— Вы знаете, кто такой Фелиппес?
Медина покачал головой.
— Вероятно, вы слышали про Фрэнсиса Уолсингема, легендарного шпионских дел мастера королевы Елизаветы? Он считается организатором первой официальной английской секретной службы, а Фелиппес был его правой рукой, руководителем его секретных операций по прозвищу Разгадчик за его умение расшифровывать коды. Теперь Фелиппеса помнят главным образом из-за роли, которую он сыграл, помогая Уолсингему поймать в ловушку Марию Стюарт, шотландскую королеву.
— Его имя выглядит французским.
— Да. Крестили его Филлипсом. Но он сменил имя, возможно, из гонора, — быстро объяснила Кейт.
Затем она указала на подобия иероглифов.
— Знаки, написанные чернилами, назывались в Средневековье «нуллити» — пустышки. Маскировка, бессмысленные символы, долженствовавшие сбить вас с толку. В ту эпоху коды и шифры играли решающую роль в тайной переписке, как и запись информации лимонным соком, молоком, луком… любой органической жидкостью. Непосвященный, проглядевший бумаги Фелиппеса, наталкивался на такой лист и в недоумении махал рукой. Но поднеси он его к свечке…
Кейт обратилась ко второй странице и посветила на нее фонариком. На этот раз, однако, прозрачные буквы не возникли. Она внимательнее пригляделась к странице. Она оказалась чуть меньше предыдущей, с более темной желтизной по краям и со следами сгибов, словно в свое время ее сложили вчетверо. И почерк выглядел иначе. Сосредоточившись на знаках, она увидела, что они были проще, чем нуллити — маскировочные символы, написанные чернилами на титульной странице. Один походил на головастика, другие — на планету Сатурн в кольце, на цифру «3» с лишним изгибом, а еще один напоминал восьмерку, увенчанную спиралькой поросячьего хвостика.
— А может быть… — Голос Кейт замер, и она осмотрела следующие несколько страниц. Они также выглядели неряшливее первой, с более простыми знаками, с разными почерками и без лимонной тайнописи.
Осмотрев пятую страницу, она кивнула.
— Да, я практически не сомневаюсь, что все это подлинные елизаветинские шифры. Некоторые значки мне знакомы. Вот этот, — она указала на «о» с торчащим из него крестом — я встречала, и он обозначал Францию. А вот этот — Испанию, — продолжала она, указывая на цифру «4», снизу подчеркнутую. — А вот эта вертикальная стрелка означает Англию.
Подняв глаза, Кейт заметила, что две девочки-подростка щурятся на нее поверх своих чашек, а пожилая дама за соседним столиком следит за ней, надкусывая булочку. С большой неохотой она закрыла манускрипт и сказала, понизив голос:
— Похоже, что это сборник сообщений секретных агентов шестнадцатого века.
— Странно, что мой преподаватель…
— Шпионаж — это довольно редкая и непрестижная академическая специальность.
— Хм-м. Но пусть даже так, я все равно не понимаю, почему кто-то хотел украсть именно его, хотя многие вещи в моем доме должны стоить много больше. На столе в холле лежали ключи от моей машины… рядом с брильянтовыми запонками. Вор к ним не прикоснулся. Бред какой-то.
Если только… Стараясь сохранять хладнокровие, Кейт перевела дух.
— Но это, вполне возможно, не простые разведывательные донесения. После смерти Уолсингема в 1590 году его секретный архив исчез, и елизаветинцы, как и ученые теперь, подозревали и подозревают в этом Фелиппеса. Архив, безусловно, имел огромную ценность. Сеть соглядатаев Уолсингема могла дать сто очков вперед подручным Д. Эдгара Гувера. Секреты, скандалы, что-либо чем-то подозрительное — что ни назовите, они это вынюхивали. На протяжении десятков лет. И соль в том, что архив так найден и не был. Быть может…
— Погодите. Вы не поясните? Почему такой ажиотаж со шпионажем именно тогда?
— Как у вас обстоят дела с английской историей?
— Хреновато, — признался Медина. — Наполовину я действительно англичанин, но рос в Испании… и никогда книгочеем не был.
