- За деятельность редколлегии я отвечаю больше, чем Пярл и Пуусаг, — сказал Мярт. — Комитет комсомола назначил меня ответственным редактором стенгазеты.

 - Вы, Кадак, завтра явитесь в школу вместе с родителями, — сказала Кеэрма. Губы у нее дрожали.

 - Пожалуйста, скажите мне прежде всего, в чем я провинился перед учительницей, которую я до сих пор не знал?

Теперь Мярт явно переусердствовал — школа не так велика, чтобы можно было доучиться до последнего класса и не знать Меэритс. Раньше он просто не обращал на нее внимания — и правильно делал.

 - Ваша вина? Ваша вина в том, что вы позволили использовать стенгазету, чтобы опорочить учительницу Меэритс.

Обвинение и впрямь было серьезным, но мы все трое дружно рассмеялись.

 - Каким образом? — спросил Мярт.

 - Пойдем в коридор! — велела Кеэрма.

Стенд со стенгазетой уже стоял возле двери учительской, будто провинившийся ученик.

 - Читайте это стихотворение вслух! — приказала Кеэрма.

Мярт стал громко читать стихотворение Стийны "Вечерние размышления". Последние строчки звучали так:

 - Вы преподаете математику? — радостно спросил Мярт у Меэритс.

Она не ответила.

 - И дальше. Чья это карикатура? — Кеэрма указала пальцем на рисунок под эссе Мярта.

Теперь стало ясно: у пожилой тетки, которая, закатив глаза, курила сигарету, было серо-зеленое в клеточку платье.

 - Это не карикатура, это иллюстрация, — запротестовала Лейли.

 - Иллюстрация? К чему? Ага. "Когда я был маленьким, старики еще не отбились от рук. Они не курили, не озорничали, не прогуливали, не одевались столь вызывающе, как теперь, не ходили расхристанными. В старину старушки носили аккуратный платочек на голове, юбку приличной длины и поверх нее фартучек. В былые времена старые люди не сидели часами возле орущего граммофона или магнитофона и детей воспитывали гораздо заботливее, чем нынешние…"

Господи помилуй, неужели до них не доходит, что это пародия на те назойливые нравоучения, которыми потчуют нас? Меэритс, казалось, готова была заплакать.

Мярт посмотрел на Меэритс и сказал с усмешкой:

 - Извините, учительница Меэритс, если это вас обидело. Я, честное слово, не знаю ваших привычек. Давайте зачеркнем те строчки, которые, как вы считаете, задевают вас.

У меня внутри все разрывалось от сдерживаемого смеха.

 - Ошибаетесь! — холодно ответила учительница. — Ваша детская пачкотня не имеет ко мне никакого отношения.

 - В чем же тогда дело? — спросил Мярт.

 - И еще, читайте другое стихотворение. Рейн Таремаа автор:

 - Но там же есть еще про английский язык, и про эстонский, и про географию, — заметила я.

 - Прекратите! Вся эта чепуха должна быть немедленно отсюда убрана! Завтра можете взять для своей стенгазеты сочинения у учителя литературы, например, на тему: "Что такое счастье?" или: "Воспоминания о лете".

Мярт открыл было рот, но тут отворилась дверь директорского кабинета, и Паюпуу собственной персоной вышел в коридор.

 - О, новая стенгазета! — сказал он одобрительно. — Только что выпустили, да?

 - Почти, — ответил Мярт и вопросительно посмотрел в сторону Кеэрмы.

 - Мы тут критикуем молодежь за легкомысленное отношение к делу. — Завуч улыбнулась.

Директор принялся читать стенгазету. Не отрывая глаз, как кошки, мы следили за ним. Когда Паюпуу дошел до "Наших стариков", спина его начала слегка подрагивать, потом трястись, и вскоре директор уже смеялся, колыхаясь всем телом.

 - Весьма остроумно! — сказал директор. — Во всяком случае, свежо.

Насчет Рейна Таремаа он сказал:

 - Парень находит забавные рифмы! Это, конечно, игра, но поэзия, пожалуй, вообще великая игра!

 - А стихи Стийны Тальвик вам не понравились? — спросила я.

