— Как задница хорошенького мальчика, — закончил за него Менедем.

Соклей собирался сказать совсем другое, но смысл был тот же.

Парень в широкополой шляпе, защищавшей лицо от дождя, подошел к пирсу, чтобы посмотреть, кто явился в гавань. Соклей задал ему тот же вопрос:

— Что случилось со всеми судами?

Местный указал на северо-восток.

— Они все там, на материке. Птолемей под прикрытием шторма напал на Галикарнас.

Менедем хмуро посмотрел на косского плотника.

— Что значит — ты ничего не сможешь сделать для «Афродиты»? — вопросил он.

— Это значит то, что я сказал, — ответил тот. — Обычно я говорю, что думаю. Мы все слишком заняты починкой военных и транспортных судов Птолемея, чтобы у нас осталось время на торговую галеру.

— Ну и что мне прикажешь делать, пока вы найдете время? — спросил Менедем. — Повеситься?

— Да мне без разницы, — заявил плотник, поднял свой молот и вогнал на место деревянный гвоздь, соединяя шип с доской, в которую этот шип был вставлен. Потом потянулся за следующим колышком.

Менедем, бормоча что-то себе под нос, пошел прочь. Ему оставалось либо уйти, либо выхватить молот из рук косского плотника и вышибить тому мозги. Но это все равно им бы ничего не дало: ведь плотник в обоих случаях не стал бы работать на Менедема, а капитану «Афродиты» требовалось от него именно это.

В гавани Галикарнаса плотники, вероятно, точно так же были заняты починкой военных галер Антигона. Плохо дело, решил Менедем.

Он посмотрел на северо-восток, где на карийском побережье материка лежал город, — это место все время отмечал плюмаж дыма. Вообще-то запах дыма был так же характерен для города, как и запах пекущегося хлеба и как менее приятная вонь навоза и немытых человеческих тел, но теперь над Галикарнасом поднимался черный дым. Шел ли он от самого города, или защитники сумели поджечь палисад, спешно возведенный вокруг военного лагеря людьми Птолемея? На таком расстоянии Менедем не мог этого рассмотреть.

Он надеялся, что Галикарнас пал, и пал быстро. Причем в основе его надежд лежал чистейшей воды эгоизм — если бы суда Птолемея не возвращались постоянно в гавань Коса с протечками, с разбитыми форштевнями или с огромными дырами от камней, выпущенных метательными машинами, плотники не трудились бы над их починкой весь день напролет, а иногда и ночью при свете факелов, и тогда у них была бы возможность залатать пробоину на «Афродите».

Но надежды Птолемея застать жителей Галикарнаса врасплох не оправдались, и теперь его люди осадили город, и осада могла продлиться долго.

«Агамемнон, Одиссей и остальные ахейцы не могли взять Трою десять лет», — подумал Менедем и пожалел, что вспомнил об этом.

В нынешние дни они наверняка бы управились быстрее. В гекзаметрах Гомера ничего не говорилось о катапультах, метавших дротики и камни весом в тридцать и более мин. Вообще-то в гекзаметрах Гомера почти ничего не говорилось о способах ведения осады, хотя «Илиада» и повествовала об осаде Трои. Армия Александра, вероятно, смогла бы взять штурмом город Гектора через десять дней, а не через десять лет.

Подумав об этом, Менедем приостановился, почесывая в затылке. Агамемнон, Ахиллес, Диомед и Аяксы и остальные персонажи «Илиады», может, и были героями, некоторые из них — даже сыновьями богов, но они не знали многого из того, что современные воины принимали как должное.

Александр восхищался Ахиллесом. Он взял свиток с «Илиадой», отправляясь в военный поход по неизвестному Востоку. Сознавал ли он, что его люди могли победить воинов, отплывших на черных кораблях к Трое? Менедем сомневался. В следующий миг в его голове мелькнула мысль: «Я не могу поделиться этим с Соклеем».

Скажи он такое, его двоюродный брат в ответ пожал бы плечами и сказал бы, что думал о том же много лет назад. А если бы оказалось, что Соклей о таком никогда не задумывался, Менедем знал — ему не будет покоя до тех пор, пока тот не выжмет все до капли из этой темы. Поэтому лучше было промолчать.

