Розалия Станиславовна подлетела к березе и, отломив ветку, вернулась к Наташке:

– Я тебя сейчас этим прутом излуплю! Стерва! Потом посажу в Сарай Несчастья, а затем зарою в Яму Ужаса! Какие сестры с братьями? Признавайся, вы вчера с Каткой курили травку? Нюхали клей? Кололись? Ширялись? Пили? Закапывали в глаза? Чем, чем вы занимались?

– Мы ничего не нюхали. Я же говорю, нас заставили выпить пиалку с жидкостью.

– Кто?

– Сестры.

Розалия побагровела:

– Где Катарина?

– Куда-то уехала.

– Гадины! Изменницы! Предатели! Вы отправились в классный ночной клуб, а меня не предупредили. Сами зависали и оттягивались, а мне ни полслова.

– Нет, Розалия Станиславовна, мы не оттягивались.

– Ты сама сказала, пили дрянь, а потом отключились. Сестры – это кто? Стриптизерши? А братья? Диджеи?

Наташка начала медленно продвигаться к крыльцу.

– Мне больше нечего рассказать.

– Вернись!

– Мне надо на кухню.

– Стой, я сказала!

Ната бросилась бежать.

– Я тебя все равно поймаю! Я из тебя такую сестру сделаю, ни один брат не взглянет. Ты все лето в Доме Комы проведешь. Наталья!

Сегодня обшарпанная дверь квартиры двести два казалась зловещей и пугающей.

Как и следовало ожидать, никто не торопился приглашать Катку зайти внутрь. Недолго думая, она позвонила соседям.

– Дохлый номер, – шептал Столяров. – Никакой Анны Васильевны нет и в помине.

– У соседей могут быть ключи.

– Вряд ли.

– Попробовать стоит.

Виктор оказался прав. Соседка, миниатюрная пенсионерка, на вопрос Катки «Вы случайно не Анна Васильевна?» замотала головой.

– Я Елизавета Тихоновна.

– В какой квартире живет Анна Васильевна?

– Да у нас вроде нет в подъезде Нюрок. Вы, касатики, наверное, ошиблись. Ступайте во второй подъезд. Там живет Анюта Скопникова. Видать, вам она нужна.

– Сколько ей лет?

– Годков девятнадцать.

– Елизавета Тихоновна, кому принадлежит квартира двести два?

– Маруське. Но сама она здесь не живет, сдает. Раньше я с Валентиной Филипповной соседствовала, это мать Маруськина, а как померла моя подруженька, Машка законной наследницей сделалась. Ну а в двух квартирах-то жить не будешь, вот и надумала постояльцев пустить. Жилье нонче дорогое, приличную копеечку сколотить можно. У меня у самой племяшка квартирку сдает и живет, надо сказать, припеваючи. Поди плохо восемьсот долларов каждый месяц получать. – Бабушка на секунду прервалась. – А я даже рада, что Машка чужих людей пустила – мне все спокойней. Сама-то она большая любительница этого дела, за воротничок закладывает похлеще заправских алкашей. К чему лишний шум-гам за стенкой, уж лучше пусть посторонние живут, авось побоятся гулянки устраивать.

– Елизавета Тихоновна, вам известно, кому она сдает квартиру?

– Сначала молодая парочка снимала. Девочка едва школу закончила – красавица… писаная. И кавалер у нее видный, такой чернявенький, смазливенький. Постоянно тут не жили, как правило, приезжали по вечерам. Ну знаешь… то да се. Дело молодое. Понимаешь, куда клоню?

– А потом?

– Потом Маруська плату подняла, они и съехали. Небось на водку денег недоставало. Хотя мне она рассказывала, что после них в квартире черт ногу сломит. Кран в ванной течет, диван на помойку нести можно, а на кухоньку вообще без слез не взглянешь. Так вот, все это враки! Уж я Маруську знаю как облупленную.

– А кто, кто снимал квартиру после молодых?

– Видела я пару раз, как мужчина ключом орудовал. А кто такой, понятия не имею. Выглядел презентабельно, такой весь из себя, приятной наружности, одежонка ладная. Все чин чином.

– Блондин?

– Блондин.

– Елизавета Тихоновна, у вас случайно нет запасных ключей от квартиры соседки? – спросила Ката, особо не надеясь на положительный ответ.

