— Так точно, товарищ майор.

— Действуй, Коновалов. И подбери трёх-четырёх головастых ребят.

— С какой целью, товарищ полковник?

— Возможно, им придется завтра с утра пораньше доставить сюда этого… из налоговой полиции. Степана… как его там?

— Сидоренко, — подсказал Коновалов.

— Вот-вот. Его самого. Если, конечно, раньше твоего мента не прихватим.

— Понял, товарищ полковник. Всё будет сделано. Людей подберу.

— Подбери, майор, подбери. И вот ещё что. Организуй-ка объявление по телевидению. Мол, в такое-то время от дома номер такой-то по такой-то улице пропал мальчик, звать так-то. И обязательно фотографию.

— Так точно, товарищ полковник. Отличная идея.

— И объяви своего мента во всероссийский розыск. Возьмите дома или по месту работы фотографию, размножьте и чтобы в каждое отделение, каждому сотруднику. Особо опасный убийца. Рецидивист. Пользуется удостоверением сотрудника милиции. Просим, мол, принять меры к задержанию. И добавь ещё, что он вооружён. При попытке сопротивления открывать огонь на поражение. И телефончики наши впиши.

— Хорошо, товарищ полковник.

— Что хорошо-то, Коновалов? Хорошо неделю назад было.

— В смысле, разрешите выполнять, товарищ полковник?

— Давай, — полковник уже не злился, — выполняй.

Напряжение, в котором он находился весь день, начало спадать. У него сложилось интуитивное ощущение, что ситуация давно переломила ход и развитие её приняло необратимый и, что хуже, неуправляемый характер. Все их действия, кажущиеся осмысленными и правильными, в реальности не давали никаких результатов. Оставалось стиснуть зубы и реагировать на происходящее хотя бы как-то. Им так и не удалось перехватить инициативу. Снежный ком катился сам собой, набирая скорость и втягивая все новых и новых лиц. Маков был человеком здравомыслящим и понимал: невозможно заставить замолчать всех. Когда информационный сгусток достигает определенной критической массы, он взорвется и выплеснется на экраны телевизоров и страницы газет. Без сомнения, корреспонденты — люди отнюдь не глупые — сумеют собрать из отдельных кусочков общую картину. У них не будет только одною: МОТИВА. Мотив же определяет виновного. И если в эту секунду под рукой окажется этот самый милиционер — пиши пропало. Акции, будь они прокляты.

В какой-то момент у него появилось дикое желание: прямо сейчас, немедленно, написать рапорт об отставке, запереть кабинет на ключ и уйти, чтобы никогда больше не возвращаться. Это было малодушием. Он знал, что не сможет уйти. Уход расценили бы как измену ГОСУДАРСТВЕННЫМ интересам, поскольку дело касалось ГОСУДАРСТВЕННЫХ лиц. Мир, в котором он жил, устроен чрезвычайно жестко. Войти в него трудно, но выйти еще труднее. Все повязаны круговой порукой. Слишком многое тебе известно. Кто, когда л из какой кормушки ел. Слабость простить могут, измену не простят ни за что. Слабый — жалок. Изменник — опасен. Априори. Слабого отшвырнут, изменника… Что сделают с изменником — понятно. Маков знал многое, поскольку часто выполнял особые поручения. А значит, был опасен потенциально.

«Мотив, — подумал Маков. — Все упирается в мотив. Всю эту беготню, стрельбу на улицах, кровь можно как-то объяснить. Максимум, что ждет меня — почетный выход на пенсию. Пожурив для вида, дадут откупного. Участок в престижном Подмосковье с неплохим домом. Персональную пожизненную пенсию. Это не только благодарность за оказанные в прошлом услуги. Это еще и плата за молчание. Но если всплывет мотив…»

Значит, беглец-милиционер и непосредственные участники похищения. Им всем предстоит умереть. Всем.

— В ОМОН и РУОП не забудь позвонить, — напомнил Маков, по-прежнему не поворачивая головы.

— Так точно. — Коновалов вытянулся во фрунт.

— Иди.

— Есть, товарищ полковник.

— Я сказал: иди.

— Так точно.

Коновалов пулей вылетел за дверь, а Маков остался сидеть, слепо глядя в экран телевизора, по которому лвигались размытые фигурки людей.

Макс припарковал машину в каком-то темном переулке и кивнул Андрею.

— Спрашивай. Что ты хотел узнать?

Тот посмотрел на обоих «братков». Первый, со сломанным носом, поглядывая настороженно в ожидании дальнейших действий со стороны руоповцев. Второй, с ушами алыми и похожими на вареники, мирно посапывал, привалившись к дверце.

— В течение трёх дней вы охраняли в больнице раненого, — сказал Андрей. — Так?

— Охраняли, — подтвердил тот, что с разбитым носом. — А он что, это самое, натворил, что ль, чё-нибудь? Так мы, начальник, тут ни при чём. Старший сказал: охранять, мы и, это самое, охраняли.

— К этому раненому приходил кто-нибудь?

— Это самое, никто не приходил. Звонили только.

— Кто?

— Не знаю, начальник. В натуре, это самое, не знаю. Мы трубку сразу передавали.

— Ты сам раненого видел?

