— И Папа вызвал расстрельный взвод?

— Вот именно. Бытует мнение, будто развитие астрономии вызвало массированное столкновение между наукой и религией в начале новой эры, однако на самом деле вызвала его не астрономия. Суть заключалась в политике, а также в подрыве власти кем-то и чьей-то… Вы еще не уснули?

— Ни в коем случае. И я наконец-то уяснил, почему не выдержал университетского курса.

Она подняла бровь.

— Не нашлось симпатичной девушки, которая бы мне все растолковывала.

На мгновение забыв свое решение давать по лапам, Кейт покраснела. Да что со мной такое? А, да… алкоголь… вот так.

— Простите, что перебил, — сказал Медина. — Давайте вернемся к кишащим акулами водам возрожденческой любознательности… Вы говорили о научных открытиях.

— Угу. Астрономия. Под тем углом, что это был способ проникать в Божьи тайны в вертикальном направлении, — сказала Кейт, поднимая и опуская ладонь. — Иногда смертоносный, если вы использовали свое открытие, чтобы угрожать монархам или Папам. Но географические открытия, те, что совершались в горизонтальном направлении, — продолжала она, водя ладонью из стороны в сторону, — это другая история. Вы уверены, что вам…

— Да, Кейт.

— Хорошо. По-своему путешествия в неведомые земли также были способом проникать в божественные тайны: плавать в дальние края, считавшиеся обиталищами чудовищ и демонов, доказывая, что ни тех, ни других там нет. Конечно, исследователи этих земель больше интересовались наживой и славой, чем удовлетворением интеллектуальных запросов, тем не менее путешествия, бесспорно, служили средством приканчивания чудес, лишения таинственных краев их очарования. Разница состояла в том, что ваше правительство никогда не убивало вас за ваши находки. Наоборот, найдя новый торговый путь или место, подходящее для новой колонии, или просто опустошив и награбив, вы становились национальным героем… могли даже получить титул. А если возвращались с пустыми руками, то как обанкротившийся неудачник, но в полной безопасности.

Розыски сведений, — продолжала Кейт, — в, как я выразилась, горизонтальном направлении были отнюдь не менее опасными, чем те, о которых я говорила раньше, но только источники опасности были другими: бури, недоедание, пираты, ну и так далее. А моряков иногда хватали, пытали, чтобы получить географические данные потенциальной экономической ценности вроде соблазнительных описаний сказочного города Эльдорадо.

Кейт улыбнулась.

— Ну и оптика, Сидро, вроде бы скучная тема, но у меня есть очень вкусная теория. Интересуетесь?

— Более чем.

— Большинство людей полагают, что едва подзорная труба была изобретена какими-то голландскими изготовителями стекол для очков в начале семнадцатого века, как способ ее изготовления распространился по Европе подобно степному пожару. То есть она никогда никому не обеспечивала военного преимущества… например, возможность заметить вражеские корабли до того, как они заметят тебя. Однако в тексте шестнадцатого века, написанном неким натурфилософом, есть кусок, правда, не очень ясный, но как будто указывающий, что он пользовался подзорной трубой. Я полагаю, она могла быть изобретена за многие годы до общепринятой даты, а изобретатель предпочел держать язык за зубами. Вполне возможно, что кого-то убили ради сохранения ее секрета.

— Следовательно, тогда вас могли убить и за то, и за это, — начал Медина, вертя бокал и следя за скользящими в нем кубиками льда. — Выскажу догадку: по-вашему, быть шпионом было куда опаснее, чем ученым, потому что вы рисковали всегда.

— Более или менее. Безусловно, безопаснее всего было быть смиренным ученым, ищущим познания ради самого познания, далеко в стороне от борьбы за власть при дворе. Хотя для концовки я, правда, приберегла кое-что сногсшибательное, — призналась Кейт с улыбкой.

Медина поднял бровь.

