Аристарх только фыркнул.

— Куда направляетесь? — спросил он.

— В Афины, — ответили одновременно Соклей и Менедем.

Потом Соклей подумал — а стоило ли в этом признаваться? Последние восемь лет Афинами правил Деметрий Фалерский, марионетка Кассандра, а Кассандр отнюдь не дружил с Антигоном.

Но Аристарх только снова фыркнул и заметил:

— С таким грузом в этом нет ничего удивительного.

Он подался вперед, пытаясь рассмотреть собеседников получше в сгущающихся сумерках.

— По дороге туда вы остановитесь на Косе?

Еще один опасный вопрос. Солгать было бы безопасней, но зато и более рискованно. Соклей решил сказать правду и ответил как можно спокойней и рассудительней:

— Конечно остановимся, почтеннейший. Мы торговцы, и мы нейтральны. На Косе делают шелк, который нельзя раздобыть больше нигде на свете. Мы купим на острове шелк, чтобы продать его в другом месте, и сбудем там пурпурную краску.

— Когда я оставил Родос, чтобы направиться в Милет, они сразу меня предупредили, что собираются сделать остановку на Косе, — сказал Эвксенид. — Это было еще до того, как весь военный флот Птолемея двинулся в ту сторону.

— Ладно, верю, — ответил Аристарх. Его подозрения, казалось, наконец-то рассеялись. — Вы, наверное, захотите провести день у нас на рыночной площади, прежде чем отправитесь в путь?

Соклей с Менедемом переглянулись.

Меньше всего Соклею хотелось здесь задерживаться. Чего ему действительно хотелось — так это как можно быстрее отправиться в Афины. Но его желания шли вразрез с требованиями здравого смысла.

— Благодарю, — проговорил он. — Предложить такое очень любезно с твоей стороны.

Он сразу понял, что принял правильное решение, когда офицер с облегчением сказал Эвксениду:

— Пошли. Давай вернемся в казармы, пока не стало слишком темно.

И они вместе двинулись по причалу.

— Вот только этого мне и не хватало — провести день на рыночной площади Книда! — воскликнул Менедем. — Если нам удастся заработать столько, чтобы заплатить всей команде за лишний день, это будет чудом, сотворенным самим Зевсом.

— Абсолютно с тобой согласен. — Соклей был еще мрачнее двоюродного брата, но потом лицо его просветлело. — Но, как говорится, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Кто бы мог подумать, что в Кавне мы наткнемся на череп грифона?

— Да уж! — Судя по тону Менедема, он был бы счастлив никогда в глаза не видеть этого черепа. — Теперь нечего и надеяться найти без факела дом родосского проксена, — вздохнул он. — Ну что, пойдем на постоялый двор или предпочитаешь переночевать на юте?

— Меня вполне устроил бы ют, — ответил Соклей. — На постоялом дворе нет ничего завидного — шумно, полным-полно насекомых и воров.

— Там есть кое-что и помимо этого, — заметил Менедем.

— Вино есть и здесь, и я не так сильно желаю девицу, чтобы искать ее, едва войдя в порт, — ответил Соклей.

— Что ж, мне тоже не настолько приспичило раздобыть девицу, — с видом оскорбленного достоинства заявил Менедем.

Соклей потихоньку улыбнулся. Его шпилька попала в цель.

Менедем снял хитон, скомкал его, пристроил на палубе в качестве подушки и, завернувшись в гиматий, лег. Соклей последовал его примеру.

На палубе нашлось бы место и для Диоклея, но келевст примостился на скамье гребца и прислонился к обшивке борта «Афродиты», как обычно поступал, проводя ночь на судне. Эта привычка появилась у него много лет назад, когда он еще сам работал веслом, и Диоклей так и не смог от нее избавиться.

Соклей вгляделся в ночное небо. Блуждающая звезда Афродиты, самая яркая из звезд, сияла на западе, медленно следуя туда, где солнце опустилось за горизонт. Блуждающая звезда Зевса, не такая блестящая, но зато путешествующая по всей небесной сфере, висела низко на востоке. Отдаленная музыка двойной флейты и песня свидетельствовали о том, что немало людей предпочли сегодня пирушки и женщин этой почти спартанской простоте.

«Ну и к воронам их», — подумал Соклей и уснул.

