Только почтенная Саломея повернулась, посмотрела на Иону, но взгляд ее так и остался невидящим. Тогда почтенный Иона прошел вперед, пробрался к очагу, уселся, позади своих сыновей, вытянул ручищу, положил ее на плечо Петру и тряхнул его. Тот обернулся, увидел отца, приложил палец к губам, кивнул, призывая хранить молчание, и снова повернул лицо к бледному юноше. Так, словно это и не был Иона — его отец, которого он не видел вот уже несколько месяцев. Иона почувствовал обиду, а затем и злость. Он снял сапоги, которые уже начинали жать ему ноги, намереваясь швырнуть их в лицо Учителю; чтобы тот замолчал и дал ему договорить с детьми. Он уж было замахнулся, примерился, но тут кто-то сжал сзади его руку. Иона обернулся и углядел Зеведея.

— Вставай, почтенный Иона, — прошептал ему на ухо Зеведей. — Пошли в комнату. Пошли в комнату, горемычный, разговор есть.

Старый, рыбак взял сапоги подмышку и пошел следом за Зеведеем. Войдя в комнату, они уселись на сундуке друг против друга.

— Почтенный Иона, — начал Зеведей заплетающимся языком: он слишком много выпил, желая утопить злость в вине. — Почтенный Иона, страдалец ты мой! У тебя было двое сыновей — простись с ними! У меня тоже было двое сыновей — я с ними уже попрощался. Бог им, видишь ли, отец, так что ж нам тут путаться? На нас они смотрят, словно желая сказать: «Ты кто такой, старче?» Настал конец света, Иона горемычный!

Поначалу меня тоже брала злость. Хотелось взять острогу и прогнать их прочь. Но потом я понял, что горю уже не поможешь, ушел в свою скорлупу и сдался на их милость. Жена моя с ними заодно, совсем спятила; горемычная. Так что прикуси язык, почтенный Зеведей! Прикуси язык, почтенный Иона! Вот что я должен сказать тебе. К чему себя обманывать? Дважды два — четыре! Дьявол нас одолел!

Почтенный Иона снова надел сапоги, завернулся в плащ и посмотрел на Зеведея — не желает ли тот сказать еще чего-нибудь. Но Зеведей уже высказал все, что мог. Тогда Иона открыл дверь, глянул на небо, глянул на землю. Мгла кромешная, дождь, холод. Губы Ионы зашевелились. «Дьявол нас одолел, — пробормотал он. — Дьявол нас одолел…» И побрел, шлепая по грязи, к своей развалюхе.

Почтенный Иона брел, тяжело вздыхая, а Сын Марии между тем простирал ладони к огню, словно совершая молитву Духу Божьему, который пребывает во пламени и согревает людей. Он простер ладони к огню, и сердце его распахнулось. Он сказал:

— Не думайте, что я пришел, дабы ниспровергнуть законы и пророков. Я пришел не для того, чтобы ниспровергнуть старые заповеди, но чтобы расширить их. Вы видели, что на скрижалях Моисеевых начертано: «Не убий!» И я говорю вам: кто еще прогневается на брата своего и поднимет руку на него или же только бросит ему тяжкое слово, да пребудет в адском пламени! Вы видели, что на скрижалях Моисеевых начертано: «Не прелюбодействуй!» И я говорю вам: кто только взглянул на женщину и возжелал ее, уже совершил прелюбодеяние в сердце своем, — взгляд замутившийся низводит прелюбодея в ад… «Почитай отца своего и мать свою!» — велит древний Закон, Я же говорю: не запирайте сердце свое в доме отца и матери своих, дайте ему выйти вне и войти во все дома, объять всю землю Израильскую, от горы Хермон до пустыни Идумейской, и еще далее — объять Восток и Запад, всю Вселенную. Бог — отец наш, Земля — мать наша, мы есть наполовину земля, наполовину небо: «Почитай отца своего и мать свою» значит: «Почитай Небо и Землю!» Почтенная Саломея вздохнула:

— Тяжело слово твое, Учитель. Тяжело для матери.

— Всегда тяжело слово Божье, матушка, — ответил Иисус.

— Возьми же тогда обоих сыновей моих, — прошептала престарелая мать, скрестив руки на груди. — Возьми их, они твои.

