— А что, пацаны, а не махнуть ли нам на пляж после поисков?

— Сначала надо выйти из леса, — рассудительно сказал Костик. Но напоминание о купании возымело нужное действие, и его взгляд стал куда как спокойнее. Пашка посмотрел на брата с сомнением, и тоскливо проговорил:

— Бабушка, наверное, уже пришла. Ругаться будет.

— Ничего, — утешил я его. — Так и быть, замолвлю за вас словечко. Скажу, что сам предложил пойти искать хомяка.

— Врать нехорошо, — сказал Пашка и тут же добавил: — А вы правда так скажете?

— Правда, — кивнул я. — А ещё куплю всем нам по мороженому.

Братья немного повеселели и дальше мы зашагали куда как бодрей. Я не хотел говорить ребятишкам, что заблудился, но вскоре они прочитали беспокойство на моём лице. Костик, как наиболее сообразительный, остановился и заглянул мне в глаза:

— Дядя Игорь… мы что, заблудились?

— Гм, — пробормотал я, не зная, как лучше поступить. С одной стороны мне совершенно не хотелось пугать ребятишек, а с другой стороны не хотелось сорвать по-крупному и потерять их доверие. Я ответил уклончиво:

— Думаю, мы скоро выйдем на тропинку.

И мы шли всё дальше и дальше. Высокая трава щекотала голые коленки ребятишек, прохладный ветерок приятно освежал разгоряченную кожу. Я с каким-то расслабленным любопытством смотрел по сторонам, отмечая про себя, как разительно изменился лес вокруг нас. Крона дубов отливала розовым цветом, могучие стволы были покрыты тонкой сеткой неведомого ползучего растения. По меньшей мере я раз пять споткнулся о толстые скрученные корни, выступающие из-под земли, и я готов был спорить, что ни в одном лесу больше не увидеть подобных корней. Были они тёмно-коричневого цвета и такие твёрдые, что казалось, это камень, а не дерево. На корнях, словно вздутые вены, проступали зелёные продольные полосы, упругие и липкие на ощупь. Казалось, будто бы по ним циркулирует холодная и вязкая кровь дерева.

Чем дальше мы уходили вперёд, тем ярче и насыщеннее становились цвета. Дубы теперь пламенели розово-оранжевой листвой, на каждой травинке проступал сложный бирюзовый узор. Два раза мимо меня пролетела ядовито-малиновая стрекоза с неестественно вытянутым тельцем. Несмотря на то, что лес вокруг разительно изменился, близнецы, погруженные в собственные мысли, ничего не замечали, а мне оставалось только молиться, чтобы они не обратили на это внимание и далее. У меня большой опыт прекращения истерик и рёва собственной дочери, но к общению с двумя паникующими пацанами я был морально не готов. Внезапно у меня резко закололо в левом боку и стало сложно дышать. Я, стараясь не показать, что мне плохо, попросил мальчишек остановиться. Близнецы застыли как вкопанные и смотрели на меня широко раскрытыми глазёнками. А я согнулся чуть ли не пополам, упёрся руками в колени и стал глубоко дышать. Это отчасти помогло, боль в боку почти прошла, но дышал я по-прежнему с трудом, будто бы мои лёгкие что-то сдавливало. Через некоторое время по всему моему телу прошелся холодок, в кожу вонзились тысячи иголок, и вдруг на меня накатила необычайная лёгкость. Боль, сдавленность в лёгких прошла, воздух проходил без каких-либо препятствий, голова не кружилась и всякая слабость исчезла сама собой. Вместе с ней пропал и страх, причем пропал так, что я уже смотрел на детей с удивлением, не понимая, что за выражение застыло на их лицах. Не буду лукавить, я далеко не храбрец, чувство самосохранения развито во мне настолько, что я готов назвать банальную трусость проявлением осторожности. Но стоя под розовыми деревьями, полной грудью вдыхая свежий лесной воздух, я совершенно не чувствовал страха, мне неведомо было даже малейшее опасение. Мне казалось, что всё идёт своим чередом, что всё происходит именно так, как и должно. Я не боялся сам и отказывал в праве на разумный страх другим. В какой-то момент сжавшиеся от страха дети показались мне отвратительными. Я чувствовал гармонию с окружающим миром, единение с природой и полное душевное равновесие. И мне было неприятно, что кто-то здесь может испытывать такое жалкое чувство, как страх. И я весело обратился к близнецам:

— Эй, братцы-кролики, чего перепугались? Небось думаете, что мы заблудились? Так ведь зато какое приключение!

