– Да он псих такой оказался! Прикинь: взял меня ни с того ни с сего лицом об косяк ударил!

– Да ладно! – ужаснулась я.

– Ну! – подтвердила Ирка. – Хорошо, синяков не осталось…

– А этот-то как? Не бьет тебя? Или поколачивает время от времени?

– Слушай, Дорохова, не насилуй мой мозг! Говорю тебе, с этим у нас все серьезно.

– Перспективный дядечка на серебристом «мерсе»? – игриво приподняв брови, спросила я.

Ирка даже не обратила внимания, что мне известна марка машины.

– Да нет же! Это…

Тут нам подали блины, и наш разговор на время прервался.

Я была жутко голодной, но, помня о своей склонности к полноте, от калорийных блинчиков воздержалась. Выела из них всю начинку, до самой последней страшно соленой икринки. Не наелась. И уставилась на уплетающую за обе щеки Ирку голодными глазами.

Заметив страдание на моем лице, Ирка спросила:

– А ты чего не ешь? Располнеть боишься?

Я удрученно вздохнула.

– Знаешь, Оксанка, я сейчас сижу на одной замечательной диете. По ней можно есть абсолютно все, даже пирожные. И при этом нисколько не поправляться, – в доказательство Ирка провела маслянистыми пальцами вдоль своего тонкого стана, мол, погляди, какая цаца. – Рекомендую! – подмигнув мне, она снова всадила зубы в румяный, аппетитно пахнущий рулончик.

У меня от этого зрелища аж слюна набежала.

– Интересный подход, – сглотнув, сказала я. – Значит, главное убедить себя в том, что ты сидишь на диете. И начать после этого жрать в три горла. Правильно я понимаю?

– Ни-ни-ни! – запротестовала Чижова с набитым ртом, дожевала и принялась объяснять. – Есть такой всемирно известный кардиолог Агатстон. Может, слышала?

В ответ я лишь бросила на нее испепеляющий взгляд.

– Серая ты, Оксанка…. Ну так вот. Этот самый Агатстон разработал специальную диету для своих пациентов. Ну то есть для людей с сердечными заболеваниями. Составил для них план питания со сбалансированным уровнем холестерина и инсулина. А дальше все его подопечные начали стремительно худеть и исцеляться. Вот так простой кардиолог прогремел на весь мир. А всего-то и нужно использовать в еде вместо, например, подсолнечного масла – оливковое. Вместо обычного белого хлеба – хлеб с отрубями. Ну и так далее. Скажу тебе честно: то, что я на диете, я ощущала только в первое время. Не потому, что ходила голодной, а потому, что надо было покупать определенные продукты, соблюдать режим. А сейчас от меня требуется только не злоупотреблять. А так – я ем все, что захочу.

Сказав это, Ирка запихнула в рот остаток блина, запила настойкой и немедленно принялась за следующий.

– По-моему, ты злоупотребляешь, – хмуро сказала я. – Слушай, а где ты этого Агату Ватсона раздобыла? В трамвае познакомилась?

– Агатстон, дярёвня! И книгой его, между прочим, давно уже вся Москва зачитывается.

Я ничего не ответила, но на заметку взяла.

А потом наша беседа неожиданно переключилась на другую тему. Заметив, как к барной стойке подсаживаются две девчушки лет четырнадцати, которым, по идее, давно пора было видеть десятый сон, я спросила:

– Ир, а с кем же твоя дочка живет? С матерью?

– Ага.

– А чего ты ее в Москву не перевезешь?

– Да куда? Была б у меня в Москве квартира, прописка… И потом. Она же у меня в школу ходит. Ты не представляешь, Оксанка, с каким трудом я ее устроила в эту школу. Там одни дети элитных родителей учатся. Так Дашка моя вся исстрадалась – то рюкзачка у нее такого нет, то плеера, – Ирка с расстройства махнула еще немного настойки. – Представляешь, до того доходит, что даже ручки и те по каталогу заказывать приходится!

– Это к чему же такие страсти? Отдала бы ее в школу попроще. В какую-нибудь спецуху с углубленным изучением языка.

– Ну да! Это ж тебе не Москва, милая моя. Там у нас все по-другому.

Я не поняла, в каком именно смысле по-другому, но решила с Иркой не спорить. Она – мать. Ей видней.