— В елизаветинской Англии было полно людей, причастных к погоне и за теми, и другими тайнами. Например, Фрэнсис Уолсингем или Роберт Сесиль. Оба были маэстро шпионажа, а также участвовали в финансировании путешественников, таких как Фрэнсис Дрейк и Уолтер Рэли. И признанный сверхмудрец при дворе Елизаветы — человек по имени Джон Ди (он подозревался в том, что был и шпионом, и покушался на тайны Бога) — утверждал, будто способен вызывать ангелов и имеет доступ к небесным истинам. Предполагалось, что вдобавок он занимается черной магией, и однажды разъяренная паникующая чернь разгромила его библиотеку, уничтожив принадлежавшие ему научные инструменты. Но он дожил до глубокой старости. Однако имеется некто, занимавшийся и тем, и другим, затем убитый, но мы до сих пор не знаем, за что именно. Строятся разные гипотезы, но…

— Кто? — спросил Медина, с интересом наклоняясь к ней.

— Кристофер Марло.

— Видный драматург?

Кейт кивнула.

— Кроме того, шпион, владевший компроматом на кое-каких крайне опасных политических игроков. А еще он копался в Божьих тайнах с большой настойчивостью. Во всяком случае, в своих пьесах, если не на практике.

— Не понял?

— Его пьесы по-настоящему покушались на религиозные устои. Его Фауст осведомляется у эмиссара дьявола, где находится ад, и тут же добавляет, что, по его мнению, ад — чистая выдумка. Позднее Фауст отправляется в запряженной драконами колеснице исследовать вселенную и, говоря его словами, «познать / все тайны астрономии, что в тверди / небес сокрыл Юпитер сам». В то время это было порядочной крамолой.

Кейт отхлебнула амаретто.

— В последний месяц жизни Марло велось официальное расследование его деятельности — и не только атеизма, но и государственной измены, поскольку покушение на авторитет церкви означало также покушение на власть правительства. За несколько дней до его смерти информатор в доносе указал, что его пропаганда атеизма настолько опасна, что ему следует заткнуть рот.

— Так что его арестовали и казнили?

— Нет. Допросили, но выпустили в тот же день. Однако вскоре за тем он был убит. Мы знаем, кем были те трое, что находились с ним в тот момент в таверне, но все еще не знаем, кто был убийцей и почему.

— А как думаете вы?

— Ну, во-первых, я не думаю, что Марло был атеистом. Бесспорно, любознательным скептиком, полным сомнений и отвращения к главенству религии в его эпоху, что никак не могло сойти с рук в век, когда подобный скептицизм был тяжким преступлением. Но каковы бы ни были его взгляды, я считаю, что погиб он не из-за них. Я думаю, какой-то политик подставил Марло, то ли оберегая собственные секреты, то ли бросая тень на соперника.

— Так кто же?

Кейт покачала головой.

— Не могу сказать точно.

Медина улыбнулся.

— Во всяком случае, вы правы: история сногсшибательная. Полная неожиданных вывертов.

— Благодарю.

— И вот что, Кейт. Этот Марло, он ведь вам по-настоящему нравится, так?

— Конечно. В моих исследованиях он оказался интересной фигурой во многих отношениях, — ответила она небрежно.

На самом же деле Марло для Кейт был куда больше, чем просто предмет академического интереса. Принимая решение оставить университет ради группы Слейда, она вспомнила, как Марло беззаботно фланировал между миром литературы и подпольным, и в конце концов последовала его примеру — во всяком случае, до определенного предела. Она не собиралась умереть в двадцать девять лет с ножом в глазнице. Но Кейт не просто положилась на его пример, она ощущала в Марло родственную душу. После смерти Рийса она поняла, что до конца жизни ей предстоит тосковать по недостижимому. Потому-то ее и привлекали герои Марло, которые все были заранее обречены своим необоримым стремлением к недостижимому.

Медина скрестил руки на груди и прищурился.

— Кто-нибудь в нашем веке вызывал на вашем лице такое выражение?

Кейт молча прихлебывала амаретто.

— Ну послушайте! Как его зовут?

— Кого?

— Типа, которому вы так верны.

— Откуда вы взяли?

— Я приударяю за вами с первого дня.