Клейтелий от души рассмеялся.

— Это хорошая вещь, — сказал он, салютуя своей чашей Менедему, а может, и Дионису. — Ква-ква.

Проксен снова засмеялся, потом взглянул на Соклея.

— А ты что приготовил для нас, почтеннейший?

Менедем гадал, уж не прочтет ли его двоюродный брат лекцию, как частенько делал, — например, о некоем Лисандре из Спарты, который, очевидно, был важной персоной сто лет тому назад. Но у Соклея на уме было другое.

— Я? — переспросил он. — Я собираюсь рассказать о грифонах.

И он довольно подробно изложил все, что знал: о сторожащих золото грифонах севера и одноглазых аримаспах, которые, как считалось, расхищали их запасы; о том, как художники-эллины по заказу скифов изображали грифонов («Он чаще прислушивался к россказням Телефа, чем я думал», — промелькнуло в голове Менедема), и о том, как же эти самые грифоны выглядели, если и впрямь были такими тварями ужасными, какими их описывают. Однако при всем том Соклей и словом не обмолвился, что на «Афродите» среди прочего имеется череп грифона.

Кое-что из этих рассказов Менедем слышал и раньше, но он никогда не слышал столько сведений о грифонах сразу — и это невольно впечатлило его. Когда Соклей толковал о том, что его интересовало, слушать его было весьма увлекательно.

Клейтелия он, несомненно, заинтересовал.

— Браво! — воскликнул родосский проксен. — Но вот интересно, как ты можешь рассказывать об этих зверях, словно только на днях видел одного из них, если они, по твоим же собственным словам, выдумка?

— Неужели я рассказывал именно так?

По мнению Менедема, Соклей ответил слишком вкрадчиво, а оттого неубедительно. Но Клейтелий, который уже порядком выпил, не был склонен к критике. Он только кивнул, чтобы показать — да, родосец рассказывал именно так.

Соклей слегка улыбнулся загадочной улыбкой.

— Говорят, Гомер был слеп. Он никогда не видел того, о чем пел, но заставил видеть это всех остальных, и люди видят это до сих пор.

— За последнее время ты уже дважды удостаиваешь поэта похвалы, — сказал Менедем. — К чему бы это?

Соклей показал двоюродному брату язык, высунув его как можно дальше. При этом оба юноши засмеялись.

Засмеялся и Клейтелий, хотя и не понял, что имел в виду Менедем. Он выпил достаточно и доказал это, обратившись к Соклею:

— У тебя есть дар все объяснять. Ты ведь умеешь писать? Такой умный парень наверняка должен знать грамоту.

Соклей не отрицал своего умения, и родосский проксен продолжил:

— Ты должен записать то, что только что рассказал, чтобы сохранить для потомства.

— Может, однажды и запишу, — ответил Соклей. — Я уже думал об этом.

— И правильно делал. — Клейтелий отпил из чаши большой глоток. — Ну, чем займемся дальше?

— Если ты приготовил девушек, ожидающих нас в наших комнатах, я был бы не прочь прямо сейчас туда отправиться, — ответил Менедем.

— Приготовил, — засмеялся проксен. — Хорошо вам, ребята. Вы двое можете трахаться с ними до одурения, но если я возьму рабыню к себе в постель, жена будет до бесконечности меня этим попрекать. Пойдемте.

Он взял со стола лампу.

— Я отведу вас.

Войдя в комнату, Менедем кивнул рабыне, ожидающей его в постели.

— Радуйся, Эвноя.

— Радуйся, — ответила она. — Нам так и не дали заняться этим утром.

Она, без сомнения, подразумевала: «Тебе не дали заплатить мне утром».

Менедем кивнул, подумав, что, родись Эвноя мужчиной, она давно уже была бы на мысе Тенар. В ней было много качеств, присущих наемнику.

— Птолемей и впрямь хотел вас видеть? — спросила она.

— Да, — ответил Менедем.

Это, казалось, произвело впечатление на Эвною. Она приняла горделивый вид — будто, отдаваясь мужчине, встречавшемуся с великим человеком, и сама становилась более значительной персоной. Рабы часто грелись в отраженных лучах славы своих господ; в данном случае, похоже, происходило то же самое.

Менедем сорвал хитон и лег на кровать рядом с любовницей.