Иисус услыхал слова матери, отдававшей ему своих сыновей, и почувствовал, что все сыновья и все дочери во всем мире вверены отныне его заботам. Он снова вспомнил увиденного в пустыне черного козла, на шею которому вместе с голубыми амулетами навешали грехи всего народа, и молча склонил голову перед почтенной Саломеей, отдававшей ему обоих сыновей, словно говоря ей:

«Вот шея моя, посади на нее сыновей своих…»

Он подбросил в очаг пригоршню виноградных лоз, и пламя взвилось над ними. Долго смотрел Иисус, как огонь с шипением пожирает лозы, а затем снова обратился к товарищам:

— Кто любит отца своего и мать свою более меня, недостоин идти со мной. Кто любит сына своего и дочь свою более меня, недостоин идти со мной. Мало нам старых заповедей и старой любви.

Он помолчал немного и сказал:

— Человек есть грань, отделяющая небо от земли. Но грань эта непрестанно перемещается, продвигаясь вглубь неба, а вместе с ней перемещаются, продвигаясь вперед, и заповеди Божьи. Я беру заповеди Божьи со скрижалей Моисеевых и несу их дальше.

— Стало быть, меняется воля Божья, Учитель? — спросил удивленно Иоанн.

— Нет, любезный мой Иоанн, но сердце человеческое становится все шире и может вместить в себя воли Божьей более, чем прежде.

— Тогда в путь! Пойдем возглашать людям новые заповеди! — воскликнул Петр, вскакивая с места. — Что это мы тут расселись?

— Погоди, окаянньй, пусть хотя бы дождь пройдет, а то промокнем! — насмешливо осадил его Фома. Иуда яростно тряхнул головой.

— Сначала изгоним римлян. Сначала освободим тело, а затем душу — всему свой черед. Дом строят не с потолка, а с основания.

— Основание есть душа, Иуда.

— А я говорю, что основание есть тело!

— Если не изменится душа, пребывающая внутри нас, Иуда, никогда не изменится и мир, пребывающий вокруг нас Внутри нас враг, внутри нас римляне, изнутри нас исходит спасение!

Иуда вскочил, закипая от гнева. Долго сдерживал он свое сердце, не позволяя ему кричать. Он долго слушал. Слушал, и гнев бурлил в груди его — сдерживаться больше не было сил.

— Перво-наперво изгоним римлян! — снова крикнул он, тяжело дыша. — Перво-наперво римлян!

— Как же мы их изгоним? — спросил Нафанаил, который начал уж было проявлять беспокойство и искоса поглядывать на дверь. — Как?

— Восстание! — воскликнул тот. — Вспомните Маккавеев, изгнавших эллинов. Пришел черед, чтобы мы, новые Маккавеи, изгнали римлян. А затем, когда мы останемся сами по себе, подумаем о богатых и бедных, об угнетателях и угнетенных.

Все молчали. Два пути открывались перед ними: какой путь избрать, никто не знал. Все выжидающе смотрели на Учителя, а тот задумчиво смотрел на огонь. Когда люди наконец поймут, что только одно и существует в мире зримом и незримом — душа?

Петр встал и сказал:

— Простите меня, но заумные беседы выше моего понимания. Что есть основание, мы увидим по ходу дела — сделаем и увидим. Учитель, определи каждому из нас, куда нести людям Благую Весть, а по возвращении встретимся и поговорим.

Иисус поднял голову, обвел взглядом сидевших крутом учеников, кивнул Петру, Иоанну и Иакову, те подошли к нему, и он положил свои тяжелые длани им на головы.

— Примите мое благословение и отправляйтесь возглашать людям Благую Весть, — сказал Иисус. — Не бойтесь: Бог держит нас во длани своей и не позволит вам пропасть. Без воли Божьей даже воробушек не упадет с неба, вы же премного достойнее воробьев. Да будет с вами Бог! Возвращайтесь поскорее и помните, что вы в ответе за тысячи душ. Вы — апостолы мои.

Три апостола приняли благословение, открыли дверь, вышли на ветер и дождь, и каждый из них пошел путем своим.

Прошло несколько дней. С утра до вечера во дворе почтенного Зеведея толпился народ. Отовсюду приходили больные, бесноватые и калеки, которые плакали, яростно кричали и требовали, чтобы Сын Человеческий сотворил чудо и исцелил их. Разве не для того послал его Бог? Пусть же он выйдет во двор! И тот скорбел, слушая их, выходил во двор, подходил к ним и благословлял каждого.

— Двух видов бывают чудеса, братья, — говорил он. — Чудеса телесные и чудеса душевные. Верьте только в чудеса душевные, покайтесь, очистите души ваши, и плеть ваша очистится. Душа есть древо, а болезнь и здоровье, Рай и ад суть плоды его.