Манджино потер виски.

– То, что ты мне рассказал, очень интересно, – сказал он, – хотя ничего удивительного тут нет. Но я имел в виду другое. Настоящие деньги. – Он дотронулся пальцем до кончика носа. – Я вот о чем.

Транкатта улыбнулся:

– А, вон что! – Он выключил видео и развернулся в кресле лицом к Манджино. – Да, – произнес он, – с этим все просто замечательно.

– Я тебя слушаю, – поднял голову Манджино.

Транкатта раздавил «Кэмел» в пепельнице, затем достал самокрутку, отрезал кончик зажимом. Прикурил от зажигалки, склонив голову набок. Закрыл правый глаз и глубоко затянулся. Потом положил самокрутку в пепельницу, глубже вдохнул дым и лишь потом выпустил его из легких.

Не сводя взгляда с Транкатты, Манджино тер виски.

– Я называю то дельце «корейская связь», – объяснил, наконец, Транкатта. – Представляешь, связался с узкоглазыми. У них сеть магазинов деликатесов. Я выступаю посредником между корейцами и русским парнем, Владимиром. Ну и имечко – Владимир. Я называю его Влади для краткости. И он вовсе не из русской мафии. Официантом работает. Представляешь? Долбаный официант из Бруклина, в районе Канарси. Он мелкий барыга. Толкает кокс очень солидным клиентам, а я его поставщик. Когда ему удается сплавить граммов сто товара, мне достается штука баксов, а то и две. В последнее время такое происходит все чаще. Раза два в месяц. В конце недели жду очередную партию товара. Ты свободен в пятницу или в субботу вечером?

– Зачем ты мне сейчас об этом рассказываешь? – спросил Манджино, потирая лоб двумя пальцами.

Транкатта пожал плечами.

– Мне нужна крыша, – сказал он. – Вот я и вспомнил о тебе. Ты только что отсидел, а я… я ведь не крутой. И мне не хочется, чтобы кто-нибудь понял, а кто-нибудь рано или поздно поймет, что я совсем не крутой.

Манджино закурил.

– Ну и сколько ты собираешься мне отстегивать? – поинтересовался он.

Транкатта потянулся к своей сигарете, но передумал, раздавил окурок и снова пожал плечами.

– Поскольку ни один человек в здравом уме не посмеет валять с тобой дурака… Предлагаю тебе сорок процентов от корейских дел. Ну и если попутно будут какие-то дополнительные деньги, получишь еще. Как тебе мое предложение? Сорок процентов со всех моих операций?

– Со всех, – повторил Манджино. – Надеюсь, ты ничего от меня не скрываешь. Да, конечно, я могу обеспечить тебе защиту за сорок процентов.

– Значит, договорились. – Транкатта взял двумя пальцами остаток самокрутки, поморщился, раздавил его в пепельнице и закурил новую сигарету «Кэмел». Глубоко затянулся, выпустил дым и посмотрел Манджино в глаза сквозь дымовую завесу. – Итак, – продолжал он, – ты хочешь взглянуть, что я нагреб сегодня за утро? Сейчас внизу работают всего три девки, но любая охотно прочистит тебе шланг – отсосет все, как пылесосом.

– Нет уж, сегодня, пожалуй, возьму деньгами, – сказал Манджино. – Ты как, не против?

Удивленный Транкатта достал из кармана бумажник и отсчитал три пятидесятидолларовые банкноты.

– Сто пятьдесят. Новенькие, как будто только что напечатали.

Манджино посмотрел на нового компаньона в упор:

– Раз мы с тобой отныне работаем вместе, мне бы хотелось, чтобы отныне наши отношения были сугубо деловыми.

Глаза у Транкатты забегали. Явно испугавшись, он пожал плечами.

– Конечно, Джимми. Как скажешь.

Манджино встал с дивана, взял у Транкатты три новенькие, хрустящие банкноты и подмигнул.

– Значит, до выходных, – сказал он.

Через несколько часов после того, как детектив Джон Денафриа подключил к телефону Витторио Тангорры диктофон, он заехал за детективом Алексом Павликом, своим новым напарником. Они должны были вместе ехать в Нью-Джерси. Вечерело. Небо очистилось, и сквозь редеющие облака на землю проникал солнечный свет.

Павлик, широкоплечий здоровяк с разбитыми костяшками пальцев – результат нескольких лет занятий боксом, – почти все утро прозанимался в тренажерном зале на Сорок второй улице. Говорил он врастяжку, не спеша. На нем были темно-синие тренировочные штаны и золотистая спортивная куртка на «молнии».

– Добро пожаловать, – сказал Денафриа.

– Спасибо, – ответил Павлик.

Они пожали друг другу руки, и Денафриа поехал на запад по Сорок второй улице.

– Это ведь ты арестовал Тимоти Уоллера? – спросил он.

Павлик натянуто улыбнулся.