– Нет, лапушка. С какой стати Маруське меня ключиками снабжать? Когда Филипповна жива была, совсем другое дело. Хворала она часто, я к ней каждый час захаживала. А Маруська скорее удавится. Что ты… такая высокомерная. Не смотри, что пропила все на свете, гонора у нее будь здоров.

– Мне необходимо попасть в квартиру! – Ката топнула ногой.

– А зачем в чужой дом просишься?

– Муж мой в этой квартире с любовницей встречается! – выпалила Копейкина.

– Все они, мужики, одним миром мазаны, – Елизавета Тихоновна виновато посмотрела на Виктора. – Прости, сынок, не хотела тебя обидеть. Девочка, я и не знаю, как горю твоему помочь. А зачем тебе туда попасть-то надо? Лучше уж дома отношения выяснить. Спокойно. По-интеллигентному. Придет гулена с катавасии, а ты ему по довольной физиономии хрясь… утятницей. У тебя есть утятница-то?

Виктор кашлянул.

– Прости дуру старую. Заговорилась. Слушай, у меня адрес Маруськин есть. Ты поезжай к ней, может, договоритесь, даст ключики.

– Несите адрес.

Не прошло и минуты, а Ката уже сжимала в руке листок с координатами.

– Машка недалече обитает, рядом с метро «Домодедовская». Вы, касатики, сейчас к остановке идите и садитесь на семьсот шестьдесят пятый автобус.

– Мы на машине.

– А-а, тогда за десять минут доберетесь. Попутного вам ветра.

Любительница горячительных напитков Маруська встретила гостей при полном параде. Правый глаз подбит, на левой щеке красовался синяк, на лбу виднелись многочисленные царапины.

Разговор с выпивохой был коротким и продуктивным. Уяснив с десятого раза, что от нее хотят, Маша поставила условие:

– Тысячу рублей на стол, и ключи ваши. Но завтра с утра… чтоб как штыки. Чтоб вернули! Чтоб…

– Мы поняли, – быстро заверила Копейкина.

Узнать у нетрезвой особы, кому именно она сдает квартиру, оказалось делом сложным и гиблым.

Впившись мутным взглядом в Столярова, Маруся невнятно бормотала:

– Мужик какой-то. Я в его паспорт не заглядывала. Он мне деньги вовремя платит, значит, хороший человек.

Вернувшись в район Братеево, Катарина выскочила из «Фиата»:

– У меня ноги подкашиваются, как представлю, что Рита уже…

– Не нужно ничего представлять. Дай мне ключи. Будет лучше, если ты останешься в машине.

– И не подумаю! Поднимемся вместе!

Прежде чем воткнуть ключ в замочную скважину, Виктор позвонил:

– Подстраховаться не повредит.

– Быстрее, быстрее.

Щелкнул замок, они оказались в темной прихожей. Нащупав выключатель, Катарина включила свет.

– Марго находилась в той комнате.

Столяров толкнул дверь.

Зажмурившись, Катка следовала за ним. Глаза она открыла, услышав тихое:

– Бог мой!

Рита лежала на кровати, укутанная толстым одеялом. Рот бедолаги был заклеен пластырем, а глаза… Господи, какие у нее были глаза. Испуганные, полные ужаса и невыносимого отчаянья.

Подбежав к Марго, Катка постаралась отклеить пластырь. Виктор тем временем сдернул одеяло. Ноги и руки Риты были перевязаны веревкой настолько туго, что пальцы посинели и являли собой жалкое зрелище.

Справившись с пластырем, Копейкина принялась развязывать веревку.

– Вить, принеси ножницы или нож.

– Катарина… Катарина, – Маргарита давилась рыданиями.

С ее пересохших уст слетало лишь имя Копейкиной.

– Успокойтесь, все позади, теперь вы в безопасности.

– Вы… как вы решились… откуда узнали?

– От Беляны, она сказала, что твоя мама тебя ищет.

– Он ни разу не разрешил позвонить родителям, сказать, что я жива. Заставлял лгать вам… он страшный человек. Настоящее чудовище!

Виктор ловко разрезал веревку. Рита попыталась встать.

– Я думала, уже никогда не поднимусь с этой кровати. Сергей обрек меня на ужасную, медленную смерть. Он маньяк! В скором времени, Катарина, вас должна была постичь моя участь. Вы рыжая… а он испытывает нездоровое влечение к рыжеволосым женщинам. Я поняла это слишком поздно. А ведь Беляна меня предупреждала, она говорила, что Макаров псих…