перепрыгнул через Клауса и обрушился на стрелков с такой яростью, что никто не успел даже отбежать в сторону. Под ударами саперной лопатки и еще какого-то голубоватого клинка, то появлявшегося, то исчезавшего, солдаты падали один за другим. Кровь била фонтанами, отрубленные конечности летели в снег. Последним здоровяк убил Йонсона – разрубил пополам вместе с пулеметом, который швед успел поднять в тщетной попытке защититься от смертоносного лезвия. Клаус увидел брызнувшие мозги, петли кишечника, змеящиеся на снегу; в нос ему ударил тяжелый смрад разорванных внутренностей. Мыслей, эмоций, чувств уже не осталось. Клаус просто поднял пистолет и выстрелил в спину врагу. Тот заревел, поворачиваясь, но не успел обрушить лопатку на голову Клауса – «господин инспектор», расправившись со своим противником, выскочил из-за скального обломка. Впрочем, нет, это был уже не герр Гофман. Потрясенный Клаус увидел дьявола – такого, каким всегда представлял себе повелителя ада: рогатого, воняющего серой, с жестоким треугольным лицом.

– Сатра, ты проиграл! – произнес дьявол голосом, от которого кровь застыла в жилах гауптштурмфюрера. – Тебе не выстоять против меня. Ты выбросил всю свою силу. Печатный Камень отныне принадлежит мне. С его помощью мы замкнем источники Германии, и сила наша возрастет многократно.

– Ты сильный маг, дейвона, – кивнул здоровяк, перехватывая лопатку. – Но ты совершил ошибку.

– Какую? – Тонкие серые губы изогнулись в ироничной улыбке.

– Ты недооценил своего противника и оставил свидетеля, – последовал кивок в сторону Клауса. – Он сейчас видит нас такими, какие мы есть, Пелена более не властна над ним.

– Не смеши меня, козлоногий, – резко ответил дьявол. – Тебе не одолеть меня, а значит, никаких свидетелей не будет.

– Ты совершил ошибку… – басом повторил здоровяк. – Ты подошел слишком близко…

И в следующее мгновение он прыгнул на противника, занеся лопатку для рокового удара. Дьявол выкрикнул какие-то слова, и яркое пламя вспыхнуло на кончиках его пальцев, но тот, кого он называл сатра, уже обрушил окровавленное лезвие на рогатую голову.

Яркая вспышка осветила снег, изувеченные трупы стрелков, серые камни. Клаус закрылся ладонью, а когда отнял ее от лица, то увидел перед собой здоровяка, внимательно рассматривающего его. Желтые звериные глаза без белков заглянули, казалось, в самую душу гауптштурмфюрера.

«Я все же пожму руку Джеку Лондону», – подумал Клаус, сунул ствол «парабеллума» в рот и нажал на спуск…

Сатра Ксенф одиноко горбился у костра. Бойцы их отряда, посланные за смарагдом, погибли. «Коричневые», что шли за камнем под водительством дейвона из вражеского лагеря, из проклятого всеми ордена, тоже мертвы. Он остался один. Один – но с добычей.

Выкатив на широкую ладонь изумруд, сатра некоторое время разглядывал его.

– Я назову тебя «Смарагд Ксенфа», – прогудел над заснеженным берегом озера низкий голос. – И клянусь памятью моего отца, никто из отправивших меня сюда тебя не получит. Ты – мой! Ты сделаешь Владыкой меня, и я стану Ксенфом из Ксенфов!

Он еще долго сидел у огня и, скрежеща зубами, выталкивал из себя пули. Окровавленные смятые кусочки свинца падали в подтаявший снег. Глеб понимал, что сатра использовал какую-то магию, заживляющую раны. Когда на смуглой коже остались лишь розоватые шрамы, Ксенф вновь взял в руки изумруд.

– Ты сменил множество владельцев. Но я намерен положить этому предел. Отныне ты будешь принадлежать моему роду. В час моей кончины я передам тебя своему сыну, а он – своему. Я еще не знаю, как я это сделаю, но я сделаю.

Поцеловав камень, Ксенф убрал его в серебристый футляр. Сатра ждала долгая дорога домой…

«Он действительно стал Владыкой клана, – мысленно обратился Глеб к смарагду, ожидая, что удивительный камень откликнется, как это уже не раз бывало. – Игрок назвал мне имя его сына. Но ему сейчас нельзя…»

«Он знает, – пришел ответ. – Аскет не совсем прав, но в главном он не ошибся: ты должен пройти по лезвию меча над пропастью, заполненной кипящей лавой. ЕГО нельзя отдавать сейчас, но ЕГО необходимо отдать до того, как начнется настоящая война. Иначе погибнут сотни…»

«Ты все знаешь, ты все понимаешь. Тебе открыто прошлое и будущее. Помоги мне!» – буквально взмолился Глеб.

«Ты преувеличиваешь ЕГО возможности, – отозвался смарагд. – ОН не может прямо влиять на события. ОН не может думать и понимать. ОН – не смертный. ОН даже не знает, что произойдет через час. Возможно, одной из заинтересованных сторон надоест ждать. Возможно, кто-то попытается захватить ЕГО силой».

«Но никто из этих сторон – ни Дэфтер, ни Скулария – не знают, что ты здесь!»

«Это не так. Тебя ищут. Будь готов – за тобой могут прийти в любой момент».

«И что делать?»

«Ничего. Сохранять спокойствие. Игрок помог тебе, а большего, чем он, не сможет сделать никто».

Открыв глаза, Глеб несколько секунд смотрел на грязную стену камеры. Как всегда после сна, навеянного изумрудом, он не вполне отдавал себе отчет в том, что ему сказал камень, а что просто пригрезилось утомленному мозгу.

«Что он сотворил со мной? Что?» – Глеб провел руками вдоль тела, потом несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь вспомнить, что делал и говорил элохим.

Но память в этот раз подвела – от разговора остались какие-то ошметки, обрывки фраз. А концовка и те часы, что он провел непонятно где, и вовсе слились в одно блеклое пятно.

И тут ему почему-то припомнились запахи корицы и лаванды, наглухо задернутые шторы в спальне, сиреневый ночник и ласковая девушка Лика, оказавшаяся пожилой женщиной, «словотворящей ведьмой».

Интересно все же, кто ее хозяева?

В замке загремел ключ. Глеб быстро поднялся, сжал кулаки. В голове застучало:

«Вот и все! Вот сейчас в камеру войдет Скулария или угрюмые сатра с топорами…»