Я быстро выбежала из офиса. Полетела по коридору к большому окну, выходящему на противоположную сторону.

Ирка как раз садилась в роскошный автомобиль серебристого цвета. Издали мне показалось, что в «Мерседес», но я могла и перепутать. Кавалер выйти под хлипкий снежок, сыплющий сверху, не соизволил. Пришлось мне довольствоваться видом его личного транспорта.

Когда гнусные сластолюбцы укатили, я вернулась в прокуренную каморку. Теперь она показалась мне клеткой, в которой одно-одинешенько томится бедное, влюбленное сердце. Со слабой надеждой я взглянула на мобильник, упорно молчавший весь сегодняшний день. Никаких незафиксированных звонков на нем не было.

«Сволочь!» – вполголоса ругнулась я на Лихоборского. Хотела было уже набрать его сама, но вовремя одумалась. Вместо этого распахнула настежь окно, прибрала разбросанные повсюду листы. И, в очередной раз заварив себе кофе, уселась за компьютер. Решила, пока суд да дело, ознакомиться с ценами на столичное жилье. Нужно же было когда-то начинать самостоятельную жизнь!

Информации было много. Контор по недвижимости еще больше. Я скакала с сайта на сайт. Выписывала в отдельную тетрадку удобоваримые варианты. Так увлеклась, что едва не поперхнулась от неожиданности, когда затренькал мобильник.

Никакой это был, конечно, не Лихоборский. Звонила взволнованная мама.

– Дунюшка, ты где есть-то?

– На работе.

– А домой когда? Двенадцатый час уже.

Е-мое! И вправду!

– Сейчас, мусь, выезжаю!

Мама, давно привыкшая к моему сокращению от слова «мамусь», повесила трубку. Я оделась. Выключила компьютер, закрыла окно. И, погасив везде свет, в том числе и в коридоре, поехала домой.

Лихоборский объявился только на следующий день. Он дико извинялся за свою непунктуальность. Говорил, что пришлось выехать в область на производство. Звал в гости. Я, разобидевшись, в тот вечер к нему не пошла. Но в дальнейшем мы стали видеться с ним довольно часто.

Каждая новая встреча укрепляла меня в мысли, что Сева и сам полетел с катушек. Чего он только не делал, чтобы я чувствовала себя королевой на вечном празднике жизни! Дарил цветы. Водил в рестораны. Таскал на все премьеры подряд: театральные, киношные. Даже как-то раз приволок на показ мод. И отовсюду мы сбегали. Бродили по вечерней Москве и целовались до одури во всех мало-мальски укромных углах, встречаемых на пути.

На Восьмое марта он вообще учудил. Я еще и проснуться-то толком не успела, а в домофон уже звонит какой-то неопределенный субъект и велит мне потеплей одеваться и спускаться к подъезду. Ничего не поняв, я распоряжение тем не менее выполнила.

У дверей меня встретил степенный седовласый мужчина с букетом нежных тюльпанов в руках. Торжественно вручив мне цветы от лица Всеволода Григорьевича (я еще полчаса думала, кто это), препроводил к лимузину. Тот – бедолага – мостился на тротуаре, как гроб на журнальном столе. Не получив от седого больше никакой информации, я, недоумевая, залезла в салон. Здесь было просторно и, как выражался один мой знакомый, по-богатенькому (с «г» непременно на украинский манер). В мини-баре даже имелась какая-никакая выпивка.

Лимузин довольно неуклюже развернулся во дворе моего дома и помчался прочь из города. Мимо куцых сугробов и набирающих силу лесов. Где-то на полпути машина остановилась. Ко мне лихо впрыгнул какой-то мужик в вязаной шапке с косматой бородой.

– Уа! – хрипло рыкнул он на меня, воздев руки над головой, вроде серого волка. – Страшно? – и расхохотался по-мефистофельски.

– Блин, Лихоборский! Дурак, что ли? Где ты взял эту пакость?

Я стащила с него лжебородку. Ею же засветила в него.

– Шутка юмора, – весело сообщил он и присосался к моим губам. Сколько я его потом ни пытала, куда нас везут, он не кололся. Ржал да подмигивал весь остаток пути.