— Ну, протестантскому правительству Елизаветы Первой со всех сторон угрожали католики, как извне, так тем более изнутри. Заговоры католиков зрели все время, обычно включая и местных, и заграничных игроков. Особенно испанских. И еще Папа — он издал буллу, приказывавшую его пастве принимать все меры, чтобы избавиться от Елизаветы.
— Следовательно, находилось очень много людей, пытавшихся ее убить.
— Вот именно. И к восьмидесятым годам шестнадцатого века Уолсингем наконец убедил ее в необходимости расходовать деньги на шпионаж. И вот впервые в английской истории королевское казначейство начало оплачивать счета разведки, и Уолсингем обрел возможность расширить свои операции. Опираясь на Фелиппеса, он создал широкую сеть соглядатаев и шпионов — или интеллидженсеров, как их тогда называли. Иногда его люди использовали для вербовки угрозы и запугивания, но чаще достаточно было обещать денежное вознаграждение. В результате Уолсингем получил возможность вычесывать предателей и изменников таким частым гребнем и с такой полнотой, что Джо Маккарти позеленел бы от зависти. Его люди наскребали столько грязи на кого угодно, что в любое время располагали возможностью пригрозить почти всякому, что погребут его под ней с головой.
— На редкость заманчивая обстановка, — заметил Медина сухо.
— Согласна. Когда речь заходит о елизаветинской Англии, людям обычно вспоминаются Шекспир и королевские празднества. Но блеск маскировал страшное полицейское государство. Никакого понятия о принципе невиновности, пока вина не доказана. Если речь шла о безопасности королевы, достаточно было подозрений. А потому утверждения доносчика — разоблачителя тайн и грехов — могли отправить вас в застенок вот так… — закончила Кейт, щелкнув пальцами.
— Вы сказали, что архив Уолсингема после его смерти исчез?
Кейт кивнула.
— Более чем на четыреста лет.
— И вы думаете…
Я думаю, этот манускрипт может содержать доказательства, что архив забрал Фелиппес. Что он просеял десятилетиями накапливавшуюся писанину, отобрал наиболее сочные доносы, переплел их, и пожалуйста — «Анатомия Тайн». Сборник информации, столь же опасной для елизаветинской аристократии, как гуверовские папки для политиков США. В качестве исторического памятника «Анатомия» могла и не быть самой большой ценностью в вашем доме, но мне представляется, что вора ее продажная цена не интересовала.
— Не понимаю?
— Ну, любой специалист по Возрождению был бы рад заполучить ваш манускрипт. Опубликуйте сенсационную монографию и прославьтесь. Однако в большинстве своем кабинетные ученые отличаются мягкими манерами и не склонны к взломам или к использованию профессионалов…
Кейт на несколько секунд уставилась в пространство.
— Может быть, что-нибудь в нем остается опасным для кого-то и теперь. Ну, например, доказательство, что предок какого-нибудь нынешнего герцога был незаконнорожденным, и потомок потеряет фамильное поместье, если это обстоятельство выплывет наружу.
— Да, это уже кое-что и более того.
— Еще бы! А поскольку о вашей находке мало кому известно, будет несложно…
Тут официант поставил на столик трехъярусный серебряный поднос, нагруженный фигурной сдобой и треугольничками канапе, а также заварочные чайнички и чашки.
Кейт поблагодарила его и снова обернулась к Медине.
— Вы не могли бы рассказать мне поподробнее о вчерашнем взломе?
— Было начало вечера, — сказал он, протягивая руку за лебедем с кремовой начинкой. — Полиция полагает, что он проник в дом через заднее окно. Я оставил некоторые открытыми… в моем новом доме в Белгрейвии.
Кейт прекрасно знала его квартал — как-то неделю вела там наблюдения. На расстоянии броска камня от Букингемского дворца, район этот застраивался богатыми для богатых в начале XIX века. И остался приютом ультрафешенебельности, где происходило смешение старых и новых денег.
— Вы переехали туда недавно? — спросила она, наливая себе чаю.
Пережевывая лебедя, Медина кивнул.
— До установления новой сигнализации, когда я уезжаю, я вызываю охранника. Он позвонил в полицию, едва услышал шум. Они не слишком поторопились, но это значения не имело: вскрыв мой сейф, вор расположился отдохнуть. Вы не поверите — налил себе коньяку.