 - Неплохо. Правда, размер немножко хромает, но ведь тут указано, что она еще только в восьмом классе. Нет, вы молодцы! А теперь начинайте готовить серьезный номер. Я тоже должен свои пожелания опустить в этот ящик "Для гениальных мыслей"?

 - Нет, это мы придумали для корреспонденций.

 - Тогда так и напишите: "Для корреспонденций!" — сказала Кеэрма.

Директор оторвал взгляд от стенгазеты.

 - Верно, — согласился он, помолчав. — А то обычный школьник, пожалуй, не рискнет опустить свою корреспонденцию в такой гениальный ящик.

 - Мы можем теперь идти? — спросил Мярт.

 - Ну конечно! — ответил директор — Да, если вы не нужны вашим руководителям.

 - Нет, нет! — в один голос ответили Кеэрма и Меэритс.

С тех пор мы с Мяртом подружились, ходили вдвоем на Вышгород, по Старому городу и Кадриоргу. Мярт прекрасно знал историю Таллина и мог рассказать о каждой достопримечательности что-нибудь захватывающее. Самым большим своим достижением мы считали то, что теперь перед стенгазетой — особенно в первые дни после выхода каждого нового номера — стояла плотная толпа учеников, а в почтовый ящик опускали не только всякую мазню и обертки от конфет, но и настоящие корреспонденции. На ящике было выведено крупно школьной прописью:

ДЛЯ КОРРЕСПОНДЕНЦИЙ.

 - Жаль, что наш дир уходит! — сказала Стийна, словно знала, о чем я сейчас думала.

 - Куда это Паюпуу уходит?

 - Не знаю, но у нас в классе говорили, что, поскольку наша школа уже поставлена на ноги, его переводят в другую, где порядок из рук вон плох.

 - Он не пойдет, — считала я.

 - Если должен, пойдет, — убежденно сказала Стийна.

 - Взрослые иногда бывают ужасно странными. Они словно бы хотят, чтобы какие-то вещи были не так, как должно. Из нас они хотят вырастить нормальных людей, обучают нас всяким правилам, а сами только и знают, что нарушают правила!

Директор казался мне предателем.

 - Ну да, они считают, что нарушение правил — привилегия незаурядных людей, — продолжала ворчать я.

Взрослые пассажиры нашего автобуса тоже показали себя незаурядными: они требовали, чтобы водитель сделал крюк в Пылтсамаа.

Что мы, блохи, могли сказать по этому поводу? Как говорится: вместе с собакой в Пылтсамаа! Рига и Рим были одинаково недостижимы!

Пока наши попутчики пополняли свои запасы, мы со Стийной пошли осматривать руины Пылтсамааского замка. Раньше я никогда в Пылтсамаа не бывала, однако же знала, кому в старину принадлежал замок. У Стийны от удивления сделались большие глаза, когда я сказала, что Петр I подарил замок в начале XVIII века какому-то Фикку, а тот завещал его своему зятю фон Лауву. Фон Лаув открыл тут фарфоровую мануфактуру и стал изготовлять красивую посуду с сине-голубыми рисунками. Остатки этой посуды встречаются в деревенских домах до сих пор.

 - Блефуешь? — спросила Стийна. — Откуда ты знаешь?

 - Мярт рассказывал.

Стийна уставилась на меня долгим взглядом.

 - Знаешь, я так люблю древние руины, — сказала она погодя. — Даже у растений вокруг них какой-то старинный, таинственный запах. А руины выглядят и как-то по-детски беззащитными, и в то же время как-то зловеще.

 - Это запах крапивы, — предположила я, и мне сразу же стало неловко оттого, что заземлила возвышенные мысли Стийны.

Но у крапивы, по-моему, действительно своеобразный, густой и тревожный запах. Я пыталась представить себе, как здесь когда-то ели на серебряной посуде, вели жеманные беседы и гуляли: шуршали шелковые шлейфы платьев, а музыканты играли разные вальсы. Кто-то был влюблен, кто-то несчастен, а кому-то не давалась учеба… Но все-таки кажется, что у людей в старинные времена все — как мысли, чувства, так и само их существование — было более "груботканым".