Менедем очень неохотно смирился с тем, что им придется провести целый день на агоре Книда, торгуя товарами с «Афродиты».

— Это не твоя вина, — сказал он Соклею, когда они разложили напоказ немного краски, благовоний, папируса и чернил. — Ты не мог допустить, чтобы Аристарх на нас разозлился. И все равно…

— Все равно, — печально согласился Соклей, — я хочу отправиться в Афины.

Он говорил, как маленький мальчик, который хочет конфету и собирается устроить скандал из-за того, что педагог не желает ее покупать. Менедем засмеялся. Если бы существовали «мыслительные бордели» наподобие «мыслительных лавочек» Сократа, описанных Аристофаном в «Облаках», ничто не удержало бы его нынче ночью на борту «Афродиты». Соклей чуть ли не бравировал тем, что ему все равно, где ночевать, но устремился бы прочь, как выпущенный из катапульты дротик, если бы углядел хоть малейший шанс подискутировать на тему «Что есть что».

— Поторгуем для виду, — сказал Менедем. — Потом сможем немного побродить по рынку, а после двинемся обратно на судно.

— Идет. — И все-таки Соклей тяжело вздохнул. — Мы сейчас могли бы уже пройти больше полпути до Коса.

Он преувеличивал, но не сильно: остров лежал меньше чем в полудне пути к северо-западу от Книда.

Местные торговцы начали расхваливать свои оливки и чаши, а также шерстяные ткани. Неподалеку два бородатых финикийца в льняных широких одеяниях до лодыжек и в шляпах без полей громко выкрикивали:

— Бальзам! Замечательный бальзам! Это средство одновременно и прекраснейший фимиам, и самое лучшее из лекарств, когда-либо дарованных богами!

Услышав это, Соклей навострил уши.

— Пошли посмотрим, нельзя ли заключить с ними сделку. Мина бальзама идет за две мины серебра.

— Ты прав, — согласился Менедем. — К тому же у нас есть время, чтобы с ними поторговаться. В таком маленьком городке, как этот, нечего рассчитывать на бойкую торговлю.

Но едва братья начали расхваливать свои товары, как к ним приблизился какой-то человек — он шел осторожно, чуть наклонясь вперед, что говорило о его близорукости, — и спросил:

— Это вы родосцы, прибывшие на остров минувшей ночью?

— Верно, почтеннейший, — кивнул капитан «Афродиты». — Чем можем служить?

— Мне нужен папирус, — ответил человек, к удивлению Менедема. — Аристарх сказал, что у вас есть папирус.

Менедем удивился еще больше. Покупатель был не больше похож на воина, чем эфиоп — на светловолосого кельта.

— Аристарх сказал правду, — осторожно подтвердил Менедем. — Кто ты?

— Я Диодор, сын Диофанта, — ответил близорукий, наклонившись поближе к Менедему, чтобы лучше его рассмотреть. Потом объяснил: — Я здешний казначей Антигона.

— А! — Менедем кивнул. Теперь ясно, почему Диодор решил стать их покупателем. — Да, почтеннейший, у нас и вправду есть папирус. Вообще-то у нас его сколько угодно.

— Слава богам! — воскликнул Диодор. — Мой дорогой, знаешь ли ты, как трудно правильно вести записи, если твой начальник воюет с Египтом? Я писал на коже, на досках, даже на глиняных черепках — как делали в старые дни, решая, кого подвергнуть остракизму.

Неудивительно, что Диодор привел такое сравнение: он говорил на аттическом наречии, а Афины были родиной остракизма.

— Мы наверняка сможем тебе помочь, — сказал Менедем. Диодор, хоть и был казначеем, оказался слишком возбужден, чтобы сильно торговаться.

— Сколько у нас осталось папируса? — спросил Менедем Соклея. — Я знаю, ты продал кое-что в Кавне.

— О боги! — Диодор явно пришел в ужас при мысли о том, что от него ускользнет хоть немного папируса.

— У нас остался семьдесят один свиток, — ответил Соклей; Менедем не сомневался, что он наизусть помнит цифру. — А еще у нас есть превосходные чернила, — добавил Соклей, указав на один из маленьких горшочков.

Диодор кивнул.

— Чернила — это хорошо, но я могу быстро приготовить их и сам. Хотелось бы мне, чтобы я умел сам делать папирус. Сколько вы просите за свиток?