В нем пробудился гнев. Его лучший друг погиб, и в подобной красоте чудилось оскорбление. Насмешка. Миру следовало бы скорбеть. Включая и жаворонков.

Он услышал нарастающий стук копыт, но не встал встретить посетителя. Он не хочет ни с кем разговаривать. К счастью, кем бы ни был неизвестный всадник, он даже не спешился. Почти сразу Том услышал, как лошадь галопом унеслась прочь.

— Сэр! — услышал он затем. В сад вбежал его паж.

— Потом. Что бы это ни было, может подождать.

— Сэр, он сказал, что это очень спешно.

Том неохотно взял свиток, развернул его и сразу взглянул на подпись. Письмо было подписано «Гавриил». Что еще за Гавриил? Гонец что-то напутал. Он поднял голову, собираясь отдать пажу письмо, но мальчик уже убежал.

Тогда Том прочел послание, состоящее из нескольких строк. И убедился, что не ошибся — письмо было явно не к нему. Оно касалось какого-то заурядного пустякового дела. «Мой друг! — начиналось письмо. — Пишу, чтобы рекомендовать превосходный воск, который я приобрел в лавке в Кентербери. Необыкновенно прочный. Вчера я оставил его в очень жаркой комнате, но он не растаял. Давай пообедаем на днях, и я расскажу тебе подробнее».

— Воск — это воск. Какого дьявола кому-то… А! О!

Это же шифр, ошарашенно сообразил Том. И пришел в восторг. Построенный на строчках из «Доктора Фауста» Кита, в котором хор, предсказывая трагическую смерть мага, уподобляет его Икару. «На восковых крыл ах / дозволенного выше он взлетел, — сообщали они зрителю в прологе. — И покарало небо гордеца, / их растопив, его повергнув ниц!»

Поули сообщает ему, что Марло, родившийся в Кентербери и часто называемый Икаром, на самом деле жив. Потому что Поули сыграл роль архангела Гавриила. Вестник Бога — сообщавший его тайные веления избранным Им — каким-то образом всех провел.

— Роб, сукин ты сын, умница! Будь ты здесь, я бы тебя расцеловал.

ЛОНДОН — НОЧЬ

Поули проснулся весь в поту.

Он только что увидел, как Ингрэм Фрайзер заколол Кита. Господи, подумал он, я не сумел! И у него оборвалось сердце. Но тут кошмар рассеялся, правда озарила его сознание. Фрайзер не протянул руку пощупать тело Кита. Он не ощутил его теплоты, не понял, что его провели. Нет, он отвернулся, не вынеся жуткого зрелища.

Именно на это и рассчитывал Поули.

Из-за глаза Марло у Поули на душе было скверно, но он не жалел, что выдавил его. Он не сомневался, что Сесиль узнает о его уговоре с Нелли Булл — об убежище для Марло. И было абсолютно необходимо, чтобы Марло сочли мертвым в это же вечер. Иначе живым ему из Англии не вырваться, ведь люди Сесиля разосланы по всем портам. Слава Богу, Нелли согласилась помочь. План Поули требовал одной критически важной детали — рана Марло должна выглядеть настолько жуткой, настолько смертоносной, что Фрайзеру и в голову не придет ощупать тело, проверяя, остыло ли оно и нет ли признаков дыхания. Белый грим, рукоятка складывающегося театрального кинжала в глазнице — их одних было бы недостаточно. Фрайзер мог бы заподозрить, что это только театральная видимость. Тогда Марло был бы нанесен смертельный удар, а Сесиль, без сомнения, сдержал бы обещание и отправил бы Поули в застенок.

Свисающее глазное яблоко все это предотвратило.

Едва Фрайзер и Скерс ушли, Поули и Нелли Булл пробежали через ее сад к повозке, которую он поставил внутри ее ворот. Под мешками с мусором Поули укрыл бездыханный труп.

Найти свежего покойника в Лондоне труда не составило бы. Каждый день десятки людей умирали от чумы. Но найти труп без разоблачительных чумных язв или видимых ран было сложной задачей. Узнав о решении Сесиля незамедлительно покончить с Марло, Поули провел в поисках всю ночь. Наконец на следующий день ему сообщили о мужчине — подходящем по возрасту и внешности, — который только что умер от падучей. В самый раз.

