— Ты там подготовила для нас дом, Ханна?

— Угу.

— Купила?

— Что-то в этом роде.

Вернее было бы сказать, что дом — настоящий замок — снят в аренду, но в контракте, который Полли заключил со своим швейцарским коллегой, была оговорена и возможность покупки, в счет которой входила бы и сумма, уплаченная за аренду. "Ханна, ты становишься мечтательной даже в делах…" А ведь она действительно тысячу раз мысленно представляла себе и тот поезд, в котором они сейчас едут, и два других, на которые им предстоит пересесть, и, наконец, экипаж, который встретит их на вокзале. Они должны были приехать в дом на озеро до того, как часы пробьют двенадцать, обозначив таким образом смену одного века другим, чтобы слушать полуночный бой, поужинав перед горящим камином, уже позанимавшись любовью- А если ему удастся сдержать желание, то она (чего уж лучше?) встретит двадцатый век в его объятиях, пьяная от шампанского и от счастья… "Чертова дура".

— Я думаю, ты уже распланировала, что нашу брачную ночь мы проведем именно в этом доме? — внезапно спросил Тадеуш.

— Да.

— И сколько же раз ты будешь принадлежать мне?

Она довольно спокойно выдержала его взгляд.

За первой пересадкой, в Мюнхене, последовала вторая — в Швейцарии, в Цюрихе. Ханна дремала, а Тадеуш что-то читал. Правда, он даже пытался какое-то время беседовать с нею, как поступает в дороге всякий любезный компаньон. На предпоследнем этапе их маршрута, на станции Лугано, Ханна была словно в летаргическом сне. Но вот наконец они сели в карету, покрашенную в черный и красный цвета и запряженную четверкой лошадей. Два форейтора вскочили на пристяжных, и карета тронулась. Снег перестал падать, двенадцать километров от вокзала до замка они проехали в полной тишине, которую нарушало только позвякивание колокольчиков. Озеро в эту безлунную ночь казалось совершенно черным. Потом они въехали в Моркот и покатили по живописной центральной улице. Своды, кое-где перекрывающие улицу, в эту новогоднюю ночь были украшены бумажными фонариками. Их экипаж свернул и покатил по дороге, круто поднимавшейся вверх. Когда Ханна была здесь в первый раз, чтобы осмотреть место, она долго стояла на террасе собора святой Марии, построенного в XIII веке на крутой стометровой скале. Но тогда был солнечный день, и она была полна надежд…

Замок, который она арендовала, был расположен еще выше, и как только они подъехали, в нем, как и хотела Ханна, сразу же зажглись факелы и свечи.

— Могу ли я закурить?

Разумеется, кивает Ханна. Они приехали в начале восьмого. Вместе обошли весь замок — трехэтажное здание, примечательное тем, что своды нижнего этажа были выполнены еще в романском стиле. Увидев огромную кровать с роскошным пологом в комнате, где было четыре окна, выходившие на озеро, Тадеуш промолчал. И только попав в рабочий кабинет, который Ханна планировала отвести ему, и примыкающую к нему библиотеку, где было много книг, но в то же время часть полок пустовала, спросил:

— Ханна, это для моих книг?

— Да.

— У меня их не так много.

— Но ведь книги можно купить, да к тому же ты их будешь писать.

— С этим трудно не согласиться.

Книги были на немецком, английском, французском, русском и польском языках. Она даже специально заказала кожаный переплет для всех произведений Рильке, начиная с "Жизни и Песни" до самого последнего — "Белой Принцессы".

— Ханна, спасибо за твою деликатность. — При этих словах на его лице была обычная, совершенно непроницаемая улыбка.

Ханна пошла переодеться. Именно в этот момент в ее поведении неожиданно произошла странная перемена: она словно бы стала вдруг равнодушной к поведению Тадеуша. Главное вести себя как ни в чем не бывало, ну а что будет дальше — посмотрим! Надела новое платье, специально сшитое в Париже для этого случая: белое с оборками кумачового и черного цветов, закрытое до горла и застегивающееся на тридцать девять маленьких пуговичек. "Признай, Ханна, за собой хотя бы одно достоинство — ты чертовски упряма!"

На протяжении всего обеда говорила она одна. Словно настала ее очередь занимать собеседника разговором. Рассказала ему все с момента ее отъезда из местечка на телеге Визокера до последних планов по развертыванию сети магазинов в Северной Америке — все, ничего не упуская. Ввела его в курс дел и своего состояния, которое должно было значительно возрасти, и даже назвала поименно своих четырех любовников.

