Он помолчал, потом покачал головой.

— Не может быть, чтобы было уже так поздно. Проклятое снадобье лишает меня зрения.

Несмотря на пагубное действие цикуты на тело, ум его оставался трезвым.

Соклей предпочел бы, чтобы он бредил.

Спустя некоторое время Полемей обосрался, добавив новую вонь к той, что уже стояла в андроне.

Человек, давший ему яд, подошел к нему и сказал:

— Я собираюсь ощупать тебя, чтобы выяснить, как далеко зашло действие зелья.

— Давай, — ответил Полемей. — Ниже пояса я больше ничего не чувствую.

Отравитель ощупал его пах и живот.

— Твое тело холодное снизу и до пупа. Когда холод поднимется к груди, наступит конец, потому что твое сердце остановится и ты не сможешь дышать.

— Хотел бы я, чтобы это случилось поскорее, — сказал громадный македонец. — Я не хочу лежать тут, воняя, как Птолемей.

Даже в преддверии смерти он имел смелость поносить человека, который отправил его на эту смерть. Но правитель Египта имел право так поступить. В «Федоне» Платон совершенно ясно рассказывал о том, как погиб Сократ, не желая представить своего любимого учителя в нелестном свете.

Полемей начал тяжело дышать, каждый новый вдох давался ему все с большим трудом.

— Эринии… пусть возьмут… вас всех… и особенно… Птолемея… — сказал он, с силой выдыхая слова.

Все с большими усилиями он вдохнул еще несколько раз, а потом, испустив последний слабый вдох, затих.

Человек, который дал Полемею яд, подержал его запястье, нащупав пульс, как это делает лекарь.

Когда он выпустил руку Полемея, она безжизненно упала на кушетку. Отравитель кивнул всем находившимся в комнате:

— Все кончено, почтеннейшие.

— Давно пора, — проворчал офицер рядом с Соклеем, встал и потянулся. — Мне надо помочиться.

Другой офицер сказал:

— Помните, мы должны перемешать его людей с нашими — их не должно собраться вместе столько, чтобы причинить неприятности.

Это показалось Соклею весьма разумным, наверняка приказ исходит от самого Птолемея.

Еще один офицер добавил:

— Пока мы платим им вовремя, от них не будет больших хлопот. Наемники первым делом беспокоятся о том, как бы набить свой карман, а уж потом обо всем остальном. — Он вздохнул. — Пойдем отсюда. Тут воняет.

Соклей тоже рад был оказаться наконец на свежем воздухе.

Его тень казалась крошечной лужицей у его ног — время близилось к полудню. Он и не сознавал, что пробыл в андроне так долго. Несколько рабов зашли в комнату и вынесли труп Полемея. Соклей гадал, знает ли хозяин дома, что его жилище использовали как место казни. Не хотел бы он оказаться на его месте, и дело было не только в том, что теперь придется вызвать жреца и ритуально очистить помещения. Как потом, скажем, давать симпосии там, где человека предали смерти?

К счастью, Соклею не надо было беспокоиться об этом. Он никогда больше не увидит этого места, и хорошо.

Воин вежливо отворил перед ним дверь. Когда Соклей шагнул на улицу, стражник спросил:

— Ты выяснил то, что хотел знать?

«И что мне на это ответить? Мне было любопытно, как действует цикута, но хотел ли я и вправду смотреть, как умирает человек?»

Обнаружив, что эти два обстоятельства никоим образом нельзя отделить друг от друга, Соклей вздохнул и сказал:

— Полагаю, что выяснил.

Он поспешил прочь, прежде чем стражник смог задать еще какой-нибудь вопрос, над ответом на который Соклею не хотелось бы думать.

Когда он вернулся в гавань, Менедем окликнул его:

— Все кончено, а?

Соклей кивнул.

— Как он себя вел? — спросил его двоюродный брат. Так хорошо, как только возможно, — ответил Соклей. Птолемей был прав — все это намного отвратительней, чем описал Платон. — И поспешил сменить тему разговора: — А что с «Афродитой»?

Не успел Менедем ответить, как из-под палубы юта раздались удары молотка.

Капитан акатоса просиял.

— Это Никагор, — сказал он. — Он явился сюда сразу после того, как ты отправился в город, и до сих пор трудится без устали, как Талос.

