И с этого самого мгновения все мои проблемы с языком сами собой разрешились — слова потекли плавным и связным потоком. Это хороший, качественный английский — энергичный, экономный в средствах, без излишней акцентуации и локализации. Я стараюсь не употреблять слова, которые могут оказаться непонятными для широкой публики. Если в сюжете, на мой взгляд, образуются лакуны, я их заполняю по собственному усмотрению. Когда мне кажется, что текст перегружен повторами, способными утомить современного читателя, я безжалостно с ними расправляюсь. Уверен, что Мэлори в свое время поступал точно так же. И все стало так просто! Я думаю, то, что у меня сейчас выходит — это лучшая проза, которую я написал за свою жизнь. От души надеюсь, что так оно и есть! В тех случаях, когда наталкиваюсь на какое-то темное место или парадокс, я предпочитаю полагаться на свою интуицию. Собственное мнение и восприимчивость нашего поколения — вот те критерии, которыми я руководствуюсь.

В настоящий момент мне даже приходится несколько сдерживать процесс творчества. Не хочу, чтобы текст катился необузданной лавиной. Предпочитаю, чтобы каждое слово было продуманным и точным, а музыка предложений ласкала ухо. Это такая радость! У меня больше не осталось сомнений, и я хочу, чтоб Вы это знали. Я смогу написать этот роман. Черт побери, фактически я уже пишу его!

«… и громко поет кукушка»

ЭРО

Сомерсет, 30 марта 1959 г.

Я уж и забыл, когда в последний раз писал Вам. Понятие времени для меня потеряло всякий смысл. Долгожданный покой, который я здесь обрел и в котором постоянно пребываю, есть нечто реальное — плотное и ощутимое, как камень в руке. Работа потихоньку движется — неспешным, мерным шагом, как тяжело нагруженный верблюд. Я получаю от нее огромное удовольствие. Возможно, сказывается длительное пребывание в подобном состоянии, а может, дело в самом Сомерсете, но только вся моя погоня за химерами осталась в прошлом. Вопросы стиля и технического мастерства — все то, о чем я раньше грезил, как о последней новинке от парижского портного — меня больше не волнуют. Теперь из-под моего пера выходят простые и честные слова, которые не нуждаются в адъективных подпорках. По правде говоря, я на такое даже не рассчитывал. Великолепное ощущение! И слова эти сами выстраиваются в предложения, в которых ощущается особый ритм — ровный и надежный, как биение здорового сердца. Звук этот ласкает мой слух. Я нахожу в нем силу и непоколебимую уверенность, которые присущи лишь безмятежному детству да спокойной, безбедной старости.

Мой перевод «Смерти» благополучно продвигается, хотя правильно ли называть это переводом? Если разобраться, то мой текст не более перевод, чем работа самого Мэлори. Содержание я сохраняю неизменным, но облекаю его в новую форму. И в этом смысле мой роман в той же степени принадлежит мне, как «Смерть Артура» принадлежала своему автору. Я говорил уже, что перестал бояться Мэлори. А знаете, почему? Да потому, что понял: я могу писать не хуже Мэлори. Вернее, так: я способен написать для своего времени лучше, чем это сделал бы Мэлори. И это нас объединяет — он тоже писал для своего времени лучше всех остальных.

Мне хочется поделиться с Вами тем ощущением радости, которое не покидает меня последнее время. Вы не поверите, Элизабет, но я специально просыпаюсь пораньше, чтобы послушать птичье пение. Знали б Вы, какие они устраивают распевки на заре! А я каждое утро сижу — по часу, а то и более, — ничем не занимаюсь, только смотрю в окно и слушаю. Это время чистого наслаждения — такой на меня нисходит мир и покой… И еще чувство, которое я не могу определить иначе, как самоуглубленность. А затем птицы смолкают. Деревня просыпается, и начинается обычный трудовой день. Я тоже потихоньку поднимаюсь к себе наверх и приступаю к работе. И знаете, что я заметил: интервал между моим праздным сидением перед окном и напряженным трудом за письменным столом с каждым днем становится все короче и короче.

ЭРО

Сомерсет, 5 апреля 1959 г.

Вот и еще одна неделя пролетела, а я и не заметил. Удивительно, куда подевалось время? Ежедневная работа, письма, весна с ее непременными хлопотами в саду и огороде, прогулка в Гластонбери (я частенько захаживаю к Морлендам полюбоваться, как они по старинке, дедовскими методами, выделывают овечьи шкуры) — все повторяется изо дня вдень, но не приедается. И в связи с этим у меня возникают два вопроса. Во-первых, почему недели пролетают с такой скоростью? И во-вторых, как мне удается переделать столько дел за неделю?

