Пытаться политически подойти к подобным проблемам означает не только действовать устарелыми методами, но и порождать все больше фанатиков, мнящих себя спасителями мира, для которых потребности окружающей среды (как они их видят) заменяют собой тонкости демократии.
ЭТНИЧЕСКИЙ ВЗРЫВ
Развитие суперсимволической экономики сопровождается миграцией населения. Иммиграционная политика, которая во все времена является достаточно спорной, будет бороться против причин проявления атавистического национализма или межэтнической вражды не только в отдаленных местах, вроде Армении и Азербайджана или Албании и Сербии, но и в Нью-Йорке, Нагойе, Ливерпуле или Лионе.
В индустриальных массовых обществах расизм обычно выступает в виде гонений, которым подвергается меньшинство со стороны большинства. Эта форма по-прежнему представляет собой угрозу демократии. Белые уличные хулиганы, «бритоголовые», фашиствующие молодчики, говорит Моррис Дис ( Dees ) из Южного юридического центра поддержки бедных, «постепенно становятся... внутренними террористами».
Однако новая система создания материальных благ несет с собой экономическую децентрализацию и гораздо более высокую степень социального многообразия. Поэтому в дополнение к традиционному конфликту между большинством и меньшинствами демократическим правительствам придется теперь иметь дело с открытой борьбой между соперничающими группами из представителей меньшинств, как это, например, произошло в Майами между кубинскими и гаитянскими иммигрантами, или случается в других районах Америки между афроамериканцами и латиноамериканцами. В Лос-Анджелесе американцы мексиканского происхождения борются за постоянные рабочие места с американцами кубинского происхождения. На острове Лонг-Айленд, недалеко от Нью-Йорка, возрастает напряженность между американскими евреями и еврейскими иммигрантами из Ирана, которые не желают отказываться от своего прежнего образа жизни. Афро-американские рэп-группы продают антисемитскую литературу. В центре городов нередко происходят столкновения между корейцами, владельцами небольших магазинов, и афроамериканцами[280].
Под воздействием новой системы производства повсюду усиливается сопротивление «тигельному» процессу. Расовые, этнические и религиозные группы отстаивают свое право на существование и продолжают гордо сохранять свою самобытность. Ассимиляция была идеалом индустриального общества, отвечавшим его потребностям в однородной рабочей силе. Новым идеалом становится разнообразие, что соответствует новой системе создания материальных благ.
Правительства могут оказаться вынужденными, несмотря на враждебность, давать пристанище определенным группам, как это произошло с турками в Германии, корейцами, филиппинцами и выходцами с островов Южно-Китайского моря в Японии или североафриканцами во Франции. Одновременно властям придется посредничать между ними.
Постепенно делать это будет все труднее, поскольку идеал однородности (как, например, в Японии) или «тигеля» (в США) теперь сменяет идеал «салата», где различные ингредиенты сохраняют свой вкус.
Лос-Анджелес с его корейскими торговыми кварталами, вьетнамскими предместьями, большим числом жителей мексиканского происхождения, его 75 этнически ориентированными изданиями, не говоря уж о евреях, афроамериканцах, японцах, китайцах и большой иранской колонии, представляет собой такой новый пример разнородности. Но если иметь в виду идеал «салата», правительствам нужны будут новые правовые и социальные средства для его достижения, которыми они в данный момент не располагают, а ведь они должны будут взять на себя роль арбитра во все более сложных и яростных дебатах. Как раз когда регионы, страны и международные силы борются за власть, это создает почву для растущего антидемократического экстремизма и насилия.
МОЗАИЧНАЯ ДЕМОКРАТИЯ
Массовая демократия предполагает существование «масс». Она опирается на массовые движения, массовые политические партии, средства массовой информации. Но что происходит, когда массовое общество начинает рассредоточиваться, когда движения, партии и средства массовой информации распадаются на части? В то время как мы переходим к экономике, базирующейся на невзаимозаменяемом труде, в каком смысле мы можем продолжать говорить о «массах»?
Если технология позволяет производство продукции по индивидуальным заказам, если рынки разбиваются на области применения, если средства массовой информации множатся, а культура становится все более разнородной, почему в политике нужно по-прежнему ориентироваться на существование однородных «масс»?
Все эти перемены, касаются ли они усиливающегося «местничества», сопротивления глобализации, экологического активизма или роста этнического и расового самосознания, лишь отражают возрастающую социальную разнородность в странах с передовой экономикой. Они свидетельствуют о конце массового общества.
Но при демассификации потребности людей — а отсюда и их политические требования — разнообразны. Как исследователи рынка в коммерческом деле обнаруживают все более различающиеся сегменты и «микрорынки» для продукции, что отражает увеличивающееся разнообразие стилей жизни, так и политиков донимают содержащие все больше различий требования со стороны их избирателей.
Несмотря на то что массовые выступления могут заполнить площадь Тяньаньмэнь в Пекине или Вацлавскую площадь в Праге, в развитых странах массовые движения, хотя и являются по-прежнему важным фактором, переживают ускоряющийся распад. Встретить массовое единодушие (за исключением небольшой группы первоочередных проблем) становится все труднее.
Первым результатом распада массового общества является резкое смещение в и без того чрезвычайно сложной политической жизни. С точки зрения победы на выборах, перед ведущими лидерами индустриальной эпохи стояла сравнительно легкая задача. В 1932 г. Франклин Д. Рузвельт смог создать коалицию из полдюжины групп — городских рабочих, малоимущих фермеров, иммигрантов, интеллектуалов. Этого было достаточно, чтобы его демократическая партия находилась у власти в стране почти треть века.
Сегодня кандидату в американские президенты приходится собирать коалицию не из четырех или шести основных блоков, а из сотен группировок, каждая из которых имеет свою программу, каждая весьма изменчива, а многие существуют лишь несколько месяцев, а то и недель. (Отсюда расходы на чрезвычайно дорогую телевизионную рекламу, что помогает объяснить возрастающую стоимость американских выборов.)
Таким образом, как мы видим, это уже больше не массовая демократия, а взрывоопасная, весьма динамичная «мозаичная демократия», которая соответствует мозаичной экономической структуре и действует по своим правилам. Это заставляет нас по-новому взглянуть на самые основные исходные положения демократии.
Массовые демократии предназначены главным образом реагировать на массовые входные данные — массовые движения, массовые политические партии, средства массовой информации. Они до сих пор не знают, как совладать с таким разнообразием. Это делает их еще гораздо более уязвимыми при наступлении тех, кого мы могли бы называть «решающими меньшинствами».