Потом мысли Менедема обратились к «Афродите». Он не хотел сам попытаться заделать повреждения. Рулевое весло еще ладно, он не сомневался, что плотники-любители на борту акатоса смогут смастерить замену. Но обшивка у кормы пострадала даже больше, чем он думал: швы разошлись, соединительные шипы треснули, пазы проломились на расстоянии нескольких локтей от того места, куда врезалось чужое судно. Менедем хотел, чтобы обшивку заделали как следует. Если торговая галера вдруг начинает пропускать воду посреди Эгейского моря… Менедем содрогнулся. Не все суда в таких случаях возвращаются домой.

«Мне нужны настоящие плотники. Но я не могу их раздобыть. Что же остается делать? Одно-единственное: ждать, пока я их отыщу».

Ответ был логичным. И из-за этого Менедем ненавидел логику.

Он подобрался, увидев, как пентеконтор, словно вышедший из «списка кораблей», скользнул в гавань. Такие галеры с одним рядом гребцов были единственными военными судами, известными Гомеру, но в нынешние дни они по большей части служили пиратам, а не военным. Однако никакой пират не был настолько безумен, чтобы войти в гавань Коса.

А этот корабль мирно причалил у пирса и начал высаживать гоплитов.

По пирсу к судну ринулся офицер и принял командование над высадившимися воинами или, скорее, попытался принять командование, потому что вновь прибывшие смотрели на него с презрением, неприкрытым, как гетера, облаченная в самый тонкий косский шелк. Только после переговоров — и после того, как офицер показал в сторону города Коса, словно угрожая вызвать подкрепление, — воины позволили себя увести.

— У меня такое чувство, что это новые люди Полемея, — заметил Соклей.

— А у меня такое чувство, что ты прав, — согласился Менедем. — Они ускользают с Халкиды на разных кораблях и являются сюда.

Соклей указал на поднимающийся над Галикарнасом дым.

— На месте Птолемея, — он старательно выговорил имя правителя Египта, чтобы Менедем не сомневался, кого именно из двух почти тезок он имеет в виду, — я бы послал людей Полемея принять участие в осаде… Вот было бы жалко, если бы их количество поуменьшилось, а?

Менедем, недолго думая, кивнул.

— Я бы сделал точно так же. Но Птолемей, кажется, этого не хочет. Он просто выводит их за стены города Коса, заставляя располагаться лагерем в окрестностях. По-моему, он рискует.

— По-моему, тоже, — сказал Соклей. — Если бы он доверял Полемею, — имя племянника Антигона он тоже произнес очень старательно, — тогда еще ладно. Но Полемей изменил Антигону, а потом и Кассандру. Птолемей должен быть слабоумным, чтобы надеяться, что такой человек не отвернется и от него, едва представится подходящая возможность.

— Птолемей далеко не слабоумный, — возразил Менедем. — Он очень даже умен.

— Определенно, — кивнул Соклей. — Вот почему я полагаю, что он приставил кого-то присматривать за Полемеем и его воинами. Помнишь, как племянник Антигона пытался выяснить, не знаем ли мы, какие офицеры Птолемея готовы принять взятку?

— Еще как помню, — ответил Менедем. — Я думал, что к тому времени, как это станет важным, мы уже покинем Кос и будем плыть через Эгейское море. Но из-за проклятого столкновения все накрылось — из-за столкновения и из-за свары по ту сторону канала. Эта широкозадая лохань, надеюсь, потонула в шторм!

— Может, так и произошло, — сказал Соклей. — Как бы то ни было, ее нигде не видно.

— Но только боги знают, на сколько мы тут застряли. — Менедем застучал пальцами по бедру.

— Поверь, мой дорогой, — едко ответил Соклей, — мне это нравится не больше, чем тебе. Я хочу быть уже в Афинах. Я жажду быть в Афинах! Вообще-то я согласен оказаться где угодно, только не здесь. Нам пора уже начать ходить на здешнюю агору, чтобы продать все, что сможем. Тогда мы хоть что-то заработаем!

— Немного, — удрученно сказал Менедем. — Здесь все время причаливают суда с Родоса. Мы не получим особой прибыли от продажи благовоний или чернил — и разве можно надеяться продать тут шелк, который мы только что купили? Разве что себе в убыток: жители Коса могут приобрести шелк прямо у тех, кто его делает, им не нужны посредники.