— Я домой хочу, — жалобно сказал один из мальчишек, и я внезапно понял, что совершенно позабыл, как отличить, кто есть кто.

— А мы и идём домой, — широко улыбнулся я. — Вот сейчас ещё немного прогуляемся, выйдем, наконец, на тропинку, а там до дома рукой подать.

— А вы точно знаете, куда идти? — подозрительно и в то же время робко спросил второй мальчишка.

— Ну конечно, — соврал я. — Что тут знать!

— А я читал, как один геолог заблудился в тундре, — заявил второй.

— Ну так то в тундре. А тут-то что! Тоже мне, в трёх ёлках заблудились! Сейчас мы выйдем на просеку, а вот потом…

Я не договорил. Вдали послышался громкий звук, в котором все мы сразу узнали гул уходящего поезда. Я засмеялся.

— Ну, что я вам говорил! Вон и станция близко. Нам туда.

Близнецы заулыбались. Я рассуждал вслух.

— Мы, скорее всего, добрели аж до соседней станции. Придётся, значит, вдоль путей прогуляться. Ну да ладно, мы люди привычные. Правильно я говорю, а, пацаны?

Братья довольно закивали. Выражение испуга и настороженности сошло с их лиц к моему огромному облегчению.

— Вот и хорошо. Сейчас выйдем к станции, купим там по мороженому и пойдем потихоньку в родные пенаты. Кстати, к слову о пенатах. В репинских пенатах были уже?

— Мы с папой туда ездили, — гордо сказал один из близнецов. — Там в парке есть беседка, и на второй этаж забраться можно, только у лестницы одна перекладина сломана!

— И ещё мостик, — подхватил второй. — А в пруду только лягушки.

— Так вы там, что, только на лягушек смотрели? — рассмеялся я. — А как же экскурсия?

— Да ну её, — махнул рукой один из близнецов. — Скучно.

Вскоре впереди замаячил просвет, мы прибавили шагу, и вышли к железнодорожной насыпи. Мальчишки издали пронзительный ликующий вой, а я только покачал головой и отметил про себя — "что-то не так". Только спустя несколько минут я понял, что именно меня смутило. Я видел насыпь, слышал гул далёкого поезда. Но нигде не было ни столбов для линий электропередачи, ни проводов. Была высокая железнодорожная насыпь, блестели рельсы. И больше не было ничего.

— Вон станция, дядя Игорь! — закричал мне один из близнецов. Это был Костик или Пашка? Не знаю. Мне казалось, что ещё недавно я отличал их по каким-то параметрам, но сейчас всё вылетело у меня из головы. Я посмотрел в сторону, куда указывал парень и действительно увидел железнодорожную станцию. Из груди у меня невольно вырвался вздох удивления. Здание станции было до того старым, что, казалось, рассыплется в прах при малейшем дуновении ветерка. Оно было построено из крупных плохо обтёсанных бревен и выкрашено в тёмно-синий цвет. Я даже не задумывался над тем, что это за станция, я просто знал, что на дороге выборгского направления её просто нет. И не только там. Я был уверен в том, что этой станции вообще нет в том месте, которое я привык считать своим миром. Мы поднялись на насыпь и перешли через рельсы. Моё сердце болезненно сжалось — сами рельсы немного шире обычных, а расстояние между ними было вдвое больше. Шпал не было вовсе.

Близнецы по-прежнему ничего не замечали, или же просто не хотели замечать. Я видел, как они были оживлены, слышал их разговоры, связанные только с какими-то бытовыми делами и играми. Мне очень не хотелось разрушать их иллюзию того, что всё в порядке. Она разрушилась сама собой. Рельсы загудели, вдалеке послышался шум идущего состава.

— Дядя Игорь, поезд едет! — хором воскликнули братья. К этому времени мы уже спустились с другой стороны насыпи и тихонько шагали вдоль путей по мелкому гравию. Сейчас я не могу точно сказать, действовал ли я инстинктивно, или же руководствовался какими-то спонтанными идеями, но я схватил обоих мальчишек за руки и потащил их к ближайшим кустам. Сердце моё колотилось как бешеное, впервые с тех пор, как мы вошли в лес, я почувствовал жгучий страх.