Они с Нелли Булл уложили этот труп в кровать, а Марло унесли в повозку. Снотворное, которым Поули опоил Марло, было сильнодействующим, и он все еще не очнулся. После этого оставалось только вонзить кинжал в глазницу трупа и облить ее пинтой свиной крови.

Когда Скерс и Фрайзер вернулись для дачи показаний, помешать им увидеть подмененный труп оказалось просто: Поули попросил дознавателя выслушать его показания в саду — в комнате наверху стоит такой смрадный запах! И Скерс с Фрейзером последовали его примеру.

Поули с большим удовлетворением подумал о Томасе Фелиппесе. Все-таки на этот раз он взял верх над своим давним врагом, а не только воспрепятствовал кровожадному приказу собственного нанимателя, Роберта Сесиля, который скорее всего станет следующим английским статс-секретарем. Подлинный триумф! Самый внушительный из всех его успехов.

Поули сожалел только, что об этом его торжестве ни тот, ни другой никогда не узнают.

ВЕСТМИНСТЕР, ЛОНДОН — 2 ЧАСА 48 МИНУТ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Он жив. Он был шпионом. Он ее не помнит.

Кейт прислонилась к колонне вблизи от вращающегося названия Нью-Скотленд-Ярда. Хлынул ливень, и дождевая вода струилась с краев ее зонтика. Небо почернело, и дальше двадцати шагов она ничего не видела. Как символично, подумала она.

Раздались трели. Ее мобильник.

Конечно, отец. Она не включила трубку. Какими словами он мог возместить теперь все то, чего не сказал раньше?

Из гаража выехала бронированная машина. В окошке Кейт увидела сержанта Дэвиса.

Выключив мобильник, она направилась к машине.

СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ — ИЮНЬ 1593

Был ветреный, но теплый летний день, когда с правого борта судна спустили ялик. Молодой матрос по имени Хэл с недоумением следил за ним. «Бонавентура» находился не более чем в полулиге от Берберийского Берега, обиталища пиратов столь свирепых, что самая мысль о них вызывала дрожь в коленках любого английского моряка, признавался он в том или нет.

Ударившись о волны, ялик подпрыгнул и чуть было не перевернулся, но тут же два сидевших в нем молодых человека выпрямили его и принялись грести. Прямо к логову врагов. Они что, свихнулись? Хэл был бы рад расспросить кого-нибудь, но капитан запретил какие бы то ни было упоминания о них. Строжайший приказ их хозяина, сказал он, сэра Уолтера Рэли. Всякий, кто хоть слово обронит, будет заколот и сброшен в пучину.

Хэл следил с кормы, как маленький ялик, удаляясь от них, становился все меньше: и головы гребцов казались теперь не больше песчинок. Когда они приблизились к той, еле различимой смутной полоске, где море смыкается с небом, Хэл покачал головой — с недоумением, а также с горестью. Ему так нравилось их общество! Тот, что пониже, Ли Андерсон, был умелым фехтовальщиком и дал ему несколько уроков — ну, просто замечательных. Однако по-настоящему не хватать ему будет второго, высокого, с повязкой на глазу.

Высокий ведь спас ему жизнь. По поверью, умение плавать угрожает морякам всякими бедами, и, когда два дня назад заполоскавший парус сбросил Хэла за борт, он не сомневался, что ему конец. Он беспомощно барахтался и захлебывался, выплевывая вместе с водой предсмертную молитву. Но вдруг он почувствовал, как его грудь обвила рука и увлекла в безопасность.

На палубе исполненный благодарности Хэл осведомился об имени своего спасителя. То ли из-за холодного моря, то ли от пережитого потрясения, но одноглазый словно бы забыл, как его зовут. Открыл было рот, чтобы ответить. Но ничего не сказал, вроде бы растерявшись. Ни единого словечка. А потому Хэл ответил за него:

— Каким бы твое имя ни было, одно я знаю, клянусь Богом, ты доподлинно геро…

— И можешь сказать не только в одном смысле! — Одноглазый не дал ему докончить слово и взглянул на своего друга Ли Андерсона.

А затем, к изумлению Хэла, молодой человек расхохотался.