— Эйя, Никагор! — громко окликнул плотника Менедем. — Выйди, чтобы выпить чашу вина и поздороваться с моим двоюродным братом!

Раздалось еще несколько ударов, потом кто-то — должно быть, Никагор — отозвался снизу:

— Дай мне сперва вколотить на место этот нагель. После этого я весь в твоем распоряжении.

И удары возобновились.

— Он уже соединяет доски обшивки, вот как? — Соклей был впечатлен. — А этот парень знает свое дело!

— Я слышал тебя. Спасибо за комплимент. Надеюсь, я и вправду неплохой мастер, — отозвался Никагор.

Он сделал еще несколько ударов и буркнул:

— Ну вот. Теперь эта дрянь будет держаться как следует.

— Но лучше всего то, что платит ему Птолемей, — сказал Менедем.

— Хорошие новости, — согласился Соклей. — Вынужденный простой и так уже обошелся нам слишком дорого.

Потом он понизил голос:

— Может, Птолемей благодарен нам за то, что мы не отплыли вместе с племянником Антигона?

— Может быть. — Менедем тоже ответил негромко. — Чтоб меня вороны склевали, если я знаю, куда бы мы его увезли, если бы вообще захотели куда-то везти.

Соклей кивнул.

— Да уж!

Полемей ухитрился настроить против себя всех македонских генералов, кроме Лисимаха в Трасе и Селевка далеко на востоке, да и то, без сомнения, он не поссорился и с этими двумя лишь по той причине, что почти не имел с ними дел.

Никагор взошел по лесенке на ют. Плотник был нагим, как моряк. Это был мужчина сорока с лишним лет, широкоплечий, с могучими руками и покрытыми шрамами узловатыми пальцами.

— Радуйся, — приветствовал он Соклея, вытирая потный лоб.

— Радуйся, — ответил Соклей. — Похоже, ты неплохо потрудился.

— Само собой, — сказал Никагор. — Спасибо, — кивнул он Менедему, который поднес ему обещанное вино.

Плотник пролил несколько капель на палубу, выпил и снова переключил внимание на Соклея.

— После всех починок, которыми я занимался за последнее время, эта для меня — почти что праздник.

— О таком я не подумал, — признался Соклей.

— Ты бы подумал, если бы занимался моей работой, — ответил плотник. — Тараны сами по себе плохи. Повреждения при столкновении судов, вроде того, в которое вы попали, еще хуже, потому что таран вонзается быстро и его плавники делают проломы только там, куда попадают. Но если вы думаете, что вам сильно не повезло, то посмотрел бы я, как вы запели бы, попади в ваше судно возле ватерлинии пара-другая камней весом в тридцать мин.

— Это так плохо? — спросил Соклей.

— Просто скверно, — ответил Никагор. — Иногда в таких случаях приходится менять половину всей обшивки. И само собой, капитан вопит, что он должен как можно быстрее вернуться в море и что все будет навечно потеряно, если плотник не починит его судно немедленно. Хочется просто утопить таких крикливых ублюдков, клянусь богами… Они думают, что ты распоследний тупица и ничего не можешь сообразить сам.

— До чего же нам повезло, что мы тебя наконец заполучили, — сказал Менедем. — Я потратил пару месяцев и кучу усилий, прежде чем вообще смог найти плотника. Конечно, ведь «Афродита» не военное судно.

— Нет, но ты вполне сможешь сражаться, если придется. И, — проницательно заметил Никагор, — в большинстве случаев иметь возможность сражаться означает, что тебе не придется этого делать, верно?

— Верно, — согласился Соклей. — Ты глядишь прямо в корень.

— Пытаюсь, — ответил плотник. — И к тому же с этой игрой я знаком и сам. Это касается не только кораблей. Мне не приходилось драться вот уже лет двадцать, а все потому, что у меня грозный вид. — Он показал кулак и ухмыльнулся. — Может, я и впрямь грозен, а может, и нет. Но никто не хочет выяснять это, рискуя своей шкурой. Согласен?

— Согласен, — кивнул Соклей.

С ним самим люди тоже редко желали ссориться, потому что он был значительно выше среднего роста. Соклей отлично знал, как обманчива бывает внешность.