Как и прошлой ночью, Эвноя застенчиво возразила против того, чтобы он просто овладел ею.

— Я не хочу иметь ребенка, — повторила рабыня.

Менедем нахмурился. Считалось, что она здесь ради его удовольствия, а не наоборот. Но он ублажил ее, сев на край кровати и широко раскинув ноги. Эвноя помрачнела; это нравилось ей еще меньше, чем подставлять зад. Однако в конце концов рабыня присела на корточках между его ног и наклонилась к члену. Пальцы Менедема запутались в ее волосах, направляя и торопя любовницу.

Прошло немного времени, и она отодвинулась, слегка кашляя и давясь, нашла под кроватью горшок и сплюнула в него.

Пресытившийся и ленивый, Менедем дал ей полдрахмы. В борделе ему бы пришлось заплатить за подобное удовольствие куда больше.

Они вытянулись на кровати бок о бок. Менедем пробежал рукой по изгибу обнаженного тела женщины, потом задул лампу. Комната погрузилась во тьму, и он почти сразу уснул.

Когда Соклея разбудил резкий стук, юноше на мгновение показалось, что все случившееся прошлым утром ему просто приснилось. Как и вчера, он лежал в обнимку с рабыней Клейтелия, Фестилис, и, как и накануне, они вместе сонно и удивленно огляделись вокруг. Рассвет пробивался сквозь ставни.

Раздался еще один стук, в соседнюю дверь.

— Алипет снова здесь, — сказал Клейтелий, и Соклей убедился, что и впрямь не спит. — Птолемей хочет видеть вас обоих, немедленно.

— Но хочу ли я видеть Птолемея? — пробормотал Соклей.

Он раздраженно помотал головой. Какая разница, хочет он или нет? Даже свободный эллин понимал, что его свобода имеет свои пределы, когда имел дело с генералом Александра.

Соклей похлопал Фестилис со словами:

— Поспи еще, если можешь. Это не имеет к тебе никакого отношения.

Затем набросил хитон и вышел по двор. В тот же миг из смежной комнаты появился Менедем; он тоже не выглядел счастливым.

— Что теперь? — вопросил он Алипета.

Приближенный Птолемея только пожал плечами и сказал:

— Пойдемте со мной.

Ворча и зевая, Соклей и Менедем последовали за ним.

Как и вчера, они застали Птолемея за завтраком. В это утро, однако, он не предложил им поесть, а уставился на родосцев таким взглядом, который заставил их вспомнить все грехи и испугаться возможного наказания. Соклей очень старался сохранить бесстрастное выражение лица.

«Знает ли Птолемей об изумрудах?» — нервно гадал он.

Он бросил взгляд на Менедема. Его двоюродный брат, к счастью, был не таким человеком, чтобы выглядеть виноватым, даже если ощущал свою вину.

Птолемей выпятил крутой подбородок и прорычал:

— Почему вы не сказали мне, что, когда плыли на Книд, у вас на борту был офицер одноглазого ублюдка?

Он, без сомнения, собирался их запугать. Но, так как его прямой вопрос не имел никакого отношения к изумрудам, братья испытали скорее облегчение, чем страх.

— А почему мы должны были об этом говорить? — отозвался Соклей. — Родос свободен, независим и нейтрален. Мы можем перевозить любого, кто платит за проезд.

— Он заплатил десять драхм, господин, — добавил Менедем.

— Десять драхм за проезд от Родоса до Книда? Вы хорошо его ободрали, — сказал Птолемей.

Его гнев, казалось, испарился; возможно, он облачался в него, как человек облачается в гиматий прохладным утром — чтобы сбросить, когда солнце поднимется выше.

Птолемей смотрел на двух торговцев.

— Стало быть, вы свободные и нейтральные родосцы, вот как?

— Да, господин, — храбро сказал Соклей.

— Ну что ж, — проговорил Птолемей. — Если вы действительно послужили Антигону и заработали на этом, не послужите ли вы также и мне?

— Если мы заработаем на этом, — ответил Менедем.

— Заработаете, — заявил Птолемей тоном, не допускающим возражений. — Я заплачу талант серебра: двадцать мин — вперед, чтобы вы в пути не нуждались в деньгах, а остальные сорок будут ждать вас по возвращении на Кос.