— Разумеется, считая и тебя. Лучшим был Андре, хотя и Л отар тоже… Я видела его в Цюрихе, похоже, он все-таки убил свою жену…

После обеда перешли в салон, где пылал камин. Им подали кофе, и слуги удалились. Тадеуш закурил сигару.

— Кто украсил дом?

— Тип, которого я зову Генри-Беатрис.

Брови Тадеуша поползли вверх.

— Это мужчина или женщина?

— И то и другое. Ему принадлежит идея воссоздать здесь стендалевскую атмосферу. Который теперь час?

— Скоро одиннадцать. Вот уже больше двух лет, как, войдя в один книжный магазин на улице Рен, я узнал, что обо мне расспрашивали.

Она неподвижно сидит на диване, тщательно расправив складки платья по обе стороны от себя.

— Ханна, как зовут того человека, который меня разыскивал?

— Марьян Каден. Сейчас он в Нью-Йорке.

— Идея была очень хороша. Но в то время я читал только по-английски. А уж затем принял кое-какие меры предосторожности.

— Ты догадался, что он работает на меня?

— Разумеется. — Он улыбнулся. — Ханна, я знал, где ты живешь. Многие из моих друзей или друзей Маркхэма являются твоими клиентами. Полтора года тому назад я был в Лондоне и видел тебя там.

Она закрыла глаза. Он кивнул, словно отвечая на вопрос, который так и не был задан:

— Да, я мог бы поговорить с тобой. Для этого стоило всего лишь пересечь улицу.

— Но ты этого не сделал.

— Не сделал.

"Открой твои чертовы глаза и посмотри ему прямо в лицо, слышишь, Ханна!" Она подняла голову.

— Потом, — продолжал он, — я встретился с этим совершенно великолепным типом, Визокером. Его куда выгоднее иметь другом, чем врагом, правда, он тебя любит больше, чем себя самого. Тебе, может быть, было бы лучше выйти за него, а не за меня. Мы с ним очень долго говорили.

— По-мужски?

— Да, по-мужски. Между прочим, он, оставаясь незамеченным, следил за мной целый месяц. А вот твоего английского детектива я заметил тут же.

— О чем вы говорили с Менделем?

— Не спеши, Ханна, пожалуйста. Это ведь странное для мужчины ощущение, когда тебя преследуют.

— Да, пожалуй, женщины к этому больше привыкли.

— Вот это правда. Слава Богу, что ты хоть никогда не посылала мне цветов или каких-нибудь безделушек. Другая на твоем месте могла бы пойти на такое, даже если бы я был женат.

— Но ты ведь не был женат.

— Чуть было не женился.

— На Мэри-Джейн Галлахер?

— Да нет, с другими я был более близок к женитьбе.

— Я же тебе написала.

— Это самая умная вещь, которую ты сделала по отношению ко мне. А я тебе не ответил, потому что не знал, что ответить. Я уже не раз бывал смешон, но не до такой степени.

— Я тебя люблю.

— Я знаю это. Я даже надеюсь, что ты меня любишь как настоящая женщина, а не как девчонка, которая втрескалась в друга детства. Говорил ли тебе Мендель Визокер, что я возвращался в Варшаву в июне 92-го года?

— Он не сказал, зачем ты это сделал.

— Но он знал это. Я искал тебя по всей Варшаве… Помолчи, Ханна, не надо ничего говорить. Никто не мог мне сказать, куда ты уехала. Я даже побывал в твоем местечке, но и там о тебе ничего не знали. Если бы ты, Ханна, не так лгала мне тогда в Варшаве! Откуда у тебя эта мания усложнять простые вещи? Зачем было рассказывать мне сказки о каком-то наследстве? Я ведь им тогда даже поверил. На тебе было такое великолепное платье, может быть, чуть старомодное, но очень красивое. Такое же, как сегодня, если я не ошибаюсь… Правда, я быстро перестал тебе верить. Ты казалась такой усталой и с каждой неделей уставала все больше и больше. А я не знал, как сказать тебе, чтобы ты прекратила разыгрывать передо мной эту комедию. Ты так вошла в свою роль!.. Эта единственная ночь, которую мы с тобой провели вместе в Пражском предместье накануне Нового года…