– Должно быть, приятно изолировать от общества такого психа.

– Да меня чуть не уволили за то, что я арестовал этот кусок дерьма.

– А я слышал, что тебя, наоборот, наградили.

– Начальство решило, что журналистам больше понравится, если я буду героем. По крайней мере, так мне сказали.

– Как бы там ни было – прими мои поздравления. И уж поверь мне, почетный знак куда лучше уголовного дела. Вот уж чего я никому не порекомендую.

– Ты о том эпизоде на Истерн-Парквей? – Павлик понимающе кивнул.

– По-моему, нас с тобой обоих подставили, – сказал Денафриа.

– Я помню, как тебя судили. Там была скрытая камера. Но чего я не могу взять в толк, – с чего они на тебя так взъелись?

– Сам не понимаю, – ответил Денафриа, перестраиваясь в правый ряд, чтобы обогнать грузовик службы срочной доставки. – Наверное, оказался не в том месте не в то время, – продолжал он. – И цвет кожи у меня подкачал. Помнишь, тогда еще разбирали дело о копах, которые любили помахать дубинками? В общем, все черные жаждали моей крови. Чернокожий пацан грабил прохожего у банкомата, я случайно проходил мимо и попытался ему помешать. Пацан выстрелил в меня, причем не один раз, и я выстрелил в ответ. Шум подняли из-за того, что адвокаты пацана доказывали: мол, камера зафиксировала мои прицельные выстрелы, а их подзащитный стрелял только в воздух. И в самом деле он вовсе не хотел меня убивать. Мне крупно повезло, что он прострелил спортивную сумку, которую я нес в руках. Я выстрелил в ответ и попал в него. И вот, не успел я оглянуться, как на меня уже заведено дело, обо мне взахлеб пишут все газеты, а жена не понимает, какого хрена она за меня вышла. В общем, суд – штука противная, особенно если знаешь, что тебе светит много лет за решеткой. И за что? За то, что ты выполнял свой долг. Такого врагу не пожелаешь.

Некоторое время оба молчали.

– Что ж, ты хотя бы загорел, – заметил Павлик. – Где был?

– На Пуэрто-Рико, – ответил Денафриа. – Один. После суда у меня еще больше обострились семейные проблемы.

– Прими мои соболезнования.

Денафриа свернул на улицу, ведущую к туннелю Линкольна.

– А ты? Ты ведь работал в убойном отделе?

– Восемь лет, – кивнул Павлик.

– С одним и тем же напарником?

– Да, почти все время.

– А он по-прежнему в убойном?

– Ага.

– Я до сих пор работал один, – признался Денафриа. – Мне первый раз всучили напарника. Я имею в виду, всучило начальство.

– А что, у тебя проблемы с общением? – спросил Павлик.

– Да нет, – ответил Денафриа. – Мне не терпится поработать в компании.

– Ну и ладно, – вроде успокоился Павлик, хотя было заметно, что ему слегка не по себе.

Они снова заговорили, когда проехали половину туннеля Линкольна.

– Сейчас у нас на повестке дня два вышибалы, – заявил Денафриа. – Есть вероятность, что головорезы, за которыми мы следим, выведут нас на глав мафиозных семей – надеюсь, ты в курсе того, что такое семья. Пока приходится иметь дело с самыми мелкими сошками криминальных кланов. Шестерки, на таких второй раз не взглянешь. Далее, есть один тип, богатенький дурачок, который мечтает вступить в мафию. Ему просто нечего делать, вот он и бесится с жиру. Некий Ларри Берра, однофамилец бейсболиста Йоги Берры из команды «Янки». Его отец в свое время финансировал криминальный клан Виньери, хотя сам туда и не входил. Занимался околомафиозными делишками – на их языке это называется «импорт-экспорт», «промышленные перевозки», «вывоз бытовых отходов» – и прочим в том же духе. Берра-старший умер с год назад. Ларри – единственный ребенок, у него нет ни братьев, ни сестер, зато есть добрая мамаша, которая и распоряжается остатками денег, полученными от мужниных махинаций. А сыночек оказался неудачником, недотепой. Ларри за всю свою жизнь не совершил ни одного достойного поступка. Но, пока рос, пересмотрел кучу фильмов про мафию и возмечтал вступить в ее стройные ряды. Заплатил сколько надо, и его считают «кандидатом», помощником. Но в смысле сообразительности Ларри далеко до своего покойного папаши. Он то и дело швыряет деньги на ветер. Следующее действующее лицо – парикмахер Витторио, от которого я сейчас еду. Иммигрант в первом поколении, за шестьдесят, женат. Парикмахер завел себе подружку-кубинку по имени Лусия Гонсалес. Лусия на тридцать лет моложе Витторио. Она развела Витторио на денежки Ларри. Витторио попросил у Ларри шестьдесят тысяч, но не сумел вовремя отдать долг.