Мы еще долго болтали о разных пустяках. И в конце этого вечера Ирка открылась мне совсем с другой стороны. Оказывается, она читает Гришковца и Довлатова, а не только Донцову. Неплохо разбирается в психологии. И даже имеет специальный аттестат об окончании курса психотерапевтики. Шьет на заказ многое из одежды, потому что считает, что фигура ее нестандартна. Мечтает, чтобы кто-то хотя бы раз перевалил груз ответственности с ее плеч на свои.

В гостиницу мы вернулись уже за полночь. Спросить чайник было не у кого, потому что место метрдотеля пустовало. Кое-как обмывшись холодной водой, мы улеглись спать. Я – на диване, а Ирка – на кровати под балдахином. Та стояла в специальной нише за плотно задвинутой шторой. Потомуто я ее сразу и не приметила.

Уже скрутившись в калачик и погружаясь в зыбкие грезы, я вдруг вспомнила, что не установила будильник, а ведь нас ждут в «Гусе нехрустальном» к одиннадцати. Можем проспать.

Я нехотя вылезла из-под одеяла, схватила из сумки мобильник и быстро юркнула обратно. После закаляющих водных процедур все никак не могла согреться. На табло мобильника высветилось одно принятое сообщение. Оно было от Севы. Мне мой любимый писал: «Между мной и Родиной – ничего. Предпочитаю женщин мелких и худосочных».

Я улыбнулась. Установила будильник на половину десятого, сунула телефон под подушку и отвернулась к стене. И кажется, там сразу столкнулась с Морфеем.

Утром мы все-таки истребовали у новой тетеньки водонагревательный прибор. Намылись как следует, целиком, с головой. Высушились феном. Приоделись и отправились на встречу со стеклодувами.

Наши знакомые с тех пор не сильно изменились. «Гражданчик» перешел на облегченную форму одежды – каракуль сменился фетровым «пирогом» с жестким козырьком на пуговках. Прическа «хорошенькой», слегка деформировавшись, сместилась к левому уху. И только.

Оба – и мужчина, и женщина – обрадовались нам, как самым горячо любимым родственникам. Они водили нас по всей территории завода, для чего-то выдав по строительной каске. Знакомили с процессом, показывали новую коллекцию стеклоэкспонатов.

Я уже откровенно зевала, когда «хорошенькая» неожиданно сказала:

– Но к делу!

Провела нас в желтый вагончик. Усадила за несуразно большой письменный стол, весь захламленный бумагами, а сама уселась напротив. «Гражданчик» остался стоять за дверью.

– Вот здесь все по вашему делу… – сказала «хорошенькая» тоном следователя по борьбе с организованной преступностью.

И действительно положила перед нами картонную папку с надписью «ДЕЛО».

Я уже представила, как сейчас откроется мое черно-белое изображение в профиль и в анфас. Отпечаток пальца. Результат анализа мочи…

Но в папке оказалось всего лишь штук десять эскизов. Наглядное пособие по тому, как будет выглядеть наша чудо-завлекалка на выставке.

Я сразу отобрала два понравившихся мне наброска. Ирка склонилась к третьему варианту. В конечном счете остановились на четвертом. Что называется – ни вашим ни нашим. Утвердили его. Поставили подпись. Сняли копию для Лихоборского. Перетерли с «хорошенькой» по срокам, заключив с ней контракт о сотрудничестве. И на этом наши дела в Великом Новгороде были завершены.

Все-таки печально, что в российской провинции еще кое-где не знают, что такое факс или электронная почта. Стоило ради этого тащиться за тридевять земель!

До поезда на Москву у нас оставалось еще около четырех часов. Мы побродили по городу, посетили Новгородский Кремль, послушали про новгородских князей, про благоволение к этим землям Ярослава Мудрого, а также про бесчинства опричнины. Зашли в Софийский собор. А оттуда к реке – поглядеть, как Волхов выходит из берегов. Остаток времени скоротали среди уже полюбившихся кушаков.

Глубокой ночью мы возвращались в столицу.

На платформе стоял одинокий Сева. Почему-то раздетый, в одном только свитере. Даже через окно было видно, что изо рта у него валит пар. Увидев, я радостно замахала ему рукой. Он коротко махнул мне в ответ: мол, вижу-вижу.