— Ну, видел, эт’ самое. Нам его показал парень, который до нас стоял.

— Как показал? Пальцем в него ткнул?

— Нет, ну не пальцем, эт’ самое. Он спал, этот мужик. Нам показали койку. Мол, вон он и, эт’ самое, всё.

— И потом вы ориентировались только по койке?

— Ну да.

— А сколько народу в палате?

— Двое.

— Второй часто отходил?

— Второй-то? Да, эт’ самое, постоянно где-то гуляя.

— А ваш, значит, нет?

— Наш только в сортир да в столовку. Дальше мы его, эт’ самое, не пускали. С ним ежели чего случилось бы, нас Туча живьём зарыл бы.

— Ясно. — Андрей повернулся к Максу. — Поехала

— Куда?

— В Скяифосовского.

— В Склифосовского так в Склифосовского, — пробурчал Макс, утапливая педаль газа.

Их долго не хотели пускать. Квадратный охранник с недоверием разглядывая удостоверение Макса, потом «корочки» Андрея, затем кивнул на бугая с разбитым носом.

— А этот?

— Этот с нами, — проворчал Макс. — Ну так что, брат, ты нас впустишь или так и будешь, как коньяк, выдерживать?

Охранник впустил их только после того, как подошел дежурный врач. Они поднялись на нужный этаж. Открыли дверь палаты. Одна койка была аккуратно за-праыена, на второй лежал мужчина лет сорока и читал газету. Услышав звук открывающейся двери, он повернул голову и уставился на вошедших.

— Это он? — спросил Андрей у бандита. — Он?

— В натуре, — шмыгнув носом, ответил тот. — Его мы и охраняли, это самое.

— Как Пётр разговаривал по телефону?

Андрей подошёл к койке. Макс подтолкнул в спину бугая.

— Входи, не стесняйся.

— Я не понимаю… — начал было мужчина, но руоповец, посмотрев на часы, хмуро спросил, указывая на хлюпающего носом бугая:

— Видишь нос этого парня? Если не ответишь, у тебя будет такой же. Даю тридцать секунд. И так много времени потерял.

— Ну… он мне дал телефон. Такой, без проводов. Показал, куда нажимать. Сказал, если будут спрашивать Петра, нажимать кнопки. Там комбинация особая есть. Говорит, мол, подруга у него недалеко, а тесть у не го страсть какой ревнивый. Мол, попользуюсь случаем. И денег мне за это дал.

— Много? — поинтересовался Макс.

— Денег? Двести баксов. Спокойствие, говорит, дороже. Я посмотрел, парень тертый. Не знаю, может, он я не по бабам бегал вовсе. Но и звонили ему не так чтобы очень часто, я не перетрудился.

— Понятно. — Андрей повернулся к Максу. — Пошли. Больше здесь ловить нечего.

Они спустились на первый этаж, вышли на улицу. Макс открыл заднюю дверь «пятерки», вытащил второго громилу, отомкнул наручники. Кивнул:

— Свободны. На своих двоих доберетесь, — и, посмотрев на Андрея, добавил: — Садись.

Андрей забрался на переднее сиденье. Он размышлял. Строил логические цепочки. Его предположение не оправдалось. Если бы Петра нанял Сергей Борисович, он бы создал своему подопечному максимально удобные условия для работы. Как минимум это была бы одноместная палата. Значит, это не Туча. Но тогда кто? Вторая сторона? Кто был второй стороной? Тринадцать банкиров, большинство из которых иногородние? Они все погибли. Хотя… Возможно, среди них находился и четырнадцатый человек… Нет, для банкира это не имело смысла. Как только выяснится, что он остался жив, ему в загривок сразу же вцепится целая куча народу. Основная проблема, стоящая перед заказчиком, — сбыт акций. Если к делу подключилась ФСБ, сбыт акций превращается практически в неразрешимую задачу. Практически. Вот именно. Заказчик и намеревался воспользоваться этим самым «практически». Есть какая-то лазейка. Знать бы ещё, в чём она заключается? А что, если заказчик — человек не со стороны продавцов, а со стороны покупателей? Кто сказал, что Туча действовал один? Допустим, был некий человек, помогавший ему в сделке. Компаньон! Тогда этот компаньон вполне мог организовать похищение бумаг! Мотив? Да самый примитивный. Не захотел делиться деньгами. Сумма-то не маленькая! Кем мог быть этот второй покупатель? Кто имеет доступ к подобной информации? Кто может свободно залезть в реестр акционеров и выяснить, каким именно пакетом владеет каждый из них? И при этом ещё не возбудить подозрений? Андрей закусил губу. Чёрт возьми! Ответ напрашивался сам собой. Ответ, объясняющий если не все, то практически все. Это был человек из правительства. Хитрый дядя, решивший обвести вокруг пальца всех. Абсолютно всех. Понятно, каким образом он собирался продать акции. ФСБ к нему и близко не подойдет. Побоятся. А пока его «коллеги по работе» на что-нибудь решатся, он сумеет продать бумаги, после чего физическое устранение теряет всякий смысл. Кстати, подписание контракта уже состоялось. Возможно, похитители ещё не знают, но у них в руках баснословное состояние.