Работа по-прежнему радует, но, одновременно, и испытывает на прочность. Весь конец прошлой недели и начало этой посвятил описанию Бедгрейнской битвы. У Мэлори в этом эпизоде царит совершеннейшая неразбериха. Мне пришлось выяснять не только, что там происходило, но и почему. Да к тому же еще и сокращать изрядно. Это люди пятнадцатого столетия могли бесконечно развлекаться описанием рыцарских поединков, похожих друг на друга, как две капли воды. Анаши современники с куда большим интересом изучают результаты бейсбольных матчей (где вообще авторское повествование отсутствует как таковое). Так что мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы сохранить целостное впечатление от битвы. Я хотел, чтобы она не распалась на сотню отдельных рыцарских поединков, а запомнилась читателю как яркое и важное событие. Но при этом нельзя грешить против исторической правды, согласно которой война как раз и есть серия кровопролитных индивидуальных поединков. Н-да, нелегкая проблема. Вообще надо сказать, что в первой части романа царит полная путаница. С одной стороны, Мэлори развозит на шесть страниц описание рядового сражения, этой самой Бедгрейнской битвы. А с другой — двум главным событиям первой части — зачатию Мордреда и встрече Артура с Гвиневерой — он едва посвящает по две строчки. Где логика? Я, со своей стороны, не могу уделить много времени этим двум поворотам сюжетной линии, но в то же время должен как-то подчеркнуть их исключительную важность. Так что сами видите: скучать мне не приходится.

Так, а теперь у меня интересный вопросец для Чейза. Помните: по окончании битвы Мерлин со всех ног скачет в Нортумберленд, чтобы во всех подробностях сообщить о ней мастеру Блэйзу? И тот слово в слово записывает все за Мерлином. Ибо так у них было заведено: Мерлин сообщал, когда и какое сражение произошло, а также какие приключения выпали на долю Артура и его славных рыцарей, а Блэйз все аккуратно вносил в свои летописи. Вот у меня и возникает вопрос: кто, черт возьми, был этот Блэйз? Или, как вариант, за кого его принимает Мерлин? Всплывает ли это имя где-нибудь во французских книгах? Или Мэлори его сам придумал? Очень хотелось бы знать, что думает по этому поводу Чейз.

ЧЕЙЗУ

Сомерсет, 9 апреля 1959 г.

Учитывая мою отдельную переписку с Элизабет, приходится внимательно следить, чтобы не повторяться и не заставлять Вас перечитывать уже устаревшие новости. Сегодня утром получил письмо от Джексона. Оказывается, у них есть словари, которые я заказывал. Правда, туда не входит старая корнуолльская лексика, но тут уж ничего не поделаешь. Попытаюсь отыскать все на месте. Аналогичные проблемы и со среднеанглийским словарем — его тоже нет, и это очень неприятно, поскольку свой я оставил дома. Они говорят, что эта часть была изъята из Оксфордского словаря и сейчас находится в типографии Мичиганского университета. Проклятие! Я так жалею, что не захватил свой «Оксфорд» — он мне очень нужен! Поэтому вынужден просить: пожалуйста, нельзя ли выслать мне мой словарь или какой-нибудь другой на замену? По сути, это все, в чем я сейчас нуждаюсь — найти значения нужных слов. Все остальное я могу выяснить самостоятельно или найти у Мэлори. Сейчас я занят тем, что пишу часть под названием «Мерлин», и у меня складывается совершенно непривычный образ Артура. Полагаю, что в связи с этим придется пересмотреть мое отношение к Мэлори и к самому себе. Стоит копнуть поглубже, и сразу же возникают исключительно сложные вопросы. Взять хотя бы сон короля: змеи — вообще-то загадочные твари, но тут все складывается в цельную картину. Впрочем, Вы сами все увидите, когда я пришлю Вам этот кусок. Я, пожалуй, продублирую его на микропленке (на случай непредвиденной пропажи) и вышлю Вам рукопись. Мэри Морган, наверное, сможет ее размножить, изготовив несколько копий на тонкой бумаге. Мне и самому не помешает один из этих экземпляров. Но в любом случае — что бы ни случилось — у меня будет храниться копия на микропленке. Как известно, береженого Бог бережет. Чейз, мне, как всегда, очень нужна Ваша помощь. Необходимо привести к единому виду все имена персонажей и географические названия. Был бы очень признателен, если бы Вы взялись за эту работу по стандартизации. Кроме того, нужно выяснить (по крайней мере, где возможно), как сейчас называются те города, которые Мэлори упоминает в своей книге. Что касается личных имен, то полагаю — во имя простоты и удобства произношения — их следует максимально сокращать. Необычные и редко встречающиеся имена тоже требуется привести к стандартному виду. Я отдаю себе отчет, какой это большой и кропотливый труд. Но я помню, дружище, что Вы уже занимались подобными вопросами и сделали ряд наработок. Так что никто лучше Вас не справится с этой задачей. Мерлин, конечно, старый шельмец — так все запутал со своими магическими фокусами. Ноя надеюсь. Вам понравится, как я разобрался с Бедгрейнской битвой — уверяю Вас, пришлось немало повозиться. И еще. Боюсь утомить, но еще раз хочу повториться: наш приезд сюда оказался абсолютно верным решением. Даже если бы я и не обнаружил в здешних краях ничего полезного, то и тогда стоило бы приехать — ради одной только атмосферы мира и покоя, которая царит в округе. Поверьте, Чейз, это что-то потрясающее!