Наконец, после часа езды мы подъехали к какой-то приусадебной территории, обнесенной глухим забором. Здесь помимо лаявшего до хрипоты злобного пса, привязанного у будки, имелась еще парашютная вышка. А также длинный узкий сарай, в открытую дверь которого проглядывало нечто яркое, уложенное в штабеля. Но самое главное (это я увидела, уже выбравшись из машины) – был огромный воздушный шар красно-белого цвета. Он вздымался над нашими головами, точно гигантский капюшон. Под ним, устрашающе натянув стропы, болталась корзина.

Я в ужасе обернулась на Севу. Вид у того был абсолютно счастливый, как у ребенка, впервые увидевшего аэроплан. – Только не говори мне, что мы будем на этом летать! – вскричала я. Сева хитро улыбнулся и промолчал.

– Ну! – требовательно сказала я.

– Ты же просила не говорить.

– Ты что, ополоумел совсем?! Я не полечу!

– Ой-ой-ой! И не надо здесь делать такие глаза. Ты полетишь…

– Не полечу!

– Полетишь!

– Нет!

– Сопротивление бесполезно! – с гадкой ухмылкой покачал головой мой мучитель.

Прихватил из лимузина термос с горячим чаем. Подумав, добавил к нему маленькую бутылку джина и 0,5 тоника. Крепко взял меня за руку и направился прямиком к воздушному шару.

– Ай! – завопила я. – Отпусти меня, сволочуга! Я высоты боюсь!

Сева, все так же гаденько улыбаясь, шел, не выпуская моей ладони. Да еще и насвистывал что-то попутно. Дойдя, остановился у невысокой стремянки, встал на нее одной ногой, закинул через бортик в корзину наши пожитки. Потом легко приподнял меня за подмышки и сунул туда же.

Когда он уже поднимался сам, к нам подбежал парень в красной куртке.

– Всеволод Григорьевич! – орал он. – Как договаривались?

– Да! – не оборачиваясь, крикнул Лихоборский в ответ. Взошел на борт и заключил меня в восторженные объятия…

Не могу сказать, что полет на воздушном шаре доставил мне необычайное удовольствие. Еще в самом начале путешествия (как только шар, отрываясь от земли, дернулся) я забилась на дно корзины. Прижалась щекой к Севиным коленям и затихла. Время от времени открывая глаза, я видела через щели далекую землю. И думала лишь об одном: очутиться как можно скорее и как можно дальше от этого чертового летающего аппарата!

Сам Сева после получасовых уговоров оставил затею добиться от меня адекватности. Стоял, подобно царю Гороху, обозревающему с балкона свои обширные владения. Втягивал волевыми ноздрями мартовский воздух.

То, что мы приземлились, я даже не поняла. Почувствовала только, как Сева присаживается на корточки, гладит меня, обессиленную, по голове.

– Все, малыш, прилетели.

Я кое-как отлепила пальцы от его джинсов. Он помог мне подняться.

– А ты и впрямь высоты боишься, – сказал он, почему-то исполнившись умилением.

– Убила бы, – процедила я сквозь зубы, ступая на землю ватной ногой. Под энергичные рукоплескания красной куртки и сотоварищей.

Дальше в тот день все было без экстрима.

Мы прокатились еще в одно место. К слову сказать, не в пример уютнее первого. Тоже за городом стояла, похожая на сказочную, избушка. В ней было жарко натоплено и вкусно пахло свежеструганным деревом. Внизу – ресторан с русской кухней. Наверху – бильярдная комната. Сбоку – пристройка с баней и холодной купелью.

Мы пробыли там до самого вечера, посетив все три заведения сразу.

Перед баней, правда, Сева отвел меня к конюшням, которых я и не приметила. Из пахнущего сеном стойла нам вывели двух длинноногих лошадок. Севе – рыжего со звездой Исмаила. Мне – шоколадную Донну.

Я-то, конечно, наездница еще та. Но Донна была послушной, споро трусила за Исмаилом, с тропы не сбивалась. Потом Сева пришпорил коня – и моя резвунья припустилась галопом за ними. Хотя и тут она сделала мне поблажку – несла меня на своей породистой спине плавно, невесомо, будто пушинку. Я даже не колыхнулась, а наоборот, словно повторяла в беге все ее неприхотливые движения.

В общем, было здорово!

После всего мы еще планировали покуражиться в ночном клубе, но так устали, что попросили седого отвезти нас домой. К Севе, разумеется.

Тогда-то я впервые и побывала в его городской резиденции. Других слов для описания этой трехсотметровой жилплощади я